Колдун заговорил. Странная это была речь, непохожая ни на один из известных Конану диалектов: молитва-заклинание напоминающее то рычание голодного хищника, то шипение гигантской змеи. Сначала колдун говорил тихо, почти шептал, но его голос становился все громче, слова в нем бессвязнее, удары в бубен — чаще. Колдун рухнул на колени перед идолом Гуллы, потом вскочил, словно подброшенный и вновь упал — на этот раз перед идолом Джеббал Сага. Так он совершил поклонение каждому из идолов, после чего уселся вновь под идолом Гуллы, неподвижный, словно сам превратившийся в изваяние. Смолк барабан и воцарилась гнетущая тишина.

Что-то зашевелилось во тьме за кострами. Мгновение — и новый участник жуткого действа шагнул в пылающий круг. Черные волосы разбросаны по красивым плечам, смуглое гибкое тело покрывали синие узоры, большие глаза подведены черной сажей. Чем-то темным были пропитаны и сочные губы, в то время как само лицо покрывала белая краска. Переступив босыми ногами через связанных пленников, Кварада распростерлась перед черным алтарем.

Барабанный бой ударил внезапно. Мерный рокот, теперь шел с разных сторон — похоже не один пикт принес с собой сегодня барабан. Лежащая колдунья вздрогнула всем телом и медленно поднялась на ноги. Одновременно пришел в движение и шаман — тяжело грохнул бубен. Кварада подняла вверх руки и закачала ими из стороны, в сторону, ноги ее принялись двигаться в такт дикарской музыке, в которую сливались бой барабанов и удары шаманского бубна. Странным, жутким и непристойным был этот танец, что исполняли варварские жрицы еще в те забытые времена, когда пикты жили на островах в Западном море. Колдунья извивалась змеей, выкручиваясь в позах, на иные из которых, казалось, было не способно человеческое тело. Стройные руки и ноги будто жили своей жизнью, нож мелькал так близко от тела женщины, что казалось невероятным, что она еще не зарезалась.

Шаман разомкнул тонкие губы и что-то каркнул, ударив в бубен. Ритм барабанного боя изменился, став громче и быстрее. В такт изменившейся мелодии стали более быстрыми и резкими движенья Кварады. В них уже не было плавной змеиной гибкости, теперь танец колдуньи напоминал метания волчицы или пантеры попавшейся в западню. На мгновение она повернулась в сторону Конана и тот невольно вздрогнул — даже на таком расстоянии он увидел, что зрачки Кварады закатились под веки, оставляя на виду лишь слепые бельма.

Жрец, продолжая ударять в бубен и раскачиваясь из стороны в сторону, затянул какую-то заунывную песню. При первых ее звуках глаза Кварады вдруг вспыхнули колдовским темно-зеленым светом. Упав на четвереньки и оскалив зубы в хищной ухмылке, она почти на животе подползала к беспомощным пленникам.

Новый удар бубна и Кварада взвилась в воздух, одним прыжком преодолев расстояние до ближайшей жертвы. Ее рука ухватила пленника за длинные волосы, острый нож черкнул по горлу пикта. С торжествующей улыбкой колдунья поднялась на ноги. Конан не верил своим глазам — за длинные волосы она держала отсеченную голову пикта. Как бы не был остр этот нож, он бы никак не мог рассечь плоть и кости с одного раза, да и колдунье это было явно не под силу. И все же она сделала это! Конан прищурил глаза — показалось ему или на лезвии ножа и впрямь промелькнули отблески зеленого света, схожего с тем, которым светились глаза Кварады?

Еще мгновение и голова несчастной жертвы полетела в сторону, упав прямо на алтарь. В такой точности было тоже что-то сверхъестественное, но Конан уже не удивлялся — и так понятно, что тут творится самое мерзкое колдовство. Еще раз ударил бубен и Кварада склонилась над другой жертвой. Вскоре на алтарь богов легли головы всех пленников, кроме последней. Ее Кварада, ухватила за волосы и замерла над обезглавленными ею телами. Вновь грохнули барабаны и колдунья взвившись, словно змея, которой наступили на хвост, начала новую пляску на мертвых телах, размахивая отрубленной головой. Зрелище это было настолько отвратительным, что Конан передернув плечами, отвернулся. Он еще успел заметить, что шаман пиктов обмяк у подножия идолов, бубен выпал из его руки, а глаза остекленели.

