— Марина? Марин… — оборачиваюсь на ржущего в гостиной Эрни и, уже не думая об осторожности, бросаюсь к соседке.

Ищу пульс — слабый, но есть. Аккуратно откидываю волосы с лица; у девушки разбита губа и темный синяк налился под глазом, но она не без сознания, а просто спит. Запах алкоголя настолько сильный, что сбивает с ног — я выпускаю ее из рук и Мэр недовольно хмурится, переворачиваясь обратно на бок.

— В порядке все с ней. Говорю же, в отключке. — Эрни уже стоит за спиной, сложив руки на груди и откровенно веселится, видя мое беспокойство. — Зачем ты вообще полезла? Только хуже все сделала. Ну, повздорили, с кем не бывает, а тут ты. Детка, тебя что, папочка в детстве шлепал? Ты что так взбесилась?

— Я тебе не детка. — Шиплю сквозь зубы, а у самой просто голова кругом! Внутри кипит обида пополам со злостью и выжигает страх. Чувствуя, что еще мгновение и вулкан Анна Сомова взорвется, подхожу к нему вплотную, толкаю, что есть сил и указывая на дверь. — Эрни, проваливай к черту отсюда! Забирай что у тебя там осталось и вали, чтобы я тебя до следующей арендной платы не видела! — Уф, колючая какая! — Смеяться он перестал, но теперь на лице мужчины появилось совсем другое выражение. Отступив под моим напором за порог комнаты, Эрни склонил голову на бок и, словно приняв какое-то решение, резко поймал мою руку, указывающую ему на дверь — да дернул на себя так, что чуть не вывихнул мне запястье!

— Убери свои руки, урод! — Говорю сквозь зубы, вкрадчиво и со всей силы отталкиваюсь от его груди.

Но все тщетно… с легкостью преодолев сопротивление, Эрни только притянул меня к себе еще крепче и нервно облизнул пересохшие губы.

— Ну, повыделывалась и хватит уже! Что? Злишься что комнату твою попортили? Так ты просто плохо себя вела… да, Анна, ты плохая девочка, а плохих девочек нужно наказывать!

Разворачивает меня к себе спиной и одной рукой берет в удушающий захват, заставляя в страхе впиться в себя слабеющими с каждым мгновением пальцами. Другую же руку вальяжно кладет на мое бедро. Сжимает до боли, требуя прижаться к себе ближе.

— Хватит строить из себя, Анна. Я же знаю, что тебя заводит. — Томно шепчет мне на ухо и двигает бедрами, заставляя ощутить свое возбуждение. — Никогда не видел, чтобы ты кого-то приводила. Признайся, подсматривала за нами с Мэр и делала себе приятно, представляя себя на ее месте, да?

Чувствую, как возвращается головокружение и тупая боль в месте удара. В ушах уже вовсю шумит от недостатка кислорода — хриплю, пытаясь заставить, попросить и в конце концов умолять отпустить! Но Эрни на своей волне, он совершенно не в себе и не рассчитывает силы. Возбуждает себя, лапая меня, хватает зубами за мочку уха и прикусывает, становясь внизу еще тверже.

— Анна?

Сквозь пелену слез и асфиксии вижу, как медленно отворяется входная дверь и в проеме появляется Крис. Почему-то мне становится еще хуже от того, что он видит меня в таком положении!

Выражение лица мужчины меняется стремительно: вот он растерян и смущен, а теперь, начинает хмуриться, потому что, скользнув взглядом по моей сжавшейся в ужасе фигурке, по рукам Эрни, грубо удерживавшим меня, не находит причин извиниться и оставить все как есть.

— Ты еще кто? — Очнулся Эрни. — Стой, я тебя знаю… ха! Ты же тот из ФБР…

Договорить он не успевает, потому что Крис в два широких быстрых шага пересекает гостиную и хватает его за руку, сжимавшую мое горло. Я судорожно вдыхаю, видя, как стремительно приближается пол. Ноги больше не держат, и я падаю, но тут же отползаю в сторону, ведь иначе меня просто затопчут!

Борьба, гухой удар и еще — поднимаю взгляд; Крис прижал Эрни к стене и даже не пытаясь сдержаться, прицельно бьет кулаком по лицу, разбивая нос в кровь. Я вижу, как летят в стороны капли. Раз, два и снова этот страшный глухой звук — неудавшемуся насильнику достаточно. Крис отпускает его и Эрни просто медленно сползает на пол.

