— Спасибо, — поблагодарила я и поклонилась старику на прощание. Мы снова разошлись. В последний раз. Я вышла на улицу и сразу почувствовала тепло солнечных лучей. Я вдруг поняла, что мы с Наму не условились, где встретимся, когда всё закончится. Неужели Наму ушёл один?! Я неуверенно побрела вдоль дороги. И не успела пройти и нескольких десятков метров, как увидела Наму, стоящего на перекрёстке в ожидании зелёного света. Но даже когда зажёгся разрешающий сигнал светофора, Наму с отсутствующим видом остался стоять на месте. У них со стариком не было ни малейшего сходства. Я медленно подошла. Ни слова не говоря, Наму взял меня за руку. Его ладонь была липкой от пота.

В тот день мы весь вечер бесцельно бродили по центру Сеула. Мы посмотрели какой- то фильм в кинотеатре, поужинали спагетти, выпили кофе и съели по мороженому.

Мы решили кремировать Эни. В очередной раз уточнив у Наму, не возражает ли он против этого, я получила лишь краткий ответ: «Нет».

Наму, слишком поздно узнавший о смерти Эни, выглядел потерянным. В интернете мы нашли фирму, которая занималась похоронами и кремацией домашних животных. Их чёрный катафалк подъехал прямо к нашему дому. Мы погрузились в машину вместе с телом Эни и поехали в крематорий. Едва гроб с телом Эни понесли в крематорий, Наму начал плакать. Он плакал в голос. У меня тоже слёзы покатились из глаз. Я осознала, что теперь, что бы ни произошло, мы с Наму уже не сможем расстаться.

* * *

Десять лет спустя мне всё ещё снятся события того дня.

И ночью, когда на свет появился наш ребёнок, и утром, когда я получила неожиданное известие о смерти матери и помчалась в родной город, я видела этот сон. Стоит мне задремать, в этом состоянии полусна я вижу, как мы с Наму бок о бок входим в здание «Небо и земля». Во сне я наблюдаю за нами как бы со стороны. За десять лет много чего случилось. Менее чем через год после нашего визита в «Небо и земля» я забеременела. Несмотря на все наши меры предосторожности, случилось то, что случилось. Мы поженились. На церемонии бракосочетания тётушки Наму и остальная часть его семьи по матери мобилизовались по полной и устроили небольшой хаос. Оказывается, он не врал, когда говорил, что хорошо знает, что такое семья. Нельзя сказать, что мы поженились исключительно из-за ребёнка, но иногда я думаю, что, если бы не это обстоятельство, мы бы никогда не оформили наши отношения официально. Праздные размышления.

У нас родилась двойня: мальчик и девочка. Все говорили, что сын — вылитый Наму, а дочка — вся в меня. На что я лишь отвечала «нет» с самым серьёзным выражением лица. В первый день рождения детей Наму заехал кулаком в лицо одному из работников бизнес-центра. И хотя стороны в итоге пришли к взаимному согласию, Наму пришлось оставить свою работу. После этого он так и не смог устроиться в какое-нибудь приличное место. Дома он мог долгое время оставаться спокойным, а потом вдруг словно с цепи срывался — начинал пинать ногами что ни попадя и опрокидывать мебель. Или мог долго плакать и всхлипывать, а потом неожиданно принимался смеяться в голос. Психотерапевт диагностировал у него цикличное депрессивное расстройство. Но на следующий приём Наму не пришёл. Он признался, что боится случайно раскрыть наш секрет перед доктором.

Когда детям было восемь, в один из выходных дней весной Наму приехал за рулём жёлтого минивэна «хёндэ старекс». В то время он работал водителем для одной художественной школы. Мы выехали на шоссе и свернули на какую-то дорогу, по которой раньше никогда не ездили. Дети пели песни на заднем сиденье. Мы ехали по узкой дороге вдоль берега моря с жёлтым песчаным пляжем. Наму припарковался. Дети тут же понеслись к морю. «Прохода нет» — немного погодя заметили мы деревянную табличку едва ли размером с ладонь.

— Осторожно! — крикнул Наму. Но его голос сорвался и перешёл на хрип. Ни малейшего шанса или надежды на то, что дети его услышали. Ни о чём не догадываясь, они беззаботно бежали вперёд. Бежали так быстро, что сила инерции не позволила бы им заблаговременно остановиться перед линией прибоя. Наму сказал, что отойдёт по нужде. День был пасмурный. На небе цвета воды после мытья посуды кучились облака. Изредка низко пролетали чайки. Между мной и детьми оставалось порядка пятидесяти метров. Стоя в отдалении, я смотрела, как дети пробежали пляж поперёк и будто зависли в воздухе, подпрыгнув у кромки воды.

