Тут его глаза вдруг стали дикими, голос - пронзительным, а на бороду потекла слюна.

- Помяните мое слово, в ней черная сила! Она навела порчу на моего Рорика и внушила ему сверхъестественное вожделение! А после убийства заколдовала совет вождей, так что эти глупцы сняли с нее все обвинения! Сами Боги избрали меня орудием мести, призванным уничтожить колдунью!.. Царственный Бык совершит над ней справедливость!.. Отплатит ей за надругательство над Праздником, который она осквернила подлым заговором против моего сына!..

Его голос звучал все более визгливо и наконец сорвался.

- Все будет так, как ты велишь, государь, - сказал пожилой воин. Он весьма сожалел, что вообще затронул скользкую тему.

- Справедливость скоро восстановится, мой король, - утешил Этцеля один из придворных. - Ведьма умрет, и последним, что она в этой жизни почувствует, будут рога Царственного Быка, вспарывающие ей брюхо, и Его копыта, топчущие ее лицо. Заморийские похитители женщин вот-вот сделают так, что она окажется у тебя. Скоро дух твоего сына успокоится, о мой вождь!

- Хочется верить, что так оно и случится, - сказал Этцель. Вспышка безумного гнева прошла, к нему постепенно возвращалось спокойствие. Он откинулся в кресле, прихлебывая вино, привезенное из далекой южной страны. Дух сына порою является мне в сновидениях, - продолжал он. - Я вижу его сплошь покрытого кровью... таким, каков он был после гибели от руки подлой колдуньи... Иногда он приходит ко мне, неся под мышкой отсеченную голову. Он требует мести, и, во имя Имира, он получит ее! Он был моим единственным законным наследником...

Приближенные отводили глаза, старательно не замечая крупных слез, катившихся по обрюзглым щекам в багровых прожилках. Этцель, человек развращенный до мозга костей, все-таки был наделен одной из добродетелей, оправдывающих существование человека, - а именно, всепоглощающей любовью к своему недостойному отпрыску.

Приближенные считали это единственное достоинство его единственной слабостью.

- Я совершу месть!.. - продолжал он, и в голосе звучало торжество, несмотря на то что по щекам по-прежнему катились слезы. - С приближением первого полнолуния осени любой вождь вправе принести жертву Царственному Быку! Мои посланцы уже созывают собратьев-вождей со всего запада Пограничного Королевства. Все они станут свидетелями унижения и смерти Эльфрид! Посмотрим, осмелится ли хоть кто-нибудь высказаться против!..

- Ее люди могут пуститься в погоню, - подал голос один из старших воинов. - Как бы они не попытались отбить ее!

Этцель хмыкнул, услышав эти слова.

- Древний обычай воспрещает обращать оружие против Царственного Быка. Это верно, постаревшему Быку временами перерезают горло старинным кремневым ножом, но какими церемониями это сопровождается! Кто слышал, чтобы поднимали меч или копье на ныне присного и полного сил Царственного Быка?.. А наш нынешний Бык пребывает поистине в расцвете сил и к тому же свиреп сверх всякой меры. Если даже кто-то из людей Эльфрид проявит дурацкую верность, что с того? Бык разделается с ними в два счета! Только злее будет, расправляясь с Эльфрид!..

И он громогласно расхохотался, предвкушая забаву. Приближенные дружным хором поддержали его.

... Никто из них не замечал Конана, безмолвно замершего над ними на стропилах. Решив, что увидел и услышал достаточно, молодой варвар начал потихоньку выбираться из крепости. К тому времени, когда он оказался за пределами укреплений, его мысли неслись сумасшедшим галопом. Его одолевало безумное искушение попросту метнуть кинжал Этцелю в сердце и тем самым сразу разрешить все проблемы. Однако невыгодный угол и порядочное расстояние заставляли усомниться в успехе броска. К тому же Конан достаточно терся среди людей, чтобы понять простую вещь: войны, вражда племен и иные заметные события очень редко пресекались гибелью одного человека, хотя бы даже и короля. Этцеля со всех сторон окружали люди, чье благополучие зависело от него напрямую. Уж верно, они приложили бы все усилия, стремясь завершить прижизненные планы убитого. Ибо это вроде как сделало бы их законными наследниками его власти...