Смотрю на любителя рождественского латте во все глаза: от былой мягкости в чертах не осталось и следа. Крылья носа раздуваются от прилива адреналина, густые темные брови сведены, уголки губ опущены — и с этим выражением он смотрит на Эрни не мигая, лишь сжимая и разжимая кулаки. Точно раздумывая, поднимется ли ублюдок за добавкой — но моему арендодателю не до того. Он что-то невнятно мычит, силясь дотянуться ослабевшей рукой до свернутого набок носа.

Ну, какой уж тут из Криса добродушный тюлень…

Отчего-то мозг именно в этот момент решает подкинуть мне занимательный факт о том, что тюлени хищники и не брезгуют в том числе пингвинятиной. До чего же бывают обманчивы добрые глаза!

Убедившись, что враг все же повержен, мужчина оборачивается ко мне и с тревогой во взгляде опускается возле на одно колено. Спрашивает:

— Ты в порядке? Идти можешь?

Я вроде бы и понимаю, о чем он, но даже слова вымолвить не в силах — губы дрожат, руки-ноги не слушаются… я вся как осиновый листок, только вместо дерева, держусь за ножку деревянного журнального столика.

Не дождавшись ответа, Крис подходит ближе и совершенно бесцеремонно подхватывает меня, прижимая к себе. Как тогда, в больнице.

— Надо идти и здесь я тебя не оставлю.

Идем. Точнее он идет, а я лечу по воздуху, у него на руках. Прижатая к теплой твердой груди, бережно поддерживаемая сильными руками. От мужчины пахнет чем-то свежим, морским и немного сладким. Мне становится так хорошо и спокойно, будто я на большом корабле среди океана. Здесь Анну Сомову не достать никаким печалям!

Как бы не привыкнуть… Кто он, этот Крис Уайт? Возникает вечно из ниоткуда, принося спасение в самый последний момент! Неужели ему и впрямь нечем заняться в канун Рождества, кроме как вытаскивать меня, бедовую, из передряг? Надо хоть сказать парню, что передряги со мной перманентно и ему бы поискать другое, более благодарное занятие. А иначе я разорюсь его бесплатным латте поить!

Поднимаю взгляд вверх и встречаюсь с его… мы уже спустились на этаж ниже и зашли в лифт. Дурацкая система с этими лифтами в домах, где под них не предусматривалась отдельная шахта. Чтобы поехать надо закрыть двери, а чтобы закрыть двери, надо отпустить меня и позволить самой встать на пол. Но Крис все стоит на месте, смотрит на меня… будто бы даже не дышит!

Приходится намекнуть на очевидное — обвиваю руками сильную шею и опускаю ноги, выпутываясь из объятий. Руки Криса внезапно оказываются на моей талии, и он отчего-то медлит их убирать. Вопросительно смотрю на него и вижу что-то новое во взгляде. Тревога, но другая. Волнение? Нерешительность?

Словно в замедленной съемке смотрю на то, как чуть приоткрываются его губы, как взгляд бегает по моему лицу, точно выискивая какие-то тайные знаки. И я улыбаюсь этому, потому что сейчас Крис вновь выглядит точь-в-точь как добродушный, большеглазый…

Он наклоняется ближе и накрывает мои губы своими. Сначала невесомо, потом настойчивее. Рука скользит по спине поверх тонкой куртки и останавливается у основания шеи — это вызывает во мне целую толпу мурашек, что устремляются сразу вверх и вниз. Я, сама того не ожидая, подаюсь вперед всем телом и кладу свои руки на его бедра — это словно сигнал для него. Глубокий вдох — и поцелуй в лифте уже не так невинен! Его язык скользит меж губ, жадно сплетается с моим…

Это что-то невероятное! Со мной такое впервые! Чувства, мысли — все внутри переворачивается с ног на голову и улетает в глубокий космос: здесь, прямо сейчас я целую парня с обложки.

Хотя нет. Это парень с обложки целует меня, а я слилась в поцелуе с невероятным мужчиной, который отчего-то заметил меня и, несмотря ни на что, решил не отпускать.

И кому какое дело, что это один и тот же человек?

Особенно если он так целуется.

Ветка омелы над нашими головами.

Кто-то повесил ее на пыльную лампу здесь, прямо в лифте, и теперь я стою под ней, держа на руках Анну. Смотрю на зеленые лепестки с белыми ягодами и, кажется, забываю, как дышать.