Ему нравилось вино в отличие от эля. Медовые напитки детства остались лишь смутным воспоминанием, сброженный мед, которым баловались мужчины его племени, попробовать ему так и не довелось. Теперь он стоял в одиночестве и перекатывал терпкую жидкость во рту, наслаждаясь ее вкусом.

— Почему ты один?

Коготь поднял глаза и увидел, что рядом с ним стоит, кутаясь в легкую шаль, стройная темноволосая девушка, которую звали Габриелла. У нее были яркие голубые глаза и располагающая улыбка.

— Отчего же, я почти всегда в компании, — ответил Коготь.

Она не стала возражать.

— Мне почему-то кажется, что ты всегда… как-то в стороне, Коготь.

Юноша огляделся и ничего не сказал.

— Ждешь Алисандру?

Девушка словно прочитала его мысли, что было вовсе неудивительно на этом острове. Габриелла улыбнулась.

— Нет… то есть да. Я встретил ее до ужина и упомянул о вечеринке, а она… — он показал на остальных девушек, — видимо, передала остальным.

Габриелла повнимательнее вгляделась в него, после чего спросила:

— Неужели ты тоже попал под ее чары?

— Чары? — переспросил Коготь. — Что ты хочешь этим сказать?

— Она моя подруга. Мы живем в одной комнате, и я ее люблю, но она не такая, как все. — Габриелла устремила взгляд на костер, словно увидела что-то в языках пламени. — Так легко забыть, что каждый из нас не такой, как другие.

Коготь не совсем уловил, куда клонит Габриелла, поэтому решил промолчать. После долгой паузы Габриелла призналась:

— Меня посещают видения. Иногда они короче вспышки, промелькнут и исчезнут. А другой раз длятся и длятся, и я успеваю разглядеть малейшие детали, словно нахожусь в одной комнате с остальными и слышу их разговор. Семья отказалась от меня, когда я была совсем маленькой. Родные меня боялись, потому что я предсказала смерть ближайшего соседа-фермера, и тогда селяне прозвали меня колдуньей. — Взгляд ее потемнел. — Мне было всего четыре года.

Коготь протянул руку, чтобы дотронуться до девушки, но она отпрянула, а когда повернулась к нему, на ее лице играла вымученная улыбка.

— Я не люблю, когда до меня дотрагиваются.

— Прости, — сказал он, убирая руку. — Я только…

— Знаю, ты не имел в виду ничего дурного. Несмотря на собственную боль, у тебя щедрая душа и открытое сердце. Поэтому я вижу только боль в твоей судьбе.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Алисандра. — Габриелла собралась уходить. — Я люблю ее как сестру, но она опасна, Коготь. Сегодня она не придет. Однако ты скоро ее встретишь. Ты полюбишь ее, и она разобьет тебе сердце.

Не успел Коготь задать следующий вопрос, как девушка повернулась и скрылась в темноте, а он ошеломленно смотрел ей вслед. Обдумав ее слова, он понял, что испытывает смесь смущения и злости.

Неужели он мало горя хлебнул за свою жизнь? Потерял все самое дорогое, чуть не лишился жизни, потом оказался неизвестно где и учится чему-то совершенно чуждому и временами дикому. А теперь еще ему заявляют, что и в сердечных делах у него нет выбора.

Он поднялся, повернулся спиной к компании и медленно направился к дому. Мысли его путались, и он не заметил, как дошел до своей комнаты. Коготь лег на кровать и уставился в потолок. Перед его мысленным взором, сменяя друг друга, проплыли два лица: Алисандра, чья ослепительная улыбка, казалось, опровергала слова Габриеллы, — разве может представлять опасность существо такое нежное и прекрасное? Но тут он вспомнил боль, промелькнувшую во взгляде Габриеллы, и понял, что девушка не кривила душой, предрекая будущее. Она действительно почуяла опасность, и Коготь больше не сомневался, что должен прислушаться к ее предупреждению.

Он дремал, когда с вечеринки вернулись Рондар и Деметриус, оба слегка навеселе. Болтали без умолку. Вернее, Деметриус болтал без умолку за обоих.

— Ты ушел, — сказал Рондар.

