— Вы даже представить себе не можете, какие ужасы мне пришлось пережить.

— Не стоит рассказывать мне об ужасах. Особенно вам не стоит. У меня есть заявления вашего сына, Уолтера Кавендиша, Эллин Бруберри, и все они в один голос утверждают, что именно вы стояли во главе операции, вы принимали решения и отдавали приказы. Думаете, если вам удалось не запачкать ручки в крови, вы выйдете отсюда чистенькой?

— Я делала только то, что мне велел Уин. Он убил бы меня, если бы я ослушалась.

Мадлен потянулась через стол и схватила Еву за руки, Ева не стала вырываться, хотя всей кожей ощутила дрожь брезгливости. «У тебя здорово получается, — подумала она. — У тебя чертовски здорово получается, Мадлен».

— Я взываю к вам, как женщина к женщине. Я вас умоляю, защитите меня. В моем сыне живет монстр. Мне так страшно!

— Миссис Баллок была фактически пленницей болезни своего сына, — начал один из адвокатов. — Жертвой физического и эмоционального насилия. Он ее использовал…

— Он вас использовал? — перебила Ева, выдернув руки. Она смотрела в лицо Мадлен и видела лицо своего отца. — Это просто чушь собачья, Мадлен. Никто тебя не использует. И я не могу вообразить ничего более жалкого и презренного, чем мать, готовая топтать своего родного сына, чтобы спасти собственную шкуру. Тебе конец, ясно? Тебе не отвертеться.

«Я хочу, чтобы ты попотела, — подумала Ева. — Я хочу, чтобы ты тряслась со страху и страдала, чтобы ты выла, черт бы тебя побрал!»

— Мы получили расшифровки всех медицинских отчетов. Там есть твоя картинка. Британские власти задержали твоего доктора, а она уже созналась, уже заявила, что получала приказы прямо от тебя. Никто не купится на комедию про слабую, испуганную, затерроризированную мамочку, Мадлен. Ты — сила. Я тебе больше скажу: ты — паучиха, ты кровосос, и — самое главное! — это видно невооруженным глазом.

— Мне больше нечего сказать этой особе, — отрезала Мадлен. — Я хочу поговорить с британским консулом. Я буду говорить с вашим президентом, он мой личный друг, и с моим премьер-министром.

— Подбрось туда же до кучи вашу королеву, я не против. — Ева подалась вперед. — Они разбегутся от тебя прочь, как кнутом подстегнутые. Ты еще подожди, пока федералы и налоговая полиция начнут опрашивать женщин, у которых ты купила детей, и пары, которым ты этих детей продала. У нас есть список, Мадлен. У нас есть имена, адреса, и вся международная пресса станцует танго, когда получит этот материал.

— Тебе только этого и надо, верно? Ты только этого и ждешь! — Мадлен втянула воздух, негодующе раздувая ноздри. — Скандал в прессе? Мое имя и репутация Фонда Баллока устоят против всего, что ты сфабрикуешь против меня. Ты будешь раздавлена.

— Ты так думаешь? — Ева посмотрела прямо в глаза Мадлен и улыбнулась. Она продолжала улыбаться, пока не заметила первый проблеск настоящего страха. — Тебя распнут под одобрительные вопли толпы. А когда я покончу с тобой здесь, тебе придется отвечать перед властями Италии за Софию Белего: Чейз рассказал нам, где найти ее останки. Ты была с ним в Риме, когда она пропала без вести. У тебя и там есть дом, и они найдут доказательства того, что Софию держали там.

— Мой сын — душевнобольной. Ему нужна профессиональная помощь.

— Если он душевнобольной, это ты сделала его таким. Ты извратила его представления о сексе, о женщинах, о нем самом, чтобы получать от него свою порцию удовольствия.

— Лейтенант, — заговорил адвокат, пока Мадлен Баллок продолжала сидеть неподвижно, глядя на Еву ледяными глазами. — Миссис Баллок уже заявила, что нападающей стороной был мистер Чейз.

— Миссис Баллок трусливая лгунья и извращенка. Не следовало обсуждать планы убийства и похищения в присутствии слуг, Мадлен. — Ева открыла файл. — Вот, например, распечатка. Хорошо слышен твой голос. Ты приказываешь Уину убить Натали Копперфильд.

