— Я вот смотрю на землю, на избы, на тебя, на себя, и понимаю, все могло бы быть по другому, если бы человеку жить не мешали. Какой был бы идеальный мир! Я именно так представляла себе Рай…

— Хм, Благодетели могут пить кровь, пока не приблизятся ко мне! — пожал плечами Дьявол. — Для вас людей это конкурирующая сторона, призванная совершенствовать наделенных умом людей. Кто дорожит кровью, пить не позволит.

Манька ответом осталась недовольна, тогда как Борзеевич стал уменьшенной копией Дьявола, разделив неприязнь к человеку, и хотел что-то сказать, но скрипнул зубами и промолчал. Будто сам стал жертвой, но не вампира, а человека, хотя, если судить по его рассказам, от вампиров и оборотней ему досталось больше. Войну с вампирами Борзеевич проиграл точно так же, как человек. По крайней мере, он так считал, когда завистливым взглядом сверлил увесистую золотую монету креста крестов, висевшую на цепочке на Манькиной груди.

— Что?! — Дьявол всплеснул руками. — Я знаю, каково иметь Бездну в себе. Разве я был бы Богом, если бы Богом считал ее? Где мне было взять еще такую горочку, по которой человек прокатился бы, и сломал или не сломал себе шею?! Все хотят жить вечно. А это, знаешь ли, привилегия Бога, а горочка — неприятное препятствие к вечной жизни! Один ретроград, второй страсть как кровушку любит, третий слышать ничего не желает, пока лбом в самое пекло не сунешь, четвертый бессмертием грезит, реинкарнируясь, как программный вирус…

И что мне делать с вечными отбросами?

Я не комп, я существо выше вируса, я интеллект, которому нет равного. И моя земля не помойка, она живое существо! Ан нет, все же хотят Богом стать, не имея о ней ни малейшего представления! Ну, так стань, для начала, Богом хотя бы в земле своей и внемли брату!

— Внимаю! Бедную жизнь уготовил мне брат мой! Закон, Закон… А ты скажи, как разминировать себя и о брате не печалится? Убить его — меньшее из зол. Но с чем останусь? Я вот все думаю, что я Благодетельницу недолюбливаю?! Может избавиться надо от се ребра, на котором сидит? Глядишь, и отпадет, как сухая короста.

— Вот такой ум у людей: обвинить — а потом искать у Бога счастье. Я ненавижу врагов и люблю землю, и Бездну, если хочешь, как ближнего. Язык ее прибит к Тверди. Вампир только то и ждет, что будешь любить врага своего, благословлять проклинающего, молиться за ненавидящего. Чего после этого бояться вампиру? Твои враги бьют и калечат и землю, и твоего ближнего, а если ты не можешь отплатить им ненавистью, чему удивляться, что его земля ненавидит тебя?! Открой свой ужас, и тебя саму стошнит.

— Ну, а сам-то что? Разве не он отдал нас обоих на разграбление? Что за любовь такая, когда ее на крови замешивают? Чего несет на себе мучителей и садит их на мой хребет?

— Он несет тебя! Никто другой не смог бы стать для его земли заменой тебе. Но ужас в том, что в матричной памяти не ты, там другой человек, который как ты. Вампиры мертвецы, которые всеми силами исполняют программу, которую сами на себя положили. Когда вампиру что-то нужно, он не станет мучить себя мыслительным процессом, проткнет тебя снова и снова, и молятся на костях, на мощи, превозносят человека, славят себя, лезут во власть, создают огромные организации, чтобы сборы были большими, строят роскошные церкви, кстати, само слово характеризует то, чем они занимаются, «церковь» — «царь крови», которые называют храмами, непонятно только почему. «Храм» — х-Ра-м, «выдох Бога Ра до последнего стона». Но сама программа идет от тебя! И ты наследуешь его землю. Так прими наследство, чего она валяется бесхозная?! Вампира уже нет, он покойник. Выпей боль, укрепи, выстрой крепость, и начинай войну. Я буду молиться за тебя.

— Может лучше на своей! — Манька не сдержала улыбки, вспомнив, как молился Дьявол на крыше во время битвы, пукая в небо.

— На своей не получится, — с сочувствием ответил Дьявол. — Своя земля тебя выставила, а ты хочешь, чтобы она услышала твой боевой клич? Именно об этом мы тебе говорим: лучше один раз посмотреть, что она собой представляет, чем сто раз услышать.

— Где силы-то столько взять? — Манька тяжело вздохнула. — Бомжа, чудовище, тварь… Я так бы разве распорядилась землей, будь у меня хоть капля власти?