Ко всему прочему, оставалась еще необходимость по возможности скорее добраться в Киммерию. Как-никак это вопрос чести!

Конан тихо пробирался по лесу, зорко высматривая врагов. В его душе, однако, происходила невидимая миру борьба...

Его конь мирно щипал травку на том же месте, где Конан оставил его. Но стоило киммерийцу протянуть руку к привязи, как за спиной прозвучал голос:

- Эй, Ульф! Что там за раскрашенный дикарь угодил в нашу ловушку?

Конан стремительно обернулся и увидел, что к нему подходят двое вооруженных мужчин.

- Когда один из рабов донес нам, что обнаружил бесхозную лошадь, пасущуюся в лесу, мы решили, что подстережем воришку, - сказал тот, кого называли Ульфом. - А тут, похоже, целый соглядатай из Крэгсфелла!

- Давай-ка выкладывай, парень, кто тебя послал, - сказал первый. Он держал в руке обнаженный меч, и острие клинка смотрело Конану в живот. - Если сам скажешь все, что тебе известно, мы, возможно, смилостивимся и прикончим тебя быстро!

- Это точно, - поддакнул Ульф. - Если ты вынудишь нас препроводить тебя к нашему господину, тебе же хуже будет, поверь. Сколько пленников ни попадало ему в руки, язык рано или поздно развязывался у всех. А уж какие крепкие ребята бывали!

Конан широко улыбнулся. Эта встреча сулила подарить ему искреннее наслаждение. Наконец-то он столкнулся с чем-то таким, что требовало не мучительных размышлений, а действия - решительного и привычного!

- Вы, стало быть, люди Этцеля? - осведомился он.

- Говори: КОРОЛЬ Этцель, деревенщина! - рявкнул Ульф. Потом присмотрелся к Конану внимательнее и спросил: - Откуда ты такой взялся на нашу голову? Для пикта ты что-то слишком здоровый... Эта раскраска, да и говоришь ты с акцентом...

- Он киммериец! - проворчал его напарник. - Я видел таких, как он, во время набегов за скотом. Держись с ним осторожнее! Он разговаривает почти как человек, но пускай это тебя не обманывает! Киммерийцы - они наполовину волки, наполовину демоны...

Он держал меч на отлете, словно бы для того, чтобы обеспечить как можно большее расстояние между Конаном и собой.

- Рад слышать, что мой народ по-прежнему знаменит и славен, - сказал Конан. - Если я не ослышался, вы двое вроде собрались как-то заступить мне дорогу?..

- Мы собрались отвести тебя к нашему повелителю! - самонадеянно заявил Ульф.

- Что ж! - сказал Конан и вытащил меч из ножен. - Посмотрим, кто из нас уйдет отсюда на своих ногах, а кто останется кормить ворон! Смелее, псы, попробуйте киммерийского клинка!..

Двое яростно взвыли и одновременно полоснули мечами. Один замахнулся сверху вниз слева, другой - в противоположном направлении. Это была хорошо отработанная двойная атака, которой мало кто из обычных людей сумел бы противостоять. Но только не Конан!.. Конан как бы даже не заметил двух мелькнувших мечей. Он шагнул вперед, чего те двое ну никак от него не ожидали. Его меч взвился вверх, потом описал стремительный полукруг. Он вошел Ульфу около горла и рассек ключицу и ребра, а потом и грудину. Выскочив наружу, клинок ударил второго в живот и выпустил ему кишки, пройдя мимо бедра. Дуга завершилась у самой земли: меч слегка задел острием невысокую траву.

Оба воина повалились, хрипя, словно кто их душил. Мечи вырвались из рук и улетели на другой конец маленькой поляны. Какое-то время две пары пяток судорожно молотили траву, потом оба тела затихли и остались лежать неподвижно.

Конан удовлетворенно хмыкнул, отчищая меч от крови и убирая его в ножны. Ему и раньше доводилось убивать одним ударом сразу двоих. Занятие опасное, но при хорошем глазомере выполнимое. И приносящее немалое удовлетворение.

Но не только мастерски исполненный удар заставлял его испытывать удовольствие. В какое-то мгновение короткого жестокого боя он еще и разрешил одолевавшие его сомнения. Он отвязал коня и сел в седло, но прежде, чем уехать прочь, обратился к двум распластанным на поляне телам, сказав так: