«Это действительно просто, профессор Ницше. Каждый занимается своим делом: сапожник тачает сапоги, пекарь печет, а врач врачует. Каждый зарабатывает себе на жизнь, каждый следует своему признанию, а мое призвание — служить людям, облегчать их боль».

Брейер пытался держаться уверенно, но начинал чувствовать себя неловко. Ему не понравился последний ход Ницше.

«Меня не устраивают такие варианты ответов на мой вопрос, доктор Брейер. Когда вы говорите, что врач врачует, пекарь печет, кто-то следует своему призванию, это не мотивация, это привычка. В вашем ответе нет сознательности, выбора и заинтересованности. Мне больше понравились ваши слова о том, что все зарабатывают себе на жизнь, — это, по крайней мере, можно понять. Человек стремится набить желудок едой. Но вы не берете с меня денег».

«Я должен поставить перед вами тот же вопрос, профессор Ницше. Вы говорите, ваша работа не приносит вам ни гроша. Так зачем же вы философствуете?» Брейер старался сохранить положение нападающего, но чувствовал, как темп его атаки снижается.

«Но между нами есть огромная разница: я не утверждаю, что я философствую ради вас, тогда как вы, доктор, продолжаете притворяться, что вы мотивированы на служение мне, на облегчение моей боли. Эти утверждения не имеют ничего общего с человеческими мотивациями. Это часть ментальности рабов, искусно созданной поповской пропагандой. Ищите свои мотивации глубже! Вы обнаружите, что никто и никогда не делал ничего только для других. Все действия направлены на нас самих, все услуги — это услуги самому себе, любовь может быть только любовью к себе». Ницше говорил все быстрее:

«Кажется, вас удивляет это замечание? Наверное, вы подумали о тех, кого любите. Копните глубже, и вы увидите, что вы любите не их, а любите те приятные ощущения, которые любовь вызывает. Вы любите влечение, а не того, к кому вас влечет. Так что позвольте мне спросить у вас еще раз, почему вы хотите помочь мне? Я снова спрашиваю вас, доктор Брейер, — голос Ницше посуровел, — каковы ваши мотивы»

У Брейера голова пошла кругом. Он подавил первый порыв: сказать все, что он думает об этом гадком и грубом заявлении, но это сразу же поставит точку на все более усложняющемся случае профессора Ницше. На мгновение перед его мысленным взором появилась спина Ницше, выходящего из кабинета. Боже, какое облегчение! Наконец-то закончилось это печальное, полное разочарований дело. При этом ему стало грустно при мысли о том, что он никогда больше не увидит Ницше. Он привязался к этому человеку. Но почему? И в самом деле, что у него были за мотивы?

Брейер поймал себя на том, что опять думает о том, как играл в шахматы со своим отцом. Он всегда допускал одну и ту же ошибку: слишком сосредоточивая внимание на нападении, отходя от своих флангов, он игнорировал защиту до тех самых пор, когда ферзь его отца подобно молнии не прорывался к королю с угрозой шаха. Он отогнал эту фантазию, не забыв, однако, отметить ее значение: он никогда больше не должен недооценивать этого профессора Ницше.

«И снова спрашиваю вас, доктор Брейер, каковы ваши мотивы?»

Брейер пытался найти ответ. Что это были за мотивы? Удивительно, как его мозг сопротивлялся вопросу Ницше. Он заставил себя сосредоточиться. Его желание помочь Ницше — когда оно возникло? Разумеется, в Венеции, когда красота Лу Саломе околдовала его. Он был настолько очарован, что действительно согласился помочь ее другу. Если он брался за лечение профессора Ницше, то тем самым обеспечивал себе не только прямой продолжительный контакт с ней, но и возможность вырасти в ее глазах. Потом была ниточка, ведущая к Вагнеру. Разумеется, здесь не все было гладко: Брейер восхищался его музыкой, но ненавидел его за антисемитизм.

Что еще? За эти недели образ Лу Саломе потускнел в его памяти. Она перестала быть причиной желания работать с Ницше. Нет, он знал, что он был заинтригован интеллектуальным вызовом, брошенным ему. Даже фрау Бекер сказала недавно, что ни один терапевт в Вене не согласился бы работать с таким пациентом.

Еще был Фрейд. Предложив Ницше Фрейду в качестве учебного случая, он будет глупо выглядеть, если профессор откажется от его услуг. Или это было его желание приблизиться к великому? Возможно, Лу Саломе была права, утверждая, что Ницше — это будущее немецкой философии: эти его книги, в них было что-то от гениальности.

