В один из последних летних дней 1474 года корабль бросил якорь у берегов острова Порто-Санто, не заходя в его бухту.

Четверо матросов спустили шлюпку.

Развернувшись на лету, упала с палубы верёвочная лестница, и матросы натянули её нижний конец, чтобы она не скользила по выпуклому кузову корабля.

Мужчина и женщина, неловко цепляясь, сошли по ней, и шлюпка направилась к берегу.

На пристани стоял Педро Корреа, губернатор Порто-Санто. Заложив руки за пояс складчатой, длинной до пят одежды, он размышлял о том, не последует ли за этой лодкой ещё другая и не собирается ли капитан корабля запастись на Порто-Санто водой, вином и провиантом.

Между тем шлюпка пристала к берегу, высадила приезжих и снова вернулась на корабль. Педро Корреа, увидев, что больше ждать нечего, собрался уходить.

Приезжие нерешительно топтались на месте и, повидимому, спорили. Потом женщина с неожиданной силой подхватила узел и побежала, спотыкаясь, вдоль берега.

Поровнявшись с Корреа, она вдруг вскрикнула и уронила узел на песок.

— Нет! — закричала она. — Это ты, Педро? — и бросилась ему на шею, заливаясь слезами.

— Фелипа, Фелипочка! — ответил Корреа, растроганный и изумлённый. — Как ты изменилась! Я не узнал бы тебя, и твоя сестра тоже не узнала бы тебя.

— Нет! — закричала она и вырвалась из его рук. — Я не изменилась. С чего бы мне меняться! Но ты сам, видно, сильно изменился, раз догадался встретить меня.

— Но, Фелипа, как же я мог догадаться, когда твоя сестра и я даже не знали, что ты собираешься вернуться на остров. Ты ни разу не написала нам. Мы уж думали, что ты стала знатной дамой и забыла нас или что тебя выбрали настоятельницей и ты отреклась от всего земного.

— Нет! С чего бы мне итти в монастырь! Нет, я вышла замуж, хоть и не стала знатной дамой, как, может быть, смела надеяться. Мой муж занимается черчением мореходных карт и продажей книг. — Она повернулась и сказала: — Вот мой муж, Христофор Колумб, генуэзец.

Корреа новый родственник не понравился. Он был очень высокий, худой и суровый, лицо скуластое и веснуcчатое, волосы рыжие. Кроме того, он молчал и едва кивнул головой.

И что собирается он делать на Порто-Санто? Будь он моряк или земледелец, работа нашлась бы, но едва ли был на всём Порто-Санто хоть один человек, способный купить книгу или заказать карту.

— Ну что ж, — сказал Корреа и вздохнул. — Добро пожаловать!

Он подозвал пробегавшего мимо мальчишку и велел ему отнести узел Фелипы в губернаторский дом. Потом взял невестку под руку и повёл поддерживая. Колумб шёл позади.

В одной из отдалённых комнат дома Корреа были свалены грудой карты, бумаги и книги покойного Перестрелло, отца Фелипы. Перестрелло в молодости был моряком, он открыл некогда остров Порто-Санто, а затем был назначен губернатором этого острова. До самой смерти он не переставал интересоваться морскими делами, плаваньями и открытиями, и после него осталось множество бумаг, никому не нужных. Колумб скоро нашёл эту комнату, перетащил туда свой свёрток с книгами и стал там жить.

Первое время Корреа пробовал пристроить его к какому-нибудь делу, но Колумб становился груб, когда кто-нибудь входил в его убежище, и пока что его оставили в покое.

Так он и просиживал, запершись, дни и ночи, рассматривая карты, разбирая бумаги, подолгу задумываясь над раскрытой страницей.

Земля была маленькая: три части света — Европа, Азия, Африка; три моря — Средиземное, лежащее посреди земли, Индийское, омывающее юг Азии, и Безымянное море, море Тьмы — Атлантическое море, простирающееся между западным побережьем Европы и восточными берегами Азии.

В Восточном полушарии, заполняя собой почти половину карты, лежала Индия, богатейшая страна, — цель стремлений и мечта всего мира.