В тот день десять лет назад мы ждали и ждали, но Чхве Тону больше не выходил на связь. Когда Наму звонил ему, то в ответ слышал лишь сообщение, что номер не обслуживается. Сайт клиники Чхве Тону по-прежнему не работал. Нигде не сообщалось о смерти старика, ни в одной газете. Я пыталась успокоить Наму, объясняя, что газеты не будут публиковать информацию о смерти человека, которого даже не найти в интернете. Ни у одного из нас не хватило смелости попробовать что-то разузнать другим способом. Мы не решались снова поехать к тому зданию. «Да даже если приедем туда, что и у кого мы будем спрашивать?» — вздыхала я про себя.

Дети быстро росли, и вскоре мы оказались в еще более бедственном положении. Мы начали понемногу тратить деньги из сумки, оставленной Чхве Тону, и не успели глазом моргнуть, как они закончились. Мы по-прежнему не знали, умер старик или жив до сих пор. С некоторых пор я стала сомневаться, был ли вообще Наму в тот день в комнате на шестом этаже. Мужчины по имени Чхве Тону и так никогда не существовало, но тем не менее он затёр все свои следы.

Дети бегали взад-вперёд по кромке моря. Казалось, взяв в компанию свои тени, они вчетвером играют в пятнашки. Умиротворяющая картина. Я изо всех сил старалась не думать о том, что Наму нет уже довольно давно. Поскольку мысль о том, что он уехал, бросив нас с детьми здесь, не казалась такой уж неправдоподобной, мне необходимо было сохранять спокойствие. Я вернулась к машине. Откинула спинку пассажирского сиденья вниз и растянулась в кресле. Удивительно громко стрекотали кузнечики вокруг. Я медленно закрыла глаза. Уже давно я не оставалась вот так наедине с собой хоть на мгновение. В голове было пусто. Буквально сразу я вновь открыла глаза. Ничего не изменилось. Наму не возвращался, и только кузнечики наполняли тишину вокруг оглушительным стрекотом. По спине пробежал неприятный холодок. Я быстро поднялась с кресла. Вдалеке виднелось море. Я прищурилась. Ребёнок был один. И…

Чуть поодаль бегал второй. Никто из детей не пропал. Оказывается, даже если я ненадолго отвлекусь, мир не рухнет. Наказание снова откладывалось, что успокоило и разочаровало меня. Ведь следом за сокрушительным приговором последуют искупление и прощение. Но надо было жить дальше, и я тяжёлыми шагами направилась обратно к морю.

Вечное лето

Когда-то давно у меня была книжка с картинками, из которой я узнала, что свиньи самые чистоплотные и тонко чувствующие животные в мире. Свиньи никогда не едят то, чего им не хочется, а для туалета выбирают какую-нибудь прохладную ямку. Они знают, что надо прятать отходы жизнедеятельности. Кроме того, свиньи спокойные как никто другой. Если их не провоцировать, сами они не будут никого обижать. В общем, свиней не в чем обвинить. Но наибольшее впечатление на меня произвела та часть в книге, где говорилось, что свиньи очень не любят, когда их не отличают одну от другой. Этот факт врезался мне в память, потому что показался невероятно красивым и печальным.

* * *

Когда мне было двенадцать, мы жили в Токио. Родители купили домик в пригороде. Это был ничем не примечательный дом с двумя маленькими комнатушками, устеленными татами, и кухней, игравшей по совместительству роль гостиной. Поскольку дом был невероятно крошечным по сравнению с кондоминиумом, в котором мы жили в Маниле незадолго до этого, мама каждое утро причитала, словно благородная особа, очутившаяся в свинарнике. На самом деле мама не была благородных кровей. Просто она привыкла, что, следуя по миру за своим мужем — руководителем экспортного отдела в торговой корпорации, — она может рассчитывать не только на его зарплату, но и на компенсацию жилищных и бытовых расходов. Когда же её муж стал работать в головном офисе в Токио, ей в некотором роде пришлось пойти на уступки. Но было и то, в чём мама была бескомпромиссна — международная школа для дочери. Иногда я задавалась вопросом: отправив дочь учиться в токийскую международную школу, стоимость обучения в которой равнялась примерно половине дохода семьи, о какой жизни для своего ребёнка мечтали родители? Возможно, они хотели, чтобы я выросла не кореянкой и не японкой, а, скажем, чем-то вроде космополита. Как бы то ни было, первое слово, которое я выучила в школе, было «бута». По-японски это значит «свинья». В любой стране в любой международной школе дети обзываются на языке той страны, в которой находятся. И чаще всего в этой школе я слышала «бута».