Конор последовал “низ за остальными, размышляя о том, что гражданские люди ничего не понимают в настоящей жестокости и насилии. Они думают, что насилие – это действие. Один парень бьет другого, трещат кости, льется кровь. Простые люди считают: насилие – это нечто, что можно увидеть. Они думают, что можно спрятаться от этого, если смотреть в другую сторону. Но насилие – это не действие. За любым насилием прежде всего стоит чувство. Как ледяной конверт вокруг ударов, ножей и ружей. Это чувство исходит даже не от людей, которые используют оружие, – они просто кладут свои мысли, свои головы внутрь конверта. И делают то, чего требует содержимое конверта.

Конор думал об этом холодно и как бы отстранение, продолжая спускаться по лестнице.

Он скоро перестал считать, на сколько пролетов они спустились. Шесть, или семь, или восемь... бетонные ступеньки кончились этажа на два ниже того места, где Конор в последний раз заметил припаркованные машины. Они вошли на этаж неправильной формы, с полом, который сперва показался Конору цементным, но при ближайшем рассмотрении оказался земляным. Лампа, стоявшая у подножия лестницы, бросала рассеянный свет на двадцать-тридцать футов вокруг, где полная теней серая мгла постепенно переходила в абсолютную черноту. Воздух был холодным и одновременно спертым.

Один из мужчин что-то выкрикнул, видимо, вопрос.

Послышались какие-то звуки и осветилась дальняя часть подвала. Перед вошедшими стоял, все еще держа руку на шнуре выключателя, таиландец лет шестидесяти и весьма натянуто улыбался. На длинном столе перед мужчиной громоздилась импровизированная стойка бара с высокими и низкими бокалами и двумя рядами бутылок. Мужчина медленно развел в стороны руки, как бы предлагая выбирать напитки, и слегка наклонился. Лучи блеклого света отразились на его макушке.

Таиландцы подошли к бару. Они говорили тихо, но в звуках их голосов Конору по-прежнему слышались воинственные нотки. Темные Очки подвел его к бару.

Он заказал виски, решив, что теплый горячительный напиток придаст ему сил, а не собьет с ног.

– Немного льда, – попросил он бармена, замечая про себя, что вся лысина его покрыта почти идеально круглыми большими каплями пота. Виски были с каким-то непроизносимым шотландским названием и подозрительно отдавали на вкус дымом, туманом, древесиной и старыми веревками. Глотать этот напиток было все равно, что жевать кусочек земли с дальнего побережья Шотландии.

Темные Очки сухо кивнул Конору и взял у бармена свою порцию виски, налитую из той же бутылки.

Кто были эти парни? В своих дорогих облегающих костюмах они могли с равной долей вероятности оказаться гангстерами, банкирами или же страховыми агентами. От них веяло уверенностью в себе людей, которым никогда не приходилось заботиться о хлебе насущном.

Конор вспомнил Гарри Биверса. Эти тоже сидели, откинувшись на спинку кресла, и ждали, пока деньги сами войдут в дверь.

Темные Очки отошел от остальных и махнул рукой куда-то в другую сторону подвала.

Где-то там, в темноте, раздались тихие шаги. Конор глотнул еще немного виски. На краю освещенного пространства появились две человеческие фигуры. Низенький таиландец в костюме цвета хаки, лысый, как бильярдный шар, с глубокими складками и оспинами на неулыбчивом лице подошел к мужчинам, стоящим у бара, держа за локоть красивую азиатскую женщину, одетую в черный балахон, который был явно велик ей на несколько размеров. Свет, казалось, слепил ее. “Она не тайка, – подумал Конор, – не те черты лица. Она, наверное, китаянка или вьетнамка”. Мужчина сжимал ее руку и, казалось, заставлял двигаться. Голова ее безвольно свисала на плечо, губы раскрылись в полуулыбке.

Мужчина подвел ее еще на несколько шагов ближе к бару. Только теперь Конор заметил на носу его очки в тонкой металлической оправе. Конор знал этот тип людей – бойцы, вояки до мозга костей. Лысый явно не был богатым человеком, что не мешало ему иметь апломб по меньшей мере генерала.

Конору показалось, что один из стоящих рядом мужчин прошептал слово “телефон”. Когда мужчина и его спутница оказались в самом центре освещенного пространства, он убрал руку с ее локтя. Она слегка покачнулась, но тут же выпрямилась, расставив пошире ноги и расправив плечи. Девушка смотрела сквозь полуприкрытые веки и таинственно улыбалась.

Генерал зашел ей за спину и спусти робу с плеч девушки. Теперь она выглядела как бы больше, внушительней и меньше напоминала пленницу. Плечи девушки были узкими, и в том, как беспомощно висели ее округлые руки, как проступали вены с обратной стороны локтя, было что-то трогательно-беззащитное, хотя все ее тело в целом было достаточно округлым, гладким, так что казалось даже, что женщина отлита из бронзы. Ее смуглая кожа, напоминавшая мокрый песок на пляже, окончательно убедила Конора в том, что перед ним китаянка – мужчины, собравшиеся в подвале, казались рядом с ней бледно-желтыми.

Первым побуждением Конора, вызванным, видимо, отрешенностью и беспомощностью этого очаровательного создания, было желание завернуть ее вновь в балахон и забрать с собой. Затем сорок лет тренировки американского прагматика-мужчины взяли свое. Ей хорошо заплатили – или заплатят, – и то, что девушка выглядела намного здоровей и чище девиц из секс-клуба, означало лишь то, что она стоит раза в три больше любой из них и заработает эти деньги за участие в бардаке, который пожелали устроить несколько добропорядочных граждан Бангкока. Конору вовсе не хотелось к ним присоединяться, но теперь ему уже больше не казалось, что девушка нуждается в его защите. То, что она была безукоризненно красива, было как бы ее профессиональным качеством.

Конор оглядел своих спутников. Каждую неделю или около того эти люди собирались в каком-нибудь тайном уединенном месте, чтобы по очереди насладиться сексом с накачанной наркотиками красоткой. Наверное, они говорят о женщинах так же, как настоящие знатоки о хороших винах. Все это было как-то гадко. Конор попросил у бармена еще порцию виски и пообещал себе, что уберется отсюда, как только все остальные займутся делом.