Беснующиеся потоки сшибались между собой, с грохотом ударяли в стены, рассыпались тысячами брызг и, шипя, откатывались, чтобы вступать в единоборство снова и снова. Планшетова ежесекундно обдавало пеной с такой силой, словно ее подавали из брандспойта. Свирепое течение подхватило Юрика и он полетел, кувыркаясь как несчастный окунь, которого засосало в турбину ГЭС.

«Вот так аттракцион»! – мелькнуло у него, пришло некоторое облегчение, как-никак, пока все шло более или менее, ведь он остался жив. До сих пор Юрику не случалось побывать в аквапарке, водные горки он видел пару раз по телевизору, в передаче Крылова,[43] причем экран был черно-белым. Впрочем, то чем мог похвастать любой самый забойный аквапарк, не шло ни в какое сравнение со стремниной, игравшей Юриком в ватерполо. Невиданная болтанка заставила его забыть даже о змеином укусе, или кто там его прикусил. Его перебрасывало из омута в омут, его вращали водовороты и с головой накрывали волны, а он, изо всех сил стараясь не нахлебаться воды, еще и защищал голову, которой ежесекундно грозила трепанация.

Пару раз его таки припечатало к скале, и он расшиб коленную чашечку о какой-то зловредный выступ. Боль пронзила ногу, как спица, которую воткнули в костный мозг. Юрик разинул рот, и только по счастливой случайности не захлебнулся. Оттолкнувшись уцелевшей ногой, он поплыл дальше, виз по течению.

Радуясь, что пока дышит.

В общем, то ли Планшетов родился в рубашке, то ли вытянул контрамарку, обеспечивавшую свободный вход через ворота, из которых его постоянно выталкивало. У любого самого счастливого кота уже подошли бы к концу все жизни, какие только есть в запасе, Юрик побил рекорд.

Был момент, пожалуй, самый критический. Поток устремился под массивные своды и совершенно выдавил воздух. Юрика швырнуло вперед, как пыж по стволу ружья. Он стиснул зубы и зажмурился, ожидая, что сейчас либо задохнется, либо расшибется в лепешку. Одно из двух.

Вместо этого мгла исчезла, Планшетов сообразил, что летит по воздуху. После долгого пребывания под землей он ощущал себя кротом, на которого навели прожектор. В вихре водяных струй он снова куда-то падал.

«Господи! Это же водопад, чувак!»

Второе приводнение оказалось даже жестче первого, Планшетов ушиб плечо. Пока из совершенно бесполезных слепых глаз сыпались искры, поток потащил его вдоль ущелья, превращенного проливным дождем в русло бурной горной реки.

По пути снова то и дело попадались валуны, вполне подходящие для фатального столкновения. Но, его миловало Провидение, так что и на этот раз обошлось. Оставив позади полноводный каньон, Юрик, ни жив, ни мертв, очутился в живописной долине, по центру которой волновалось новорожденное озеро величиной со школьное футбольное поле.

Довольно скоро течение прибило Планшетова к берегу, поросшему густыми зарослями каких-то кустов, они были усеяны колючками, ему показалось – целиком из них состояли. Совершенно не держась на ногах, Планшетов выкарабкался на сушу, цепляясь за зеленую поросль, как отечественный олигарх за госбюджет. И пополз, собираясь убраться как можно дальше от берега, прежде чем иссякнут последние силы. Двигаясь на четвереньках, он преодолел, должно быть, метров пятьдесят довольно крутого откоса, не позволив себе ни одной передышки. Ушибленное колено болело немилосердно, сердце колотилось где-то в районе гортани, но озеро разливалось, преследуя его. А он не собирался утонить. По-крайней мере, не сегодня.

Только очутившись на возвышенности, Юрик разрешил себе остановиться, и немедленно растянулся в грязи, совершенно не беспокоясь этим обстоятельством. Правда, теперь его донимала боль от укуса. Она не только вернулась в руку, но и принялась стремительно распространяться к предплечью.

«Паршивые дела, чувак», – пробормотал Планшетов, растирая виски. Под теменем тяжело ухал пульс, со зрением тоже творилось нечто совершенно ненормальное. Оно вроде бы восстановилось после мрака пещеры, но теперь окружающие предметы начали расплываться перед глазами, как будто он внезапно схлопотал конъюнктивит.

«Черт, не могу навести резкость…», – пожаловался себе Планшетов. Больше было все равно некому. Он смотрел на мир через неисправный бинокль. Сразу закружилась голова. В довершение этим бедам ноги стали ватными. Да и руки быстро слабели. Яд резво распространялся по всему телу вместе с кровью. Кряхтя, Юрик поднес пострадавшую ладонь к носу, с такого расстояния он еще мог хоть что-то разглядеть.

Зрелище оказалось отталкивающим. На месте укуса был абсцесс. Кисть распухла, пальцы походили на сосиски, которые забыли вовремя вынуть из кипятка. Дыры от зубов саднили как ожог крапивы, только гораздо сильнее. Да и все плечо ныло невыносимо, Планшетов точно не знал – от укуса или неудачного приводнения.

«А какая разница, чувак?»

«Разница о-го-го, какая, чувак, – «успокоил» себя Планшетов. – Оценишь, когда яд парализует конечности. А потом подберется к сердцу».

Страх смерти вытеснил из его головы мысли о пропавших товарищах, если они и были там в последние полчаса. Даже о возможном преследовании Планшетов почти не беспокоился. Более или менее трезво взвесив шансы быть обнаруженным, Юрик смело отмел опасения на этот счет. Во-первых, горная река отнесла его на порядочное расстояние, и гребаный пещерный город находился теперь черти где. Во-вторых, ливень бушевал с прежней силой, дороги превратились в непролазное месиво, и уцелевшим после взрыва охотникам, как думал Юрик, ничего не оставалось, кроме как дуть по домам, сушить одежду, греться у очагов и, вполне естественно, пить водку, а еще лучше – коньяк, закусывая дольками лимона.

«Даже если у туземцев под рукой геликоптер, они могут смело расслабиться, засунуть его себе в жопу вместе с обоими винтами и пилотами, и посмотреть, что из этого выйдет, – решил Планшетов. Это была его предпоследняя мысль о молодчиках Витрякова. – При видимости «0» в горах летать стремно, все равно ни черта не найдешь, кроме, конечно, приключений на собственную задницу».

Отбросив, таким образом, опасения по части погони, Юрик решил заняться рукой, тем более, она продолжала опухать как воздушный шарик, который забыли отсоединить от насоса.

«Пора выгребать в цивилизацию, – совершенно справедливо определился Планшетов, – пока я в этой сраной дыре не окочурился, среди колючек».

Как случается сплошь и рядом, совершенно правильное намерение уперлось в полное отсутствие средств, подходящих, чтобы исполнить задуманное. Его ноги отказались не только ходить, но и вообще держать тело, это был весьма прискорбный факт. После нескольких неудачных попыток подняться Юрик растянулся в грязи.

Мохнатые, косматые тучи, похожие на вывалявшихся в болоте гигантских овец, набегали с севера, цеплялись брюхами за вершины холмов, опорожняли боевой запас прямо Планшетову на голову и уступали место следующим. Тугие струи молотили его по плечам и затылку, Планшетов никак на это не реагировал. Он лежал, прикрыв глаза, и пытался сообразить, что за тварь его все-таки цапнула, и чего ему соответственно теперь ждать.

Планшетов слабо разбирался в змеях и на вид бы не отличил бы эфу от гюрзы, а щитомордника, например, от жарараки.[44] Хоть и предполагал все же, что ареал обитания последней, экзотической сволочи находится где-то далеко, под небом тропических широт, в гребаных джунглях. Он очень надеялся, что стал жертвой обыкновенной отечественной гадюки, яд которой не намного опаснее осиного, если только вы не ребенок или, скажем, ваш организм не ослаблен болезнью либо изнурен голодом. При упоминании голода его желудок слабо заурчал, напомнив, что пустует как минимум сутки.

«Сутки не срок, чувак», – обнадежил себя Планшетов, и продолжил размышлять о гадюке, которая в сравнении с всевозможными сородичами из террариума казалась чуть ли не милым домашним животным вроде хомячка.