Отсюда пустынями, горами, реками через Персию и Средиземное море венецианцы и генуэзцы везли в Европу пряности, жемчуга, посуду и ткани.

Но путь этот был почти закрыт с той поры, как турки завоевали Византию, стали господами над Средиземным и Чёрным морями, топили в их водах венецианские галеры, жгли на их побережьях генуэзские колонии.

Тогда португальцы стали искать южный путь в Индию. Они спускались вдоль африканского побережья медленно, с невероятными усилиями. Раз в десятилетие преодолевая новый мыс, добрались до мыса Боядор. Сколько же будет впереди этих мысов и заливов, пока удастся достигнуть южной оконечности Африки, если только Африка кончается где-нибудь, а не сливается на юге с таинственными льдами, окружающими полюс.

Водя острым и сухим пальцем по карте, Колумб искал другие пути.

Быть может, можно проехать в Индию севером? По самому краю карты доплыть до Катая и оттуда, лавируя между семью тысячами пятьсот сорока восемью островами, лежащими вдоль его побережья, постепенно спуститься к югу и достигнуть Индии с запада. Но этот путь долог и опасен, потому что частично пролегает ледовитыми морями.

Проще, быстрее было плыть всё на запад, на запад, пока, обогнув земной шар, не пристанешь к индийскому берегу.

Это был недолгий путь, прямой и ясно видный на карте. Но этот путь пролегал морем Тьмы. А какой корабль решится плыть этим путём — мимо зачарованных островов, мимо магнитных скал, через травяное море, где водяные травы опутывают и засасывают корабли.

«А быть может, это неправда? — думал Колумб. — Быть может, трусы придумали эти сказки в оправдание своей трусости? Как они могут знать, чтo это за море, если никто там не бывал? Если в этом море действительно есть хоть один остров, к которому можно пристать в случае беды, я поплыл бы туда. Я пустился бы в это море, будь у меня карта, которой можно довериться. А корабль я достал бы, Корреа достал бы мне корабль…» 

Однажды, перерывая старые бумаги, Колумб в одном письме нашёл упоминание о том, что учёный флорентинец Тосканелли послал португальскому королю карту западного моря и описание его чудес. Письмо было адресовано Педро Корреа, помечено недавним числом, но брошено среди бумаг Перестрелло, как ненужный хлам.

За ужином Колумб заговорил об этом письме.

— Бредни, — ответил Корреа. — Западный путь в Индию невозможен. Но понятно, что люди думают о нём с тех пор, как восточный путь закрыт.

— Нет! — закричала Фелипа и бросила ложку с такой силой, что похлёбка расплескалась по столу. — Не понимаю, почему его закрыли и опять не откроют? В монастыре, где я воспитывалась, были индийские пряности и перец. Когда мы заготовляли солонину впрок, мы клали туда этот перец и пряности, и мясо не портилось и очень хорошо пахло.

— У меня солонина всегда протухает, сколько бы я её ни солила, — пожаловалась жена Корреа. — Я бы тоже хотела немножко этого перца.

— Ты, Фелипа, сама пошла бы драться с турками, — сказал Корреа и засмеялся. — Они бы живо тебя испугались и удрали. Вот и был бы путь открыт. А ты, моя хозяюшка, потерпи немного — будет тебе и перец, и пряности, и шёлковое покрывало к празднику. Потому что наши португальские капитаны, быть может, найдут перец в Гвинее, а если этого не случится, то, может статься, они обогнут Африку и откроют новый путь в Индию.

— Едва ли это будет скоро, — задумчиво сказал Колумб. — Португальцы так обрадовались золоту и жемчугам на африканском побережье, что теперь их не скоро подвинешь на новые открытия.

— Не тебе судить наших капитанов, — прервал его Корреа. — Они правы, что не пускаются в сомнительное море Тьмы, когда южный путь дал португальцам такое богатство в золоте, слоновой кости и чёрных рабах. И чем мечтать об индийском перце и есть чужой хлеб, лучше нанялся бы ты на какой-нибудь корабль и заработал бы свой кусок хлеба. И поверь, показался бы он тебе вкусным, даже если бы пришлось его мокать в ненаперченную похлёбку.