Гайдамак.
Да оно так, дружок; я это и сам знаю, да вот что: не так паны, как подпанки, а еще: пока солнце взойдет, роса глаза выест.
Запорожец.
Брехня! Пой, старче божий, какую знаешь, а то и звона не дождемся — заснем.
Все вместе.
Правда, заснем; спой нам что-нибудь.
Кобзарь (поет)
Запорожец.
Вот это — да! Отколол, ничего не скажешь: и складно и правда. Хорошо, право, хорошо. Что захочет — то так и режет. Спасибо, спасибо!
Гайдамак.
Я что-то не раскусил, что он пел про гайдамаков.
Запорожец.
Какой же ты бестолковый, право! Видишь, вот что он пел; чтоб ляхи поганые, бешеные собаки, каялись, потому идет Зализняк Черным шляхом{7} с гайдамаками, чтоб ляхов, видишь, резать…
Гайдамак.
И вешать и мучить! Хорошо, ей-богу, хорошо! Ну, так! Право, дал бы рубль, если б не пропил вчера. Жаль! Ну, пускай старая вязнет — больше мяса будет. Сделай одолжение, будь ласков, — завтра отдам. Хвати еще что-нибудь про гайдамаков.
Кобзарь.
До денег я не очень жаден. Была б ваша ласка слушать, — пока не охрип, буду петь; а охрипну — чарочку-другую той «ледащицы-живицы», как это говорится, да снова. Слушайте ж, панове-громада!
Все.
Стой-ка. Кажется, звонят. Слышишь? Еще раз… о!..
«Добре, добре! Дай еще раз!» — Кричат гайдамаки.
«Еще! Еще!»
