– Этот долдолоб Ваннефельд так неожиданно вчера умыкнул тебя, – между тем добродушно говорил Найденов, закрывая на ключ дверь, – а нам нужно еще многое сказать друг другу… Все-таки мы оба родом из одного поселка, который, как рассказывали, твой дед основал.

Стены номера были отделаны панелями под красное дерево, в углу тумба с телевизором, две широкие кровати рядом, разделенные тумбочкой, вделанный в стену платяной шкаф, низкий бар с подсветкой и холодильник. На полированном журнальном столике – бутылка виски, банки с пивом, закуска, предусмотрительно пододвинутые два кресла.

– Прямо какой-то детектив, – оглядывая комнату, спокойно заметил Вадим Федорович… – Не хватает только красотки-соблазнительницы и парочки гангстеров в шкафу.

– Грета привезла красотку, да твой дружок все испортил, – осклабился Найденов.

– Ты имеешь в виду Ваннефельда? Так он знает, с кем я должен был встретиться и куда поехать, – на всякий случай сказал Казаков. – И наш генеральный консул в курсе. Можешь сообщить об этом своему шефу. Кстати, куда он смылся? Тут выпивки на троих хватит.

– Виски, пива? – тут же подхватил Найденов.

– Я не буду пить, Игорь, или как там тебя, – сказал Вадим Федорович. – Ничего из вашей затеи не выйдет. Так что сразу давай к делу. Зачем я вам понадобился? Надеюсь, уговаривать меня остаться в прекрасном «свободном» мире ты не будешь? Да и какой прок тут от меня? У вас своих безработных журналистов хватает… В твою вшивую радиоконтору я и под расстрелом бы не пошел, там подонков тоже полно.

– Ну зачем же так? – добродушно заметил Игорь Иванович, наливая себе в хрустальный широкий стакан немного виски. – Кто не разделяет твои убеждения, значит, подонок?

– А кто ты? – угрюмо посмотрел ему в глаза Казаков. – На твои убеждения мне наплевать, пожалуй, их у тебя вообще нет, но вот так сыграть на человеческих чувствах, как это ты сделал, может только подонок! Как ты заливал про родину, жену, дочь!..

– А если бы я тебе сказал, что я перебежчик и работаю на радиостанции «Свободная Европа», ты стал бы со мной разговаривать?

– Мне и сейчас противно с тобой говорить, – ответил Казаков. – Короче, что вам нужно? И учти – насчет консула и Курта я не придумал. Так что бояться мне нечего, да и вы не такие идиоты, чтобы пойти на громкий скандал. Курт ведь ни перед чем не остановится, чтобы вывести вас на чистую воду.

– Не пугай, Вадик, – усмехнулся Найденов. – Мы у себя дома. Если уж кому следует мандражировать, так это тебе. Только не столь уж ты значительная личность, чтобы из-за тебя копья ломать! Кто ты? Один из тысяч и тысяч. И журналист ты, по сравнению с нашими, хреновый. Пишешь, что тебе говорят, а наши ребята из-под земли могут добыть сенсацию. А ты – мелочь. Какая ты сенсация?

– Хорошо говоришь, – усмехнулся Вадим. Его совсем не задели эти примитивные оскорбления.

Найденов отхлебнул виски. Нынче он пьет маленькими глотками, по-европейски. На нем отлично сшитый, стального цвета с блеском костюм, синяя рубашка без галстука, на пальце золотой перстень. Темно-русые волосы, на губах играет легкая добродушная улыбка, а в светлых глазах – ледок. И руки выдают его: пальцы нервно сжимают толстый хрустальный стакан.

Казаков недоумевал: за каким чертом он все-таки им понадобился? Может, Курт и прав: тогда на квартире Найденова и могли с ним, нетрезвым, сотворить какую-нибудь провокацию, но сейчас, когда он в курсе, кто они такие, чего им от него нужно? А что-то нужно, раз привезли сюда и закрыли в номере… И почему вежливый, обходительный Бруно препоручил его, Вадима, Найденову?

– Убей бог, не понимаю, что вам от меня нужно, – вырвалось у Казакова.

– Давай лучше поговорим о литературе, – сказал Игорь Иванович. – Ты задумал написать книгу о своем папаше-чекисте? – Он криво улыбнулся: – Плохой он был контрразведчик! Мой отец у него под носом в Андреевке целую агентурную сеть создал перед войной, а твой папаша прошляпил.

Это была неправда: когда Карнаков-Шмелев стал проявлять активность, Ивана Васильевича Кузнецова в Андреевке уже не было, он находился в Испании.