Киммериец отошел к дальней стене, где возвышалась небольшая лежанка, накрытая соломой. Конан улегся на нее, снимая куртку и с наслаждением потянулся, разминая затекшие мышцы, затем бросил недовольный взгляд на своих стражей.

— Эй, лесные крысы — громко сказал он на наречии пиктов — так и будете стоять у меня над душой? Или, наконец, уберете свои мерзкие хари, чтобы я мог спокойно вздремнуть.

Лица его стражей исказились, меж сомкнутых губ вырвалось приглушенное рычание. Один из стражников шагнул вперед. Конан в ответ подобрался, в его глазах блеснул хищный огонек.

— Хватит! — послышался резкий голос за спинами пиктов. — Оставьте нас.

Пикты отступили, ворча словно побитые псы, но не осмелившись ослушается стройной женщины стоявшей позади них. Один за другим они покинули хижину, пока Конан не остался один на один с пиктской ведьмой. Сейчас Кварада выглядела уже не так жутко как на площадке перед идолами — белая краска была смыта с ее лица, также как и черная сажа из-под глаз. Лишь на полуобнаженном теле еще виднелись следы синих узоров. Взгляд ее был вполне осмысленный, словно и не она недавно выплясывала перед дикарскими идолами, одержимая неведомой силой.

— Ну что? — хмуро спросил ее Конан. — Что говорят боги?

— Шаман лежит в своей хижине, а дух его отправился в царство теней — ответила колдунья. — Он будет говорить с богами и они дадут ему ответы на все вопросы — и про тебя и про ту деревню. Я постаралась, чтобы боги заметили нашу жертву.

Конан припомнил, как расправлялась с пленными пиктами и вновь передернулся от омерзения. Он никогда не считал достойным делом убийство женщины, но стоявшая перед ним ведьма, не казалась ему человеческим существом.

— Не боишься оставаться наедине со мной? — проворчал киммериец, бросив угрюмый взгляд в сторону колдуньи. Та пожала красивыми плечами.

— Ты сам понимаешь, что если убьешь меня, то твоя жизнь будет стоить столько же сколько и жизнь любого киммерийца в плену у пиктов — то есть ничего. А если попытаешься взять меня в заложницы — если у тебя получится, — убьют нас обоих.

— Похоже, тут тебя не очень-то любят, — поддразнил девушку Конан.

— Мы все не очень-то любим чужаков — невозмутимо сказала девушка. — И ты сам знаешь как относятся Ястребы к Волкам. Мы ценим наше родство и наши распри.

— Но только не ты, — усмехнулся Конан, — сдается мне, что ты глядишь дальше частокола в деревне Ястребов. И пиктские вожди с шаманами — не самые важные персоны, которые тебе довелось встречать в своей жизни.

Белые зубы весело блеснули в полумраке хижины.

— А ты догадлив, киммериец, — довольно произнесла она. — Это было ясно еще, когда ты разговаривал с вождем. Как ты так быстро понял?

— Невелика загадка, — фыркнул Конан — не встречал я что ли аквилонцев, ради своей выгоды готовых подвести собственный народ под топоры пиктов? Один такой подлый заговор в Шохире, я разоблачил, но негодяй сбежал от меня. С Нумедидеса станется полностью оправдать этого предателя — он же вельможа, а не безродный бродяга-наемник вроде меня. Не Лусиан ли вновь ведет пиктов против очередного недруга?

Конан испытующе посмотрел на Квараду, но ее лицо оставалось бесстрастным. Впрочем, киммериец и не ожидал ответа.

— Вы ждали меня, — после недолгого молчания произнес киммериец. — Ты искала меня, ты знала, что я буду идти через эти края. Знала заранее — с помощью колдовства, верно? Яд желтой жабы не так уж просто раздобыть, да и чтобы приготовить его надлежащим образом требуется время. Но ты хотела действовать наверняка, потому что знала, что любой киммериец предпочтет смерть пиктскому плену. А я тебе был нужен живой и невредимый — но зачем?

— Через Громовую реку должны перейти Ястребы, Волки, Пантеры, Черепахи и Рыси, — медленно сказала Кварада. — Волки — сильное племя, но они враждуют с Ястребами и Рысями. Они забудут о вражде, если будут уверены, что их и впрямь ждет большая добыча за рекой. С нами должен был идти аквилонский следопыт, который должен был убедить Волков, что есть хайборийцы, которые сдадут границу. Но его задрал саблезубый — думаю, не обошлось тут без колдовства кого-то из враждебных шаманов.