— А кто тебе мешает взять ее в свои руки? Я сказал: все пойдут в рабство, и будут давиться плотью друг друга, и прямо, и вдоль, и поперек. Пустыня в уме человека, и нет знаний, как должен жить человек. Золота много у людей, но ни одной крупицы, чтобы купить себе жизнь вечную. Грустно, что ты не умнее брата своего. Закон знать мало, надо уметь поставить его, как щит. Я Бездне противостою Законом, а человек борется с человеком. Кому ты говоришь: была бы у меня власть? Ты не меньше брата своего, и пока жив человек, сотни дорог найдет, чтобы испытать себя. Пойди, возьми власть, и распорядись землей.

Человек привык искать Благодетеля вне себя. И что удивляться, что вампиры взобрались на святое правление и не валяются у его ног? Глаза у вампира всегда добренькие, голосок соловьем заливается, все мысли человека ему ведомы. Простенько: объяснил человеку на электромагнитной волне — и вот уже человек плюет в самого Дьявола, скрипит зубами. А то не умещается в голове, что голод, нищета, болезни не уходят с земли с появлением Спасителей, и нет места ему ни на земле, ни на небе. Все дела оборачиваются против него, хоть вагоны разгружай, хоть мужественно космос осваивай. Где — мысли о высоком? Где — одними делами только судим?

— Ты обвиняешь меня, а того не понимаешь, что проклятие у меня с рождения. Было бы по-другому, я бы, может, насторожилась, когда внезапно наступила перемена, — угрюмо высказала Манька свою обиду. — Никто меня не учил, как ту же Благодетельницу. И за что меня после этого в костер?

— Зверь может научить своего звереныша только тому, чему научился сам. Сама знаешь, если родитель чей-то ум по рассуждению принял, он обычно его ребеночку передает. И если человек не уважает Дьявола, который Жив, проклят человек из рода в род. Я ведь не могу, как вампир, к своему объяснению приколоть блаженство или боль. Мой голос чист, как слеза Сада-Утопии, я не довлею над человеком, и если поднимаю против него тварь, то только из его земли, которая приходит на мой голос. Празднуют вампиры победу, но что мне от этого? Разве ты жалеешь о кишечной палочке, которая плодится и умирает в твоем кишечнике? Не я, человек разменивает свою землю на воловью упряжь. Ты, со своей стороны, конечно, думаешь, что надо тебя пожалеть, а я думаю, как родителям твоим вменить в вину, что их потомство гноит вампир. Извини, дорогая, но я смотрю на эту ситуацию несколько иначе.

— Я не разменивала, у меня украли, — отрезала Манька.

— Может быть. Но какое мне дело?! — равнодушно пожал плечами Дьявол. — Разве жалко было тебя матери твоей? Разве был у нее ум, когда проливала она слезы о сапогах, которые пинали тебя в ее животе? Дрыхло ее сознание или сдохло давно, когда объявила себя мученицей и мучила свое дитя? А ты?! Каким достоянием могла бы мне стать, убитая в чреве матери? Жалость — это поножовщина — и ты оплакиваешь себя. У меня нет жалости. Совсем нет. Богом вампиры идут по твоей земле, те самые, которые убили тебя и сказали: вот ты, а вот мы, и мы больше, чем ты! И ты призналась: да, они Боги, они могут меня побить, а я нет. И воля твоя ушла в Небытие. Где не справедливость? Чем обеднею я, избавившись от тебя? Я, Маня, Бог Земли, а ваши сознания — ненужная мне материя. Красная глина. Мертвая, пока из нее горшок не слепишь и умным содержанием не наполнишь.

— Получается, что я отброс, мать моя — отброс, вампиры — отбросы, а кто тогда может собирать чемодан в землю обетованную? Признайся сразу, что ее у тебя нет, — язвительно заметила Манька. — Ты про Утопию-Сад Борзеевичу рассказывай, а мне про Бездну — это мое!

— Было, приходили ко мне люди. До Спасителей. Их было много, целые народы. И каждый знал, Господь не умеет прощать за землю. Берегли себя, учили детей, помнили, что каждый день жива душа, и каждый день приходят и уходят люди в землю, чтобы утолить голод. Руки их не знали крови. И приносили в жертву всякую мерзость перед лицом моим, и начатки каждого первенца отдавали мне. И был я богат, и богато жили люди, и не было у них врага, и каждый находил себе такое место, где было его сердце и душа. И не болели. Тогда и врачей-то не было. Человеку стыдно болеть, у него же свое пространство. Не было в них нужды. Вампиры льют в землю человека боль, поражая внутренность язвами и железом.