— Что я должен сделать для вас, сэр? — К его загорелым щекам прилила кровь, взгляд был холодным и тяжелым.

— Для начала вы с Калвертом перенесете Ханслетта на берег, в ваш участок. Вызовете доктора я получите официальное свидетельство о смерти. Это нужно для суда. Остальные покойники, вероятно, так и останутся без освидетельствования. Затем вы отправитесь на «Шангри-Ла» и скажете Имри, что в участок доставили Ханслетта и другого человека — итальянца. Вы скажете, что вы слышали, как мы собирались на материк за новым водолазным снаряжением и вооруженным подкреплением и что мы не вернемся назад по меньшей мере два дня. Вы знаете, где перерезаны провода?

— Да, сэр. Я сам их перерезал.

— Когда будете возвращаться с «Шангри-Ла», загляните туда и соедините их. До восхода. И еще до восхода вы, ваша жена, ваш старший сын должны исчезнуть. На тридцать шесть часов. Если, конечно, хотите жить. Вам понятно?

— Я понял, что нужно сделать. Только не понял зачем.

— От вас требуется только сделать. И последнее. У Ханслетта нет родственников — мало у кого из моих людей есть родственники — потому он может быть погребен в Торбее. Свяжитесь с местным похоронным бюро и подготовьте все для похорон в пятницу. Мы с Калвертом будем там присутствовать.

— Но пятница — это послезавтра.

— Да, послезавтра. К этому времени все будет кончено. И вы вновь обретете своих мальчиков. Мак-Дональд долго молча смотрел на него, потом произнес:

— Откуда у вас такая уверенность?

— У меня ее совсем нет. — Дядюшка Артур устало провел ладонью по лицу и посмотрел на меня. — Это у Калверта есть уверенность. Очень жаль, что соображения секретности никогда не позволят вам рассказать в кругу друзей, что вы однажды встречались с Филипом Калвертом. Если Калверт берется за дело, оно будет сделано. Мне же остается только надеяться. — Я тоже надеюсь на это, сэр, — мрачно сказал Мак-Дональд. Мне тоже оставалось только надеяться — больше, чем любому из них, но поскольку вокруг и так царило уныние, я не стал еще больше усугублять его, изобразил на лице уверенность и повел Мак-Дональда обратно в машинное отделение.

Те трое явились убить нас, но не в полночь, как ожидалось, а в 23.40. Явись они на пять минут раньше, мы бы попались, потому что еще пять минут назад наше судно болталось у старого пирса. И виноват был бы я, поскольку это я, оставив тело Ханслетта в участке, вынудил сержанта Мак-Дональда проводить меня к единственному в Торбее аптекарю и заставить того обслужить нас. Аптекарь не оказал серьезного сопротивления, но отнял у меня пять минут — большая часть времени ушла на то, чтобы выжать из старикана маленькую бутылочку с зеленым ярлыком и лаконичной надписью «Таблетки». Но удача не покинула меня, я вернулся на «Файркрест» в 22.30.

Бабье лето непродолжительно на западном побережье Шотландии — наступившая ночь лишний раз подтвердила это. Холод, ветер — это в порядке вещей, но стало вдобавок темно, как в преисподней, и штормило несколько больше обычного. Сразу же, как мы отошли от пирса, я вынужден был включить прожектор на крыше рулевой рубки. Западный вход в пролив между Торбеем и островом Гарв в ширину не менее четверти мили, я легко мог найти его вслепую, ведя судно по компасу, но здесь болталось множество небольших яхт, и даже если на них позаботились включить стояночные огни, я все равно не разглядел бы их сквозь моросящий дождь. Ручка управления прожектором под потолком рулевой рубки. Я переместил луч прожектора вперед и вниз, потом провел им по дуге градусов в сорок по обе стороны от курса.

Я осветил первую лодку через пять секунд — не яхту, стоящую на рейде, а резиновую лодку с гребцами, медленно двигающуюся по волнам. Я не мог узнать человека, сидящего на веслах, он сидел ко мне спиной. Но я сразу понял, кто это. Это был Квиин. Человек на носу был одет в водонепроницаемый плащ и темный берет, в руках у него было оружие. С пятидесяти ярдов трудно установить тип оружия, но походило оно на пистолет-пулемет Шмайсера. Несомненно, это был Жак-пулеметчик. Человек, скорчившийся на дне лодки, был почти невидим, зато я сразу заметил блеск пистолета в его руке. Господа Квиин, Жак и Крамер направлялись с визитом вежливости, как сказала бы Шарлотта Скурос. Но они не придерживались назначенного времени. Шарлотта Скурос была справа от меня, в затемненной рулевой рубке. Она появилась всего три минуты назад, до этого она сидела взаперти в салоне. Дядюшка Артур стоял слева, оскверняя свежий ночной воздух дымом своей сигары. Я потянулся за фонариком, а правой рукой пощупал карман, чтобы проверить, на месте ли «Лилипут». Он был на месте.