— Это невозможно. Мы были одни, когда я…

— Когда ты отдавала ему этот приказ, — закончила Ева, когда Мадлен прикусила язык. — Знаешь, такие люди, как ты, просто не замечают слуг. Ты, наверное, думала, что, кроме вас двоих, в комнате никого нет. — Она закрыла файл. — Вот у меня тут записи Рэндала Слоуна: твой сынуля облажался и не нашел второй сейф в его доме. У меня тут множество подтверждающих заявлений и рассказ Тэнди от первого лица. У меня тут распечатки телефонных переговоров, которые ты не успела стереть перед арестом. Они добавляют лишний вес и без того внушительному списку доказательств. Сдавайся, Мадлен. Твоему сыну по крайней мере хватило смелости взять на себя то, что он считал своей работой. Работой, которую ты ему поручила.

— Мне нечего сказать.

— Хорошо. — Ева встала. — Я предъявляю тебе обвинение в заговоре с целью убийства по многочисленным эпизодам. Доказательства у меня железные. Одно это пошлет тебя отбывать несколько пожизненных сроков где-нибудь у черта на куличках. И это еще до того, как наши федералы, налоговая полиция, британцы, итальянцы бросят на весы свои претензии. Как ты думаешь, Пибоди, надолго ли ей удастся сохранить свой шикарный вид в камере?

— Полгода максимум.

— Я, пожалуй, с этим соглашусь. Под залог тебя не выпустят, Мадлен. И то же самое скажут тебе твои адвокаты, как бы они ни пытались умаслить судью. Слишком велик риск побега. Проведешь день или два в предвариловке и захочешь пойти на сделку, но запомни: как только я выйду из этой комнаты, никаких сделок не будет.

Ева направилась к двери.

— Лейтенант, — окликнул ее один из адвокатов и, склонившись к Мадлен, что-то забормотал ей на ухо.

— Я, безусловно, даже рассматривать это не буду. — Мадлен вскинула голову. — Она блефует. У нее нет и половины того, о чем она сказала. Она блефует.

Ева с улыбкой открыла дверь и в последний раз оглянулась:

— Нет, не блефую.

— Вы не хотели, чтобы она пошла на сделку, — заметила Пибоди, когда они ушли.

— Нет, не хотела. Она хуже, чем ее сын. Она создала его, развратила и использовала. Она куда страшнее, и мне хочется помечтать о том, как ближайшие пятьдесят лет она будет жить в бетонной камере. Поезжай домой, Пибоди. Ты хорошо потрудилась.

— Я поеду, когда вы поедете. Ева вздохнула:

— Тогда давай оформим весь этот кошмар в письменном виде и свалим отсюда к чертовой матери.

Домой Ева вернулась к шести часам вечера, но готова была признать, что еле-еле передвигает ноги. Ей хотелось надолго залечь в джакузи, выпить целую бутылку вина и заняться неторопливым сексом со своим мужем, а потом завалиться спать часов на десять.

Ей хотелось изгнать из головы образ Мадлен Баллок, ласкающей тело своего сына.

Когда из гостиной до нее донеслись звуки музыки, перекрываемые звонким голосом Мэвис, Ева поняла, что джакузи, вино, секс и сон придется на время отложить.

Мэвис сидела, развалившись в кресле и подняв ноги на пуфик, а Соммерсет передавал ей чашку чаю: вот почему на этот раз он не подстерегал ее в вестибюле! Леонардо сидел, глядя на нее умиленным взглядом, а Рорк наблюдал за ними со снисходительной улыбкой, потягивая вино.

— Я чувствую себя такой избалованной. Нет, я не хочу сказать, что ты плохо обо мне заботишься, ты просто чудо, — повернулась она к Леонардо. — Но сегодня… Это как каникулы или что-то в этом роде. Соммерсет, вы должны переехать к нам.

— Бери его, он твой, — великодушно произнесла Ева, входя в гостиную.

— Даллас! Даллас!

— Не вставай, — замахала на нее Ева. — Это займет у тебя слишком много времени, а я все равно сама собираюсь сесть.

Она села на подлокотник кресла Рорка, собираясь перехватить его вино.

— Тэнди отдыхает. Она сегодня вставала, ходила, и Соммерсет говорит, что с ней все хорошо. — Мэвис бросила на него взгляд, полный обожания. — Он обращается с нами так, будто мы — две принцессы, ожидающие наследников престола.

— Вам обеим пришлось пережить несколько утомительных дней. — Соммерсет подал поднос Мэвис: — Вот, возьмите канапе. Это ваши любимые.