Мария также упомянула, как однажды подслушала их ссору, в которой Юнис обвиняла Уитта в импотенции, но, скорее всего, это было просто оборонительной реакцией ожесточившейся женщины, поскольку впоследствии она родила Уитту еще двоих сыновей – Закари и Нельсона.

Хотя сомнения относительно происхождения Закари возникли с самого начала.

В отместку за неверность мужа Юнис позволила соблазнить себя Энтони Полидори. Зак был зачат именно в это время, и многие обратили внимание на его внешность, столь не похожую на внешность остальных отпрысков четы Денвере. Если старший сын, Джейсон, был, как и отец, голубоглазым шатеном, а Трейси, второй ребенок Уитта, – блондинкой, то волосы Зака были черные, глаза – серо-зеленые, а кожа оливкового цвета. По этому поводу ходило множество грязных слухов, и было широко распространено мнение, что своим появлением на свет он обязан заклятому врагу Уитта – Энтони Полидори.

Отношения Уитта и Юнис расстроились, и частенько дом сотрясался от приступов неистового гнева главы семейства. Если верить Марии, ни один из членов семьи не избежал пагубного воздействия этих взаимоотношений. Будучи человеком мстительным и властным, Денверс-старший всегда стремился подчинить всех своей воле, в противном случае безжалостно расправляясь с непокорными.

Супруги развелись вскоре после рождения Нельсона. Обладая большими деньгами и воспользовавшись услугами опытных адвокатов, Уитт сумел оставить детей при себе, заплатив Юнис за молчание хорошие деньги.

После этого он увлекался многими женщинами, но в конечном счете женился на Кэтрин Ла Рош и, когда ему было почти сорок шесть лет, снова стал отцом. На свет появилась Лонда. И Уитт Денвере словно помолодел, казалось, родился заново.

Закари по-прежнему смотрел на темные, бурные воды реки.

– Однако твоя мать, кажется, заботилась о вас, – осторожно заметила Адриа.

– Наша мать оставила нас.

– Потому, что у нее не было другого выбора.

На его скулах заходили желваки.

– Это она так говорит. – Он нагнулся, поднял камень и со всей накопившейся в его душе яростью швырнул его через поток.

– А ты бы хотел, чтобы она осталась с твоим отцом?

– Нет, – сказал Зак и, наклонившись, поднял другой камень и запустил его вдоль ущелья. Потом, словно поняв бессмысленность своих действий, подошел к огромной ели и прислонился спиной к покрытому грубой корой стволу. – Я бы хотел, чтобы она забрала нас к себе.

– Но она не могла…

Ты хочешь сказать, не захотела. В те времена в бракоразводных процессах судьи обычно принимали сторону матери, даже если отец был таким могущественным человеком, как Уитт Денвере. Но Юнис слишком боялась за свою репутацию, не хотела, чтобы достоянием гласности стало то, что ее муж был бабником, а у нее самой любовная связь с Полидори… – Он посмотрел на Адриа, пытаясь уловить ее реакцию. – Надеюсь, ты не думаешь, что я настолько наивен, чтобы не знать, о чем думают люди, или настолько глух, чтобы не слышать, что они говорят? – Его улыбка была столь же холодна, как воды горного потека. – Сколько я себя помню, постоянно высказывались предположения, что я сын Энтони Полидори. Только это неправда.

Она подошла к нему и встала под нависающими ветвями огромного дерева. Теперь к запахам влажной земли и горной реки примешивался резкий мускусный запах взрослого мужчины. Ночь, подобно черному покрывалу, окутала их с ног до головы.

