Пенелопу, правда, больше волновали не пропавшие письма, а ее неудачная помолвка, — ей хотелось снова быть с Филипом. Однако отец проявил на сей раз завидную твердость, стальным голосом отрезав, что этот вопрос больше не подлежит обсуждению. Филип не стал с ним спорить.

Вечером, когда молодой человек собрался уходить, Пенелопе удалось улучить минутку и остаться с Филипом наедине. Бросившись к нему на грудь, она стала целовать своего возлюбленного так страстно, что прокусила ему губу. Филип не без труда высвободился из объятий чужой невесты и напомнил Пенелопе, что она отдана другому. В ответ потоком полились причитания и слезы.

— Это чудовищно! Зачем ты уехал? Теперь ради папы я должна выходить за какого-то Реджинольда! Я не хочу и не пойду за него. Не пойду! Ни за что!

— Слишком поздно говорить об этом, Пенелопа. Помолвка состоялась, — пытался урезонить ее Филип.

В глазах девушки блеснул коварный огонек, она чмокнула Филипа в щеку и хитро улыбнулась.

— Это мы еще посмотрим. Я не собираюсь отказываться от тебя, дорогой.

Филип пришел в дом Чонси с надеждой, что их расставание будет легким. Надежда улетучилась в один миг, и в тот вечер он твердо решил избегать дома Чонси как чумы.

Филип снова поселился в кампусе университета, ставшем его единственным пристанищем. Раньше выходные, а иногда и день-другой посреди недели он проводил дома, на реке Чарлз. Теперь у него не было дома — ни на реке Чарлз, ни в Кембридже, ни в Бостоне.

Когда Филип разыскал мать и приехал к ней вместе с Вампасом, ночевать он не остался, несмотря на уговоры. Мать долго упрашивала сына, тот все отказывался, наконец точку поставил Дэниэл Коул, предложивший Вампасу устроиться вместе со слугами, — и Филип сказал, что они откланиваются.

Как ни короток был визит, мать успела рассказать Филипу последние новости: Присцилла вышла замуж, а Джаред исчез. Вот как. И Филип отправился навестить Присциллу. В тот вечер у сестры он и узнал, почему его письма не доходили до адресатов. Все рассказанное Присциллой очень походило на правду, но пока в отношении Коула они располагали только смутными подозрениями.

Прошло около двух месяцев со дня возвращения Филипа. Чем было наполнено его время здесь? Он вернулся, чтобы сплотить семью. Но семья-то распалась, ее больше нет. Мать вышла замуж за другого. У сестры была своя жизнь. Джаред пропал без вести. Ради чего он, Филип, уехал из резервации? Получить ученую степень? Можно подумать, она кому-то в резервации нужна. Однажды Вампас остроумно заметил: «Здесь мало кто говорит по-латыни и по-гречески». Так что же удерживало его?

Тихим теплым вечером Филип сидел над дипломом, но, признавшись себе, что сосредоточиться не может, отправился на прогулку. Подступали сумерки. Яркие осенние листья деревьев пламенели в лучах заходящего солнца. Молодой человек шел куда глаза глядят и вскоре обнаружил себя неподалеку от дома, который принадлежал когда-то семье Морган. Четыре колонны по фасаду, большие окна на первом и втором этаже, лужайка между рекой и домом — все как раньше. Но воспоминания, связанные с этим местом, далеко не всегда были приятны. Что же потянуло его сюда? Филип прислонился спиной к дереву и вздохнул. Прошлое осталось в прошлом. Он не стал бы в него возвращаться, даже если б мог. Разве ради того, чтобы вернуть отца.

Молодой человек побрел к реке и скоро вышел на поросший густой травой берег. Неторопливое течение реки успокоило его. Филип сел на землю и стал смотреть на водную гладь, потом на лес вдалеке. Если бы он был птицей, он перелетел бы через реку, через лес и полетел на юг, туда, где на равнине разбросаны вигвамы, а у озера расстилается кукурузное поле и стоит школа. Если бы он был птицей, он сторонился бы кукурузного поля — там меткая рука с легкостью бросит в него камень или палку.

Филип старался угадать, что делает сейчас Витамоо. Может быть, толчет в ступке зерно, чтобы приготовить обед. Он так живо представил себе ее тонкие пальцы, гибкие руки, изящную шею, смуглые щеки и глубокие черные глаза, что у него заныло сердце.

Как-то в таверне Филип услышал песню, которую весело и лихо распевали подвыпившие гарвардские студенты. Слова этой песни запали ему в душу. Филипу песня совсем не казалась веселой, он вспоминал ее в минуту грусти и печали. И пел ее, только когда оставался один. Сейчас он пел ее для Витамоо, которой не было рядом.

Я у моря сидел, праздно слушал прибой,
На ленивые волны глядел.
Наблюдал, как вдали над лазурной водой
Неба край поутру розовел.
И послышался вдруг за моею спиной
Нежный девичий голос. Летел он, звеня.
Индианку увидел я с темной косой
И с глазами, что сразу пленили меня.
«Чужестранец, послушай, — сказала она, —
Мой отец правит этой землей,
За холмами мой дом, стань хозяином в нем,
Я же буду твоею женой».
Улыбнулся я ей, головой покачал.
«Нет, — ответил, — остаться с тобой не могу,
Я вернуться невесте своей обещал,
Что на дальнем туманном живет берегу».
«Что ж, — вздохнула, — не быть нам, как видно, вдвоем,
Если ждут тебя в дальней стране.
Возвращайся домой, но, целуя ее,
Вспоминай иногда обо мне».
Там о борт корабля с плеском билась волна.
Я матросам велел поднимать паруса
И на берег смотрел, где застыла она,
Прикрывая ладонью от солнца глаза.
Без печали о ней в море не было дня.
А когда возвратился домой,
Я узнал, что невеста забыла меня
И что стал ее мужем другой.
Индианка моя! Ты одна мне нужна.
Я оставил свой дом, и семью, и друзей.
И родною мне стала чужая страна,
Где я счастливо зажил с любимой моей.

Супружеская жизнь Присциллы с Нейтаном Стернзом не продлилась и года: через десять месяцев после свадьбы муж Присциллы заболел оспой и умер. Брак их оказался вполне сносным, и ее худшие опасения не подтвердились. Конечно, у Нейтана не было так нравившегося Присцилле светского лоска и галантных манер, зато он был предан жене всей душой. В денежных вопросах муж предоставил Присцилле полную свободу и охотно разделил с ней свое состояние. Однако не все досталось супругам поровну: Нейтан был страстно влюблен в свою жену, чего никак нельзя сказать о Присцилле. Но со временем она начала испытывать к мужу более теплые чувства, напоминавшие искреннюю привязанность. Когда он умер, Присцилла плакала, потому что потеряла друга. Чтобы утешиться и развеяться, вдова Стернз энергично взялась за управление имуществом, которое унаследовала от покойного мужа.

В своем роскошном особняке на севере Бостона Присцилла поселила Энн Пирпонт и создала юной поэтессе все условия для творчества. В бостонском обществе о двух молодых женщинах тотчас стали ходить самые разные слухи, а к дверям их дома вереницей потянулись поклонники, которые обхаживали Присциллу из-за ее денег, а Энн — за девичью свежесть и красоту. Однако все они неизменно получали от ворот поворот. Энн хранила верность Джареду, и то письмо, которое он прислал с Багамских островов, лишь укрепило ее решимость дождаться любимого. Присциллу же не интересовали романы, куда больше ее занимали хитрости капиталовложений.