— Да, — подтвердил Коготь. — Если ты помнишь, завтра мне предстоит весь день трудиться на кухне, поэтому, сделай одолжение, прекрати болтать.

Деметриус посмотрел на Когтя, потом перевел взгляд на Рондара и расхохотался.

— Таков наш Рондар — только и знает, что болтать.

Рондар стянул сапоги, буркнул что-то и повалился на кровать.

Коготь повернулся лицом к стене и закрыл глаза, но сон еще долго не приходил.

Прошло несколько недель, и события той ночи, когда Габриелла поведала ему о своем видении, начали меркнуть. Коготь по-прежнему занимался в основном обыденными делами, но и среди них всегда находилось место чему-то новому, что поддерживало его интерес к занятиям. Как и предсказывал Магнус, Рондар сделал из Когтя отличного наездника, а еще через несколько месяцев этот парень, последний из племени оросини, стал слыть самым умелым фехтовальщиком на всем острове. Однако особого почета он не снискал, так как большинство учеников на острове Колдуна почти не тратили время на изучение оружия и приемов его использования.

Уроки магии казались ему по меньшей мере странными. Коготь не понимал и половины из того, что обсуждалось на этих занятиях, и не проявлял никакой природной склонности к этому предмету. Раз или два на него накатывало странное ощущение за несколько секунд до того, как произносилось заклинание, а когда он об этом рассказал Магнусу и Накору, то те битый час терзали его расспросами о том, что именно он чувствовал.

Самым забавным из того, что произошло за эти недели, было увлечение Рондара новенькой девушкой по имени Селена. Оказалось, что эта худенькая вспыльчивая кешианка презирала всех представителей племени ашунтаи без разбора: в детстве ей много раз приходилось наблюдать их на окраине родного города. Ее возмущение тем, как доблестные всадники обращались со своими женщинами, видимо, сфокусировалось на Рондаре, словно он один отвечал за культуру и верования своего народа. Поначалу Рондар отмалчивался, игнорируя оскорбления, колкости и гневные тирады. Потом он начал отвечать с не меньшим пылом, произнося целые тирады, к немалому изумлению Когтя и Деметриуса. А потом, вопреки всякому здравому смыслу, он влюбился в Селену по уши.

Коготь сидел тихонько в своем углу, покусывая язык, чтобы не рассмеяться, пока Деметриус давал наставления Рондару, как нужно ухаживать. Сам Коготь не считал себя знатоком в таких делах, пребывая в уверенности, что у девушки всегда найдется больше слов, чем у юноши, но благодаря опыту, приобретенному с Лилой и Мегги, он по крайней мере уверенней, чем Рондар или Деметриус, держался с девушками. Со всеми, кроме Алисандры.

Его по-прежнему тянуло к ней, но предостережение Габриеллы сделало свое дело. Алисандра и привлекала его, и обескураживала одновременно. От нее исходила какая-то опасность, и Коготь не знал — то ли это его воображение, то ли он действительно рискует, общаясь с ней.

Он решил, что лучше всего избегать с ней встреч, и когда возникала ситуация, сводившая их вместе, он держался вежливо, но отстраненно. А еще он находил множество предлогов, чтобы нигде и ни при каких обстоятельствах не сталкиваться с ней до тех пор, пока не разберется в собственных чувствах.

Накор и Магнус постоянно давали ему новые задания, и однажды днем он получил самое странное из всех, что были до сих пор. Накор отвел его на вершину холма, где росла чахлая березка с корявыми ветками, почти без листьев, и вручил Когтю большой кусок пергамента, натянутого на деревянную рамку, и обожженную палку с угольным наконечником.

— Нарисуй это дерево, — велел он и тут же ушел, не дожидаясь вопросов или ответной реакции.

Коготь долго смотрел на дерево. Потом дважды его обошел, после чего почти полчаса не сводил глаз с пустого листа пергамента.

Тут он вдруг заметил одну кривую ветку, тень от которой напоминала рыбу, и попытался это изобразить.

Три часа спустя он сравнил свой рисунок с деревом, расстроился и отшвырнул пергамент. Потом улегся на спину и, ни о чем не думая, принялся разглядывать проплывавшие над головой облака. Большие белые облака принимали всевозможные формы — он видел то лица, то животных, то крепостные стены.