— Твоя девочка обрабатывает вон того слюнявчика в феске. Подожди, пока она выдоит его досуха, а потом можешь беседовать сколько душе угодно. Если потерпишь до ухода клиента, я заменю ее кем-нибудь в очередном танце.

— Хвала Аллаху, — сказал я. — Что-нибудь выпьешь со мной? Он улыбнулся:

— Возьми две порции, шеф. И сделай вид, что одна — для меня, другая — для тебя. Выпей их сам. Я уже давно не переношу это пойло. — Он похлопал себя по объемистому брюху, скорчил гримасу, потом встал и прошелся вдоль стойки, приветствуя завсегдатаев, нашептывая что-то на ушко девочкам. Я заказал две порции спиртного круглолицей, болтливой помощнице Френчи, Далии. Я знал ее уже много лет. Далия, Френчи и Чирига по праву считались кем-то вроде пионеров-первопроходцев: они обосновались здесь в Незапамятные времена, когда по Улице просто Гоняли овец из одного конца Будайина в другой, наш квартал еще не отгородили от остального города стеной и не облагодетельствовали собственным кладбищем.

Когда Ясмин кончила очаровывать посетителей, раздались аплодисменты.

Коробка для чаевых моментально наполнилась; покончив с этим, она поспешила к своей ослабевшей от страсти жертве, пока его не перехватила другая шлюха.

Пролетая мимо, Ясмин любовно ущипнула меня за зад.

Целых полчаса я вынужден был покорно смотреть, как она льстиво смеется, болтает и обжимает косоглазого ублюдка, сына желтомордой собаки… Наконец его бумажник постигла скоропостижная смерть от истощения; охотница и жертва казались одинаково грустными, обнаружив это. Романтическая любовь испарилась так же быстро, как и вспыхнула. Они очень трогательно попрощались, поклялись никогда не забывать сегодняшний вечер, который вечно будет сиять путеводной звездой в их памяти… Каждый раз, когда одна из этих вонючих жаб жмется к Ясмин, — да и к другим девочкам тоже, — перед глазами встают картинки из моего детства: десятки безликих мужчин, тянущих лапы к матери… Господи, с тех пор прошло черт знает сколько лет, но память почему-то безошибочно подсовывает это, и именно тогда, когда ее не просят! Я наблюдал за тем, что проделывала Ясмин, твердил себе, что это просто работа; но все равно возникало дурацкое чувство гадливости и обиды, словно меня предали. В такие моменты хочется схватить стул и начать крушить все вокруг.

Она пристроилась рядом со мной, вся взмыленная, словно пробежала не меньше километра, и выдохнула:

— Я боялась, что проклятый сын шлюхи никогда не уйдет!

— Все дело в твоем неотразимом обаянии, — сказал я кислым тоном, — в разных возбуждающих воображение словах. И еще в паршивом пиве Френчи.

— Ага, — неуверенно подтвердила Ясмин, озадаченная моим раздраженным тоном. — Это точно.

— Мне с тобой надо поговорить.

Ясмин порывисто вздохнула и с тревогой посмотрела на меня. Потом быстро вытерла лицо чистым платком. Наверное, мои слова прозвучали слишком мрачно. Я рассказал обо всем, что случилось за прошедший вечер: о второй встрече с Папой, о решениях, к которым мы в итоге пришли (точнее, он пришел); о том, как мне не удалось произвести должное впечатление на Оккинга. Когда я закончил рассказ, вокруг царило ошеломленное молчание.

— И ты это сделаешь? — наконец спросил Френчи. Я не заметил, когда он успел вернуться и подслушать наш разговор. Что ж, заведение принадлежало ему, а кто знает все укромные местечки в доме лучше хозяина?

— Ты все-таки вставишь себе розетку? — ахнула Ясмин. Похоже, она возбудилась при мысли об этом. Сексуально возбудилась.

— Ты что, рехнулся, Марид? — сказала Далия. Она была одной из немногих настоящих консерваторов, обитающих в нашем квартале. — Подумай только, во что эта штука превращает людей!

— А во что она превращает людей?! — вскричала, разъярившись, Ясмин, постукивая по своему модику.

— Ой, извини-извини… — Далия торопливо отошла к самому дальнему концу стойки и стала энергично тереть ее тряпкой, делая вид, что ликвидирует несуществующую лужицу пролитого пива.

— Представь себе, какие штуки мы сможем проделывать, — мечтательно произнесла Ясмин.

