Нат Бизли достает из багажника “Линкольна” тяжелый коричневый пластиковый пакет и опускает его в глубокую яму между двумя пихтами. Затем достает еще один мешок, полегче, и бросает его поверх первого.

Майкл знал, что жара спалит его ботинки прямо на ногах.

Пан Йин выключила свет над креслом Майкла и закрыла книгу.

Бывший генерал, который был теперь проповедником в Гарлеме, на несколько минут оставил Тино один на один с Мэгги в своей шумной, причудливо разукрашенной гостиной в доме на углу Бродвея и Сто двадцать пятой улицы. Генерал был другом отца Мэгги, который, как неожиданно выяснилось, тоже был генералом китайской армии. После того как убили генерала Ла и его жену, генерал привез Мэгги в Америку, и девочка выросла в этих душных апартаментах. Это было для Пумо загадкой, вызывало одновременно чувство облегчения и раздражение.

С одной стороны, его подружка оказалась генеральской дочкой. Это объясняло многое в Мэгги – ее, как оказалось, совершенно естественное высокомерие, манеру поступать всегда по-своему, ее привычку говорить так, будто она передает военную сводку, и даже то, что Мэгги была уверена, будто знает практически все о солдатах.

– А ты не подумала, что я беспокоюсь о тебе? – начал Тино.

– Беспокоюсь – не то слово, скажи лучше – ревную.

– И что тебе в этом не нравится?

– А то, что я не твоя собственность, Тино. И потому, что все это происходит только тогда, когда я ухожу и ты не знаешь, где меня искать. Ты как маленький мальчик, тебе это известно?

Пумо пропустил последнюю реплику мимо ушей.

– Потому что когда я живу с тобой, Тино, ты обращаешься со мной, как с маленькой полусумасшедшей девчонкой, увлекающейся панками, которая путается под ногами и мешает думать о бизнесе и выпивать с друзьями.

– Все это говорит только о том, что ревнуешь из нас двоих ты, Мэгги.

– Что ж, возможно, ты не такой уж и глупый, – с улыбкой произнесла Мэгги Ла. – Но с тобой связано слишком много проблем.

Девушка сидела на кушетке, обитой цветной парчой, поджав под себя ноги. На ней было какое-то просторное шерстяное одеяние, видимо, китайское, как и все в комнате. Улыбка Мэгги вызвала у Тино непреодолимое желание обнять ее. Волосы ее были теперь другими – не такими взъерошенными, походили скорее на гладкую полированную соломку. Тино хорошо помнил, каковы были на ощупь густые шелковистые волосы Мэгги под его пальцами, и сейчас ему очень хотелось погладить Мэгги по голове.

– Ты хочешь сказать, что не любишь меня? – спросил Пумо.

– Так сразу не перестаешь любить человека, Тино, – ответила Мэгги. – Но если бы я опять переехала к тебе, очень скоро ты начал бы изобретать способы отделаться от меня – у тебя такой комплекс вины, что ты никогда не позволишь себе жениться. И даже сблизиться с кем-нибудь по-настоящему.

– А ты хочешь выйти за меня замуж?

– Нет, – Мэгги пристально наблюдала за реакцией Пумо. – Я же сказала, с тобой связано слишком много проблем. Но дело даже не в этом. Дело в том, как ты себя ведешь.

– Что ж, я не идеален. Ты это хотела услышать? Мне хочется, чтобы ты вернулась ко мне, и ты это знаешь. Но я могу сейчас встать, повернуться и уйти, и это ты тоже знаешь.

– Скажи мне вот что, Тино. Помнишь, когда я печатала для тебя объявления в “Виллидж Войс”?

Пумо кивнул.

– Тебе приятно было их видеть? Пумо опять кивнул.

– Но тебе ведь даже не пришло в голову напечатать свое объявление, правда?

– Так вот в чем дело!

– Уже хорошо. Я думала, ты скажешь, что слишком стар для таких вещей.

– Мэгги, у меня сейчас столько неприятностей!

– Городские власти закрыли “Сайгон”?

– “Сайгон” закрыл я. Оказалось, что невозможно одновременно готовить и бить тараканов. Поэтому я решил сконцентрироваться на тараканах.

– Смотри не перепутай все на свете и не начни готовить тараканов, – пошутила Мэгги.

Пумо раздраженно покачал головой.

– Я теряю на этом целую тонну денег. Ведь жалованье людям приходится платить по-прежнему.

– И ты жалеешь, что не отправился в Сингапур со своими парнями?

– Скажем так: поехав, я получил бы гораздо большее удовольствие, чем получаю сейчас.

– Прямо сейчас?

– Вообще сейчас. – Пумо смотрел на Мэгги с любовью и злостью одновременно. Девушка нежно взглянула на него. – Я и не думал, что ты хотела, чтобы я тоже печатал объявления в “Войс”; если бы знал, напечатал бы, но мне даже не пришло в голову.

Мэгги вздохнула и подняла руку.

– Забудь об этом. Но помни, что я знаю тебя гораздо лучше, чем ты когда-либо сможешь узнать меня. – Еще один нежный взгляд. – Беспокоишься о них?

– Да, я беспокоюсь о них. И наверное, поэтому жалею, что я не с ними.

Мэгги медленно покачала головой.

– Не могу поверить, что после того, как тебя чуть не убили, ты надеешься жить по-прежнему, как будто ничего не случилось.

– Случилось очень многое, и я не стесняюсь в этом признаться.

– Ты струсил, ты струсил, ты боишься!

– Да, я испуган, – Пумо шумно выдохнул воздух. – Мне неприятно теперь выходить из дому одному, даже днем. По ночам мне везде мерещатся шумы, шорохи. В голову лезут чертовски странные мысли – о Вьетнаме.

– Все время или только ночью?

– Иногда я ловлю себя на подобных мыслях даже днем. Мэгги Ла выпрямилась.

– Хорошо, я пойду сейчас с тобой и останусь на какое-то время. Пока будешь помнить, что ты не единственный, кто может повернуться и уйти.

– Еще бы мне этого не помнить!

Вот и все. И Пумо даже не пришлось для этого признаваться, что несколько часов назад, прежде чем он приехал сюда, он стоял на кухне с бутылкой пива в руках и вдруг на несколько ужасных секунд ощутил себя снова в Ба My и Ба и понял, что пуля, на которой написано его имя и которая пролетела мимо много лет назад, все еще рыщет по миру в поисках его, Тино Пумо.

Генерал, бывший теперь проповедником, смерил Тино таким. взглядом, будто он по-прежнему генерал, затем отрывисто произнес несколько слов по-китайски. Мэгги ответила какой-то фразой, показавшись Пумо в этот момент повзрослевшей и какой-то угрюмой. Речь генерала на веки вечные показала Пумо, что, сколько ни держи он Мэгги в своих объятиях и ни целуй ее теплую макушку, никогда он не научится понимать родного языка девушки. Генерал улыбнулся Тино и даже пожал ему руку.