– Даже тогда существовали тесты на группу крови. Он мог убедиться, что ты…

– Ты что, смеешься? Чтобы Уитт Денвере обратился к врачу за доказательством того, что является отцом собственного сына? – Его голос звучал хрипло и был еле слышен за доносящимся до них шумом воды. – Ты не имеешь ни малейшего представления о том, каким человеком он был. Мерзкий подонок, который мог запросто отхлестать по щекам жену, воспитывал детей с помощью ремня и скупал по дешевке мелкие предприятия, находившиеся на грани банкротства. Он вырубал леса, оголяя землю и нисколько не думая о лесопосадках или эрозии почвы – ни о чем, кроме того, что древесина может принести ему еще большие деньги. Потом, не моргнув глазом, закрывал лесоповалы и лесопилки, оставляя многих людей без работы и не давая им ни гроша. Он не останавливался ни перед чем, если окончательный баланс подсказывал ему, что на этом можно заработать. Непреклонный, безжалостный, гордящийся своим могуществом, он никогда, ни при каких обстоятельствах не согласился бы поставить под сомнение свое отцовство. Ты должна понять, Адриа, что он не был заинтересован ни в ком и ни в чем, кроме себя самого, своих доходов, своей проклятой гордыни и… Лонды. Да, черт побери, чуть не забыл про Лонду. – Он повернулся к ней, и в лунном свете сверкнули его налитые бешенством глаза.

– Ты ее не любил?

– Она была порочна от рождения и уже тогда любила интриговать.

– Но ей было всего лишь четыре…

– Это ничего не значит, – перебил он, пристально глядя ей в лицо и как будто пытаясь что-то отыскать в нем, может быть, доказательство того, что она никак не могла быть той маленькой девочкой, которую он некогда знал. Сердце Адриа забилось чаще, внезапно стало трудно дышать. Зак, продолжая рассматривать ее лицо, коснулся его пальцем, потом погладил по щеке. – Лонда очень рано развилась, была упряма и обладала острым умом. Она вертела Уиттом как хотела и отлично понимала это. Я считал немного смешным то, что старик сходил по ней с ума. Мне в то время было шестнадцать лет, и она бегала за мной, как щенок, что меня, конечно, раздражало, но не могу сказать, что не любил ее. – Он протянул руку и завладел прядью ее волос. – Я не знаю, действительно ли ты Лонда, – медленно произнес он, блеснув в темноте белизной зубов, – но если так, то это чертовски все осложняет. – Он на мгновение замолчал и взглянул ей прямо в глаза. У нее в горле, внезапно как будто высушенном горячим летним ветром, встал комок.

В этот бесконечно длящийся миг Адриа вдруг ясно поняла, что он собирается поцеловать ее, и не просто поцеловать, а затронуть ее сердце, завладеть им.

При виде медленно наклоняющейся к ней головы она издала слабый протестующий возглас, но не оттолкнула его. Губы Зака нашли в темноте ее губы. Теплые, нетерпеливые, горящие запретным желанием, они приникли к ней с пугающей своей силой первобытной страстью.

Сердце Адриа билось, как птица в клетке, а он уже обнимал ее обеими руками.

Горячее и крепкое тело все теснее прижималось к ней, а язык уже скользнул между ее полуоткрытыми губами. Она понимала, что должна остановить его, должна подумать о том, к чему это приведет в дальнейшем, но не смогла. И ощущение, порожденное движениями его языка, слегка прикасающегося к нёбу, играющего со своим двойником, было непередаваемым и возбуждало желание молить о продолжении.

Ее закрутил водоворот неистового вожделения, которое, расходясь все более расширявшимися кругами, оставляло после себя наполненную чувственным томлением пустоту, заполнить которую мог только он.

И вот она уже обнимала его за шею, осязая руками завитки его густых волос, чувствуя губами солоноватый вкус его кожи, обоняя запах его тела и ощущая, как напрягается плоть в том интимном месте, которым он плотно прижимался к ее телу.

Поцелуи становились все крепче. Ее преисполнили глубокий, доходящий до самого сердца душевный трепет и желание, содрогавшее все ее тело и не оставлявшее места для раздумий. Его руки проникли под ее свитер, коснулись живота. Потом огрубевшие от работы пальцы двинулись вверх.

Груди Адриа набухли в ожидании его ласк.

– Как приятно, – прошептал он, когда его рука скользнула под тонкие кружева бюстгальтера и нашла сосок. Она застонала, мечтая, чтобы это продолжалось, и не обращая внимания на предупредительные сигналы, по прежнему звучащие в ее мозгу. – Адриа, – сдавленно прошептал он, играя пальцем с ее упругим соском, потом опять поцеловал. Рот его был ненасытен и тянулся к ней даже тогда, когда он стаскивал через голову ее свитер. Ветер холодил обнаженный живот, овевал ее груди. Медленно и чувственно его губы двинулись вниз по щеке и шее, горячий язык проложил дорожку к ямочке у основания горла, где неистово бился пульс.