— Значит, Для тебя я недостаточно хорош сам по себе… — Я был слегка задет. Ясмин опешила:

— Что ты, Марид, ты не так понял… Я просто хотела сказать…

— Ну ладно, это твои проблемы, — заключил Френчи. — Не мое дело. Пойду подсчитаю, сколько заработал за сегодняшнюю ночь. — Он исчез за ветхим занавесом золотистого цвета, скрывавшим за собой гримерную и его «кабинет».

— Ясмин, ведь это — на всю жизнь! — сказал я. — Обратной дороги нет. Каким меня сделают, таким я и останусь.

— Ты хоть раз слышал, чтобы я пожалела, что вставила розетку? — спросила Ясмин.

— Нет, — вынужден был признать я. В первую очередь, меня угнетало сознание необратимости того, что произойдет.

— Ни разу в жизни не пожалела об этом, и ни один из тех, кого я знаю, тоже… Я нервно облизнул губы.

— Ты просто не понимаешь… — начал я и остановился. Нет, не могу выразить свои чувства; даже самый близкий человек не понимает меня.

— Ты просто трусишь, — объявила Ясмин.

— Ага. — Что ж, неплохое начало.

— Полу-Хадж спокойно живет с розеткой, а куда ему до тебя, Марид!

— И что это ему дало? Возможность забрызгать всех нас кровью Сонни? Мне не нужна помощь модика, чтобы превратиться в психа. Это я могу и сам, если захочу.

Неожиданно в ее глазах появился загадочный блеск — как у одного из бродячих пророков, охваченного очередным приступом озарения. Я понял, что мою Ясмин снова посетила гениальная идея насчет таинственных изгибов судьбы, предопределения и так далее… Плохой признак!

— Ах ты, Аллах с Непорочной Девой в комнатке мотеля! — выдохнула она. По-моему, это богохульство было любимым ругательством ее отца. — Все идет так, как предсказывалось в гексограммах!

— В гексограммах, — ошеломленно повторил я. В тот раз я выбросил всю китайскую белиберду из головы еще до того, как моя подружка закончила объяснять нюансы своего гадания.

— Помнишь фразу о том, что не надо бояться пересечь великую воду?

— Ага. Что еще за «великая вода», Ясмин?

— Это означает какую-то коренную перемену в твоей жизни. Модификацию мозга, например. Понял теперь?

— М-да… И еще там говорилось о встрече с великим человеком. Так оно и случилось. Дважды.

— Да, и насчет того, что надо подождать три дня до начала, и три — до завершения дела.

Я быстро прикинул: завтра пятница. До понедельника, когда все произойдет, оставалось три дня.

— Вот черт! — пробормотал я изумленно.

— И еще там сказано, что тебе никто не будет верить, и что надо сохранять твердость при тяжелых испытаниях, и что ты служишь не царям и принцам, а высшим целям. Вот какой он, мой Марид. — Она гордо чмокнула меня. Мне стало плохо…

Теперь уж никак не отвертеться от предстоящей операции, разве что сбежать в какую-нибудь другую страну и там начать новую жизнь: пасти баранов, поддерживать свое существование горсткой фиг через день, в общем, радоваться, что дожил до утра, как любой другой феллах.

— Да, я герой, Ясмин, — произнес я вздохнув, — а у нас, героев, часто бывают всякие тайные дела. Так что извини, мне надо идти. — Я поцеловал ее три-четыре раза, сжал ее правую силиконовую грудь (на счастье) и поднялся. Проходя мимо Индихар, похлопал ее по попке; она повернула голову и ласково улыбнулась.

Потом пожелал доброй ночи Далии, сделал вид, что в упор не вижу паскуду Бланку, и вышел наружу.

Направился вниз по Улице к «Серебряной ладони», просто посмотреть, что там делается. Махмуд и Жак сидели за столиком, пили кофе и поедали хлеб с хуммусом.

Полу-Хадж отсутствовал; наверное сейчас сражается с толпой ненавистных ему гетеросеков (все — гигантские здоровенные каменщики), просто чтобы поддержать форму… Я подсел к друзьям.

— Да будут дни твои, и так далее, и тому подобное, — пробурчал Махмуд. Его никогда не заботило соблюдение всяких формальностей.

— И тебе того же, — отозвался я.

— Слышал, ты собираешься приобрести розетку, — важно сказал Жак. — Весьма серьезный шаг с твоей стороны. Надеюсь, предварительно ты взвесил все «за» и «против»?