– С чего вы это взяли? – спросил Вацлав Збигневович, с несколько обалделым видом наблюдая, как девушка опускается на ковер, прямо у его колен. – Почему вы вдруг решили, что обладаете чем-то, что должно меня заинтересовать? У меня все есть, уверяю вас.

– Правильно, папик, у нас все есть, пошли на х… этого козла, – сказала Юлия, нащупывая его ширинку.

– Детка, прекрати, – сказал Бонифацкий.

– Что-то? – переспросил Атасов на другом конце линии.

– Это я не вам, продолжайте.

– Продолжаю, папик, – сказала Юля. Язычок молнии с визгом уехал вниз.

– Потому, типа, – сказал Атасов после маленькой заминки, что эта информация, Вацлав Збигневович, касается небезызвестного вам Артема Павловича Поришайло.

– Поясните, что вы имеете в виду? – сказал Боник, предпринимая вялые попытки воспрепятствовать девушке делать то, что она хотела. – Детка, я с утра на ногах, – добавил он, отстраняясь от динамика. Атасов, которого деткой не называли, должно быть, лет с шести, а, вполне вероятно, вообще никогда не называли, потому как растили в строгости, слегка растерялся.

– Фи, противный, – фыркнула Юля.

– Если кто-то увидит…

– Пускай пялятся, мне не жалко.

– Что-что? – спросил из динамика Атасов.

– Я вас не слышу, – крикнул в трубку Бонифацкий. – Повторите еще раз.

– Пошли ж ты его на х….

Справившись с некоторым замешательством, Атасов объяснил, что у него на руках компромат, который, если воспользоваться им со знанием дела, рискует, если и не похоронить финансовую империю Поришайло надежнее шагового экскаватора из карьера, то, по-крайней мере, здорово усложнит Артему Павловичу жизнь. Что само по себе немало.

– Стоит лишь передать записи, куда следует, Вацлав Збигневович.

– И куда же их следует передать? В прокуратуру? В общество защиты бродячих собак и недозаморенных голодом пенсионеров? – осведомился Боник, отдуваясь, потому что рука девушки, преодолев расстегнутую ширинку, скользнула под резинку трусов. – Уф! – выдохнул Боник, багровея. – Погоди, детка, погоди.

– Не вредничай, папик.

– Зачем же, типа, в прокуратуру? – сказал Атасов дрогнувшим голосом. – Я бы, на вашем месте, передал пленки бывшим партнерам Виктора Ивановича Ледового. Тем, что оплатили ему стоимость бриллиантов, и которых Артем Павлович, впоследствии, скажем так, облапошил, повесив всех собак на супругу убитого, Анну Ледовую.

– И кто же эти люди? – спросил Бонифацкий, извиваясь. Имя бывшей любовницы заставило его поморщиться. Возможно, у легкой досады, которую он почувствовал при упоминании очутившейся в психиатрической лечебнице не без его участия Анны, и появился бы некоторый сострадальческий привкус, нечто вроде легкого угрызения совести, если бы не пальцы Юлии. Они не давали Бонику сосредоточиться. Девушка, наконец, достигла цели, и теперь играла его пенисом, как ручным эспандером.

– Эти люди – кавказцы, – ответил Атасов. – Чеченцы, если точнее.

– Ого! – выдохнул Вацлав Збигневович. В свое время ему довелось отслужить в рядах разношерстной советской армии, о том, на что способны выходцы с Северного Кавказа, у него было представление. – И где мне их искать, этих ваших чеченцев?

– Я знаю где, – заверил Атасов. – Смогу на них выйти, если, понадобится.

– В таком случае, почему бы вам самому не передать пленки кому следует? – на лбу Боника выступила испарина. Юлия не отрывалась от дела. Это было что-то.

– Мне это ни к чему, – отвечал Атасов. – Мне от Артема Павловича ничего не нужно. Зато мне кое-что нужно от вас.

– От меня? – удивился Бонифацкий. – И что же? Уф, постой, постой! Мне надо поговорить.

– Я тебе не мешаю!

– Еще как мешаешь!

– Что-то, типа, не так? – не понял Атасов.

– Все в полном порядке, – заверил Бонифацкий. – Детка, пять минут…

Приведя любовника в состояние готовности номер один, Юлия, задрав платье, вскарабкалась на него и оседлала. Бонифацкий охнул, когда это произошло, и чуть не выронил трубку. Девушка принялась ритмично двигать бедрами, постепенно взвинчивая темп.