— Я сказал Шарлотте Скурос:

— Откройте дверь рулевой рубки, выйдите, снова прикройте ее в встаньте где-нибудь а стороне. — Потом обернулся к дядюшке Артуру: — Возьмите руль, сэр. Когда я скажу, поверните резко вправо. Затем снова курс на север. Он молча встал за руль. Я услышал, как щелкнул замок правой двери. Мы делали не более трех узлов. До лодки было двадцать пять ярдов, и те двое, что сидели к нам лицом, подняли руки, чтобы защитить глаза от света прожектора. Квиин перестал грести. Если бы мы шли прежним курсом, то оставили бы их по меньшей мере в десяти футах по левому борту. Я направил луч прямо на лодку. Нас разделяли двадцать ярдов, я видел, как Жак наводит свой пистолет-пулемет на наш прожектор, и тут я резко двинул вперед сектор газа. Дизель взревел на полных оборотах, «Файркрест» вздыбился и рванул вперед.

— Теперь резко! — крикнул я. Дядюшка Артур завертел штурвал. Нас положило на правый борт. Пламя вырвалось из ствола пистолета-пулемета, беззвучное пламя — Жак пользовался глушителем. Пули срикошетили от носовой алюминиевой мачты и прошли мимо рулевой рубки и прожектора. Квиин понял, что происходит, и глубоко погрузил весла в воду. Поздно. Я крикнул: «Теперь все ложись!», убавил газ и выпрыгнул через правую дверь.

Мы ударили как раз в том месте, где сидел Жак, пропороли винтом нос лодки, опрокинули ее, и всех троих выбросило в воду. Останки лодки и две барахтающиеся фигуры медленно двигались вдоль правого борта «Файркреста». Луч фонарика выхватил из тьмы того, кто был ближе к нам. Жак со своим пистолет-пулеметом, он держал его высоко над головой, инстинктивно стараясь уберечь от воды, хотя оружие все равно вымокло, когда шлюпка перевернулась. Я свел вместе левую руку с фонариком и правую с «лилипутом», целясь вдоль узкого яркого луча. Дважды нажал спусковой крючок «лилипута», и яркий калиновый цветок расцвел там, где было лицо Жака. Он ушел вниз, будто его утащила акула, с автоматом в судорожно вытянутых руках. Да, шмайсер, ор райт. Еще один оставался на поверхности, и это был не Квиин — тот, наверное, поднырнул под «Файркрест» или прятался под перевернутой шлюпкой. Я выстрелил дважды во второго, я он начал кричать. Через две или три секунды крик перешел в бульканье. Кому-то сзади меня стало плохо. Шарлотта Скурос. У меня не было времени для Шарлотты Скурос, у меня вообще не было времени. Дядюшка Артур продолжал выполнять команду "Ложись! " — он бросил штурвал, и «Файркрест» успел описать дугу в три четверти окружности. Я прыгнул в рулевую рубку, вывернул руль до отказа влево и совсем убрал газ. Потом снова выскочил наружу и оттащил от борта Шарлотту Скурос за секунду до того, как ей проломило бы голову одной из обросших ракушками свай, что торчали вокруг пирса. Задели мы пирс или нет, сказать трудно, но ракушкам наверняка пришлось плохо. Я вернулся в рулевую рубку, таща за собой Шарлотту Скурос. Я тяжело дышал. Все эти прыжки туда-сюда сбивают дыхание. Я спросил:

— Простите, сэр, что вы хотели сделать?

— Я? — Адмирал был возбужден, как медведь, разбуженный от спячки в январе. — А что? Я сдвинул сектор газа до отметки «малый вперед», взялся за штурвал и повел «Файркрест» по кругу, пока мы не встали на курс «норд».

— Вот так и держите, пожалуйста, — сказал я и пошарил вокруг прожектором. Вода была темной я пустынной, как в первый день творения, но духа божьего не было видно. Я ожидал, что в Торбее загорятся вое огни — эти четыре выстрела, даже из «лилипута», были достаточно громкими, а уж скрежет, когда мы задели сваи, должен был всех поднять на ноги. Видимо, джину было выпито как никогда много. Я посмотрел на компас: норд-норд-вест. Как медоносную пчелу к цветку, как железо к магниту, дядюшку Артура тянуло прямо к берегу. Я забрал у него штурвал, спокойно, но твердо сказал: