Сотник
(целует ее)
Моя пригожая голубка!
Моя ты ягодка!..
(Пляшет и приговаривает.)
«За селом
Вчетвером
Средь ночи ходила!
А в ночи
Идучи
Монисто забыла».
Настуся
Далось вам то монисто!
Шли бы скорее к отцу Фоме да уговорились.
Вот что!
Сотник
Правда, правда, мой цветик!
Побегу ж я скоренько, а ты тут, моя люба, погуляй тихонечко!
Да уберись цветами! Да не жди меня, а то, может,
останусь и на вечерню.
(Целует ее и уходит.)
Настуся
Ладно, ладно! Ждать не стану.
Ждать не стану, ждать не стану,
Соберусь я раным-рано
Да в монисто уберуся,
Догонять пойду Петруся.
Обнимемся, поцелуемся, возьмемся за рученьки, да и пойдем вдвоем прямо в Киев.
Надо убраться цветами, — может, в последний раз!
Ведь он сказал, — в Броварах и повенчаемся.
(Убирается цветами и поет.)
«Ой, пойду я не берегом лугом,
Повстречаюсь с несуженым другом.
Здравствуй, здравствуй, несуженый милый!
Любились мы с тобой до могилы;
Любились мы, да не повенчались,
Только с горем, с печалью спознались».
В от вспомнила какую!
Чур ей, какая нехорошая!
Побегу-ка я скорее.
Прощайте, мои высокие тополя и крещатый мой барвинок!
(Уходит.)
Идет нетвердою стопой
Подпивший сотник, сам с собой
В ночи, веселый, рассуждает:
«Пускай и наших люди знают!
Пускай и старый и горбатый,
А мы… Хе! Хе! а мы женаты!
А мы!..» Добравшись еле-еле,
Прокрался он к своей постели,
Чтоб Настю, вишь, не разбудить,
Постыдного не натворить.
Уже к Достойно отзвонили,
Уже народ идет домой, —
Не видно Насти молодой!
Насилу сотника взбудили,
Растолковали: так и так!
Перекрестился наш чудак,
Коня отменного седлает
И скачет в Киев. В Броварах,
Уже повенчанна, гуляет
Его Настуся, не одна!
В усадьбу сотник мой вернулся,
Три дня, три ночи не вставал,
Ни с кем словечка не сказал,
Про свой позор не заикнулся.
Люди барыши считают,
А того не знают,
Что под старость поглупеют
И все растеряют.
Вот так теперь и с сотником
Неразумным сталось:
Разогнал детей по свету,
А добро осталось, —
Добром не с кем поделиться.
И пришлось бесславно
Промотаться, разориться,
Счастья не доставив
Никому ни на копейку,
Притчей во языцех
Слыть в народе и в холодной
Горнице томиться
Под тулупом; никто близкий
Не натопит хаты,
Не подметет… Среди грязи
Слоняйся, горбатый,
Пока филин над стрехою
В окно не завоет,
А батрачка холодного
Трупа не накроет
Потрепанной овчиною,
Ключа от коморы
Из-за пояса не вынет…
Такое-то горе
С тем сотником приключилось.
Не прошло и года,
Как Настусенька пропала,
А на огороде
Не осталось и травинки, —
Телята да свиньи
Вытоптали… А барвинок
Крещатый да синий,
Потоптанный, возле тына
Засыхает, вянет!
А хозяин сам в тулупе,
Опухший да пьяный,
Мимо клуни ковыляет.
А стога не крыты,
И горницы не мазаны,
Потолки не мыты,
И челяди нету дома,
И скот пропадает…
Даже грязная батрачка
И та помыкает
Дряхлым паном. Так и надо:
Не гони ребяток,
Старый дурень!
Мало прожил
На прежний достаток
Пьяный сотник. Еще лето
Люди проводили,
А к осени на улице
Сотника убили!
Или помер, возвращаясь
Из шинка? Не стали
Разбирать, как было дело.
Всю одежу взяли
Люди добрые и славно
Его схоронили
На лужайке: крест поставить
И то позабыли.
Вспомнить горько: жил в достатке,
Есть родня и дети,
А вот крест ему поставить
Некому на свете!
Умер сотник, и хоромы
Сгнили, покосились;
Все пропало, все сгинуло.
Только сохранились
Тополя в пустынном поле;
Стоят, как дивчата,
Что из Оглава овечек
Водили когда-то.
Кос-Арал, 1849
«За солнцем облачко плывет…»
* * *
За солнцем облачко плывет,
Краснеет, полы расстилает,
Оно и солнце спать зовет
В морскую синь — и прикрывает
Розовою пеленою,
Как ребенка к ночи.
Любо глазу. Хоть часочек,
Хоть один часочек
Сердце словно отдыхает
С богом в разговоре…
А туман, как враг лукавый,
Закрывает море
И облачко розовое,
И тьму за собою
Он выводит, расстилает,
И тьмою немою
Обовьет твою он душу,
И грустишь о свете —
Ждешь его, как мать родную
Ожидают дети.