– Ты бы хоть дверь закрыла…

Юлия энергично замотала головой.

– Если нас застукают, детка…

– Вы это о чем, типа, толкуете?! – прорвался сквозь помехи Атасов. Ему выдался далеко не самый лучший день, к вечеру совсем разгулялись нервы, а острое желание вцепиться собеседнику в глотку и душить, пока изо рта не вывалится посиневший язык, было неосуществимо вследствие восьми или девяти сотен километров, которые их разделяли.

– Это я не вам, не вам. Не вам! Понятно?! Уф! М-м-м! Что же вы хотите от меня, я в толк не возьму?

Атасов, практически слово в слово повторил то, что совсем недавно говорил Артему Поришайло. Вскользь упомянув криминальные войны за заводы, фабрики и прочие осколки народного достояния, ведущиеся бывшими партаппаратчиками, мечтающими превратиться в отечественных Онасисов,[68] Атасов заговорил о друзьях, которых Артем Павлович отправил в Крым, а затем, без зазрения совести сдал, к чертовой матери.

– Это обычные волонтеры, Вацлав Збигневович, у которых против вас ничего личного, поверьте. Обыкновенные пешки, понимаете? Никто бы из них и пальцем не пошевелил, если бы не Поришайло. А он, смею вас заверить, умеет уговаривать.

– Верю, – выдохнул Бонифацкий. Юля взвизгнула. Атасов поморщился, как от головной боли.

– Слабое утешение для того, кто лежит в гробу, не правда ли? – осведомился Боник почти шутливо. Он мог позволить себе это, ведь все было позади, отправленных по его душу людей похоронила гора. Вместе со строптивым партнером. Так он, по-крайней мере, думал.

– Это верно, – согласился Атасов. – Но, коли, приказ отменен, а вы, по счастью, живы, они не опаснее разряженного пистолета.

– Да уж, не опаснее, – криво ухмыльнулся Боник. – «Расскажи это Лене Витрякову, урод, и тем его бойцам, которые еле поместились в ледник. И которых теперь, кстати, либо хоронить, за счет заведения, с подобающими павшим героям почестями, либо рассылать родственникам по почте, либо ночью забросать землей в ближайшем овраге, что, пожалуй, разумнее всего».

– Ну, и чего же вы хотите? – спросил Бонифацкий. Юля раскачивалась, постанывая, мысли в голове начали путаться.

Атасов заверил, что не нуждается ни в деньгах, ни в чем-то еще, а хочет, всего-навсего, обменять пленки с компроматом на жизни своих приятелей. Если, конечно, они еще живы.

– Обещаю вам со своей стороны, вы никогда больше не услышите ни об одном из нас, – обещал Атасов. Он не хотел просить, но выбирать не приходилось. – Если только, когда-нибудь не решите, что мы можем вам пригодиться. С недавних пор никому из нас не стоит ждать от Артема Павловича медалей, а, враг моего врага – мой друг, не правда ли?

– Не знаю, – протянул Бонифацкий неуверенно. – Друг моего друга – не мой друг, вот это я где-то, кажется, слышал. В любом случае, – продолжал он, – я не привык покупать надутых коров с завязанными глазами. Хотите поговорить, подъезжайте. Обсудим на месте, без телефона, так сказать, с глазу на глаз. Пленки прихватите с собой. Что скажете, Атасов?

В ответ Атасов спросил, может ли переброситься парой слов с Андреем Бандурой, который, по его сведениям, находится в руках Бонифацкого. Вацлав Збигневович отказал, впрочем, заверив собеседника, что жизни Андрея пока что ничто не угрожает.

– Он немного пострадал в аварии, но, сам виноват, знаете ли. – Юлия подняла платье до груди, маленькие коричневатые соски мелькали у него перед носом, и сейчас Бонику больше всего хотелось поймать их губами. Но, тогда он не смог бы говорить.

Атасов, не став настаивать, пообещал, что прилетит завтра, первым же утренним рейсом. Самолеты в те времена летали полупустыми, авиабилеты не были дефицитом. Договариваясь о встрече, Атасов даже не заикался о гарантиях, большая часть козырей находилась у Бонифацкого на руках.

– Как мне вас найти в Крыму, Вацлав Збигневович?