– И тут, в Германии, он погорел, – продолжал Найденов. – Его обложили, как волка в берлоге. Что ему оставалось делать? Вот и взорвал ящик толу.

«Ага, вот где тут собака зарыта! – дошло наконец до Вадима Федоровича. – Им почему-то стал поперек горла мой отец! Вернее – книжка о нем».

– Я располагаю другими сведениями, – заметил он. – Кузнецов – настоящий патриот и герой.

– В таком случае мой отец тоже не лыком шит! – рассмеялся Найденов. – И патриот, и герой, и удачливый разведчик. Твоего-то папашу разорвало на куски тут, в Германии, а Карнакова так и не удалось чекистам сцапать!

– Кто же тебе мешает о нем книжку написать? – усмехнулся Вадим Федорович. – Или у него тоже руки в крови советских людей, как у покойного Леонида Супроновича?

– Ладно, хватит темнить, – сказал Игорь Иванович. – Пиши чего хочешь и про кого хочешь… Можешь в свою книжонку моего отца вставить и даже меня… Ты ведь уже один раз описал мой светлый образ в годы оккупации? Вывел таким гнусным пащенком, помогающим своему папаше-карателю… Правда, имя другое придумал.

Вадим Федорович только подивился про себя: не думал он, что Игорь Найденов узнает себя в образе сынка жестокого карателя. Ему и в голову не приходило, что он вообще когда-нибудь книгу прочтет!

– Не вздумай, Казаков, упомянуть в своей книжке Бруно фон Бохова, – продолжал Найденов. – И больше не вынюхивай ничего ни здесь, ни в Берлине.

– А что, чует кошка, чье мясо съела? – сказал Казаков.

– Бруно фон Бохову наплевать, что ты напишешь, – помолчав, заметил Игорь Иванович. – Просто он не любит, когда его благородное имя треплют в печати. Вот такая у него слабость: не терпит излишней популярности! Можешь ты это понять?

– Почему же он мне сам об этом не сказал? – спросил Вадим Федорович.

– Он поручил это дело мне.

– Я пишу художественное произведение, – проговорил Казаков. – И все фамилии, кроме Кузнецова, будут изменены… Так что твой шеф может быть спокоен.

– Зачем же ты домогался разрешения посмотреть архивы? – забрасывал его вопросами Найденов. – Зачем хотел встретиться с бывшим гестаповцем? И какого черта рыжий Курт Ваннефельд собирает для тебя документальный материал?

– Сам ты хреновый журналист, если не понимаешь, что для литератора любой факт – находка! – отомстил ему Казаков.

– Документальных фактов у тебя не будет, – заметил Найденов. – Будь добр, отдай мне записную книжку, которая у тебя в правом кармане куртки.

– А этого не хочешь? – Вадим Федорович не удержался и показал ему кукиш.

В следующее мгновение Найденов перехватил его руку, рванул на себя и попытался заломить за спину. Вадим Федорович – он сидел напротив – вывернулся, вскакивая со стула на ноги, коленом опрокинул столик. Желтое виски забулькало из узкого горлышка плоской бутылки на ковер, банки с пивом покатились по полу. Выпрямляясь, Вадим Федорович нанес Найденову прямой удар в подбородок и тут же получил ответный в скулу. Из глаз брызнули искры. Дрались молча, ожесточенно. Игорь все норовил применить силовой прием, но Казаков ловко ускользал. Один раз от сильного неожиданного удара он очутился на мягкой кровати, но успел ткнуть подскочившего Найденова ногой в грудь, и тот отлетел к окну. Они были примерно одного роста, да и силы их были равными, но скоро Вадим Федорович почувствовал, что начинает задыхаться, сердце гулко колотилось в груди. У Найденова тоже вырывалось дыхание с хрипом, а из уголка губы тянулась тоненькая струйка крови.

– Объявляю ничью, – услышали они насмешливый голос Бруно.

Он стоял у двери и смотрел на них. Стройный, худощавый, в светлом костюме и галстуке в горошек, он действительно сейчас напоминал судью на ринге.

Вадим Федорович на миг расслабился и в то же мгновение очутился в железных объятиях Найденова, левая рука Игоря ловко вытащила из кармана записную книжку. Хватка сразу ослабла, и Казаков, подняв с пола опрокинутый стул, поставил его и уселся. Скула горела, правый глаз слезился. Надо отдать должное Найденову – он старался не бить в лицо, зато все тело гудело от его мощных ударов по корпусу и груди.