Брейер знал, что ни один из этих мотивов не имел никакого отношения к человеку по фамилии Ницше, к человеку из плоти и крови, сидящему перед ним. И он должен был молчать о встрече с Лу Саломе, своем азарте, побуждающем его идти туда, куда никто другой ступить не осмеливается, его стремлении прикоснуться к гению. Возможно, неохотно признался себе Брейер, эти гадкие теории Ницше о мотивации имеют смысл! Даже если так, у него не было ни малейшего намерения поддерживать возмутительный вызов, брошенный ему его пациентом, относительно его права на помощь. Но как ему теперь отвечать на трудный и неприятный вопрос Ницше?

«Мои мотивы? Кто может ответить на этот вопрос? Мотивы располагаются на разных уровнях. Кто сказал, что в счет идут только мотивы первого уровня, анималистические мотивы? Нет, нет, — я вижу, что вы хотите повторить свой вопрос; позвольте мне попытаться ответить в духе вашего исследования. Я потратил десять лет на обучение медицине. Должен ли я отказываться от этих лет только потому, что я не испытываю более нужды в деньгах? Лечить так, как лечу я, — это попытка оправдать усилия тех далеких лет — способ привнесения логики и ценности в мою жизнь. И привнесения смысла жизни! Я что, должен сидеть и целый день считать деньги? А вы бы стали этим заниматься? Уверен, нет, не стали бы! И есть еще один мотив. Я получаю удовольствие от интеллектуальной стимуляции, которую мне дарит общение с вами».

«Эти мотивы, по крайней мере, имеют налет честности», — признал Ницше.

«А мне только что пришел в голову еще один: мне понравилось то гранитное утверждение: „Стань собой“. А что, если это и есть я, что я был создан для того, чтобы служить людям, помогать им, вносить свой вклад в медицинскую науку и облегчать боль?»

Брейер чувствовал себя намного лучше. Он постепенно успокаивался. «Может, я слишком агрессивно повел себя, — думал он. — Нужно что-нибудь более примирительное». «Но есть и еще один мотив. Скажем, так — и я верю, что это действительно так, — что вам суждено стать одним из величайших философов. Так что мое лечение не только укрепит ваше здоровье, но и поможет вам реализовать этот проект — стать тем, кто вы есть».

«А если я, как вы говорите, стану великим, тогда вы, тот, кто вернул меня к жизни, мой спаситель, станете еще более великим!» — воскликнул Ницше, словно сделав решающий выстрел.

«Нет, этого я не говорил! — Терпение Брейера, которое в его профессиональной роли было в принципе неистощимым, начало иссякать. — Я лечу многих людей, которые знамениты в своей области, — ведущих венских ученых, художников, музыкантов. Делает ли это меня более великим, чем они? Никто даже не знает, что я лечу их».

«Но вы сказали об этом мне и теперь используете их славу для того, чтобы повысить свой авторитет в моих глазах!»

«Профессор Ницше, я не верю своим ушам. Вы действительно думаете, что, если ваша миссия будет выполнена, я буду на каждом углу кричать о том, что это я, Йозеф Брейер, создал вас?»

«Вы действительно думаете, что такого не бывает?»

Брейер старался взять себя в руки. «Спокойно, Йозеф, давай, соберись. Посмотри на все это с его точки зрения. Постарайся понять, почему он не доверяет тебе».

«Профессор Ницше, я знаю, что вас предавали раньше, что дает вам все основания ожидать предательства в будущем. Но я дал вам слово, что в данном случае этого не случится. Обещаю вам, что я никогда не буду называть ваше имя. Оно даже не будет зафиксировано в клинической документации. Давайте дадим вам псевдоним».

«Дело не в том, что вы скажете другим, здесь я верю вам. Самое главное — что вы будете говорить себе и что я буду говорить себе. Все то, что вы говорили мне о своих мотивах, — за многочисленными громкими фразами о служении и облегчении боли я не заметил себя. Вот как это будет: вы используете меня в своем собственном проекте, что совершенно не удивительно, это естественно. Но разве вы не видите, я буду использован вами! Ваша жалость ко мне, ваша благотворительность, ваше сочувствие, способы помочь мне, вылечить меня — это все сделает вас сильнее за счет моей силы. Я не так богат, чтобы позволить себе принять такую помощь!»