Захлопнув за Жорой дверь, Бонифацкий медленно вернулся к Тамаре.

– Очевидно, сегодня все же не мой день, – пробормотал он грустно, опускаясь на лежак рядом. Вялый сморщенный член стыдливо соскользнул между ляжек и повис там, в полном унынии, как бы в подтверждение того, что да, это так и есть. Тамара нерешительно сбросила простыню.

– Вацлав Збигневович, можно, я помогу?

Боник покосился на нее хмуро, он не был уверен, что у них теперь хотя бы что-то получится. Ему представлялось – это не лучшая идея, тем более, что он сомневался, будто по-прежнему хочет. Ее полная грудь, увенчанная большими темными сосками, вытянутыми неправильными овалами, уже не казалась такой привлекательной, как буквально пять минут назад, до разговора с Жориком. Живот с глубоким пупком и уродливыми растяжками производил чуть ли не отталкивающее впечатление, обвиснув на бок, как пустой бурдюк из-под вина.

– Сомнения меня терзают, – сказал Боник, уступая ей инициативу. Тома встала перед ним на колени, ее кисть пришла в движение, словно горничная полировала балясины дубовой лестницы в вестибюле, и Бонифацкий, минуту или две наблюдавший за ее стараниями с откровенно скептической миной, с удивлением обнаружил, что ему подарили второе дыхание.

– Андрюша?! Го-господи, с-слава Богу! На-нашел! Нашел…

С трудом открыв глаза, Андрей различил неясный силуэт над головой, сгусток тени в окружении почти полного мрака. Было совсем темно, в комнату проникал рассеянный свет нескольких фонарей, установленных во дворе. В принципе, освещение мало отличалось от того, призрачного и зловещего, что было в тоннеле, где неожиданно появившийся Вовчик спас его от сползания на перрон.

– Вставай, б-брат. У нас мало времени!

Поскольку он решил проигнорировать этот призыв, вставать хотелось, как когда-то в школу по утрам, незнакомец принялся тормошить его. Сразу заныла пострадавшая рука.

– Вовка?! – пробормотал Андрей. Ты, что ли? Мы снова в метро?

– В ме-метро? – в голосе мнимого Вовчика прозвучало явное замешательство. Андрей решил, что именно вследствие этого замешательства Волына теперь начал заикаться, совсем как… – он наморщил лоб, пытаясь вспомнить, что-то крутилось неподалеку, какое-то имя, но, наверное, он был уже слишком далеко от всего мирского для того, чтобы в памяти сохранялись такие малозначимые подробности. Вроде имен приятелей и тому подобной ерунды. В конце концов, если души и переселяются, то, на каком-то этапе, при смене тела-носителя, происходит переформатирование ячеек памяти, ведь мы почти или даже совсем не помним, кем были раньше.

– Вставай, брат! Надо по-пошевеливаться.

– Нам что, пора? – хрипло спросил Бандура. – Ты хочешь сказать, наш поезд пришел?

– Не-не знаю о чем ты то-то-толкуешь, – пробормотал силуэт, слегка отстраняясь. – Но, по-подозреваю, что наш по-поезд де-действительно скоро у-у-уйдет, если ты не-не возьмешь себя в руки.

– А как мне это сделать, если руки в гипсах? – парировал Андрей, поскольку почувствовал на теле эти сковывающие движение предметы. В тоннеле их не было, а вот теперь они зачем-то появились, ну, надо же. Это значило… – он принялся мучительно соображать, что бы это могло значить. Например, что либо гипсы каким-то образом последовали за ним, в качестве выходного пособия, что ли, либо, как это ни странно, он…

– Я еще жив? – вслух закончил Андрей.

– Жи-жив, – подтвердил Вовчик явно не своим, но очень знакомым Андрею голосом.

– Почему ты теперь заикаешься, как Армеец? – спросил Бандура, поддавшись внезапному озарению. Теперь он прекрасно вспомнил своего приятеля Эдика Дубинского таким, каким видел его в последний раз, возле здания Неограниченного Кредита. Он, Бандура, шел разговаривать с Поришайло, Армеец, Атасов и Протасов собирались ожидать его снаружи, потому что разговор с олигархом не сулил ничего хорошего и мог закончиться чем угодно, а друзья на то и придуманы, чтобы приходить на помощь, когда становится туго. Это было буквально на днях, хоть Андрею теперь казалось, будто прошла целая вечность. И хоть он почти не помнил ни содержания их с Поришайло беседы, ни того, что случилось за этим, образ старины Эдика оказался чрезвычайно четким, как на цифровой фотографии. Армеец сидел за рулем своего «Линкольна», в светло-коричневой кожаной куртке и широких зеленых брюках. «Пожелай мне удачи в бою», – попросил Андрей, и Эдик, печально улыбаясь, пожелал. Или, это Протасов пожелал, а Армеец при этом только улыбался? В любом случае, кто бы там из них чего ему не желал, в тот момент, пожелания пропали впустую, никакой удачи ему не выпало, напротив, его крымский маршрут оказался сплошной неудачей, как когда-то давным-давно пел Андрей Макаревич.

«Неужели, про меня пел?» — подумал Бандура.

– Я го-говорю как Армеец по-потому, что я и есть А-армеец, – несколько растерянно проговорил силуэт. – И м-мне не-непонятно, отчего ты постоянно на-называешь меня Вовкой. Уже, знаешь, на-надоело.

– Да? – потрясенно протянул Андрей. – То-то я смотрю, голос знакомый. Получается, ты тоже умер, друг?

– У-умер? – задохнулся силуэт. – Я?!

– Ну да. Как мы с Вовкой.

Андрей умолк. Говорить было тяжело, сил почти не осталось. В тоннеле, столкнувшись с Вовчиком, он чувствовал себя гораздо лучше, чем сейчас. Андрей решил подкопить немного сил. Силуэт, на поверку оказавшийся Эдиком Дубинским, тоже помалкивал. Вероятно, пережевывал эту информацию. На счет своей смерти.

«Должно быть, он раньше не знал, что умер», – предположил Андрей. – Выходит, я принес ему черную весть. С другой стороны, кто еще тебе правду скажет, как не друзья?»

– Не-не знаю, о-откуда ты узнал про Во-волыну, – наконец заговорило привидение Эдика. – Это се-сейчас и не ва-важно, о-откуда. Г-главное, ни ты ни я пока не умерли, А-андрюша. Но, мы наверняка умрем, если ты и дальше будешь здесь валяться, и не-нести всякий бред.

– А что еще делать? – спросил Андрей, искренне удивляясь.

– С-сматываться надо, – сказал Армеец.

– Сматываться? Но, куда? Разве есть путь назад, Эдик?

– Пока на дворе ночь, есть шансы, – заверил Армеец, оживляясь. – Только, нам надо завладеть каким-нибудь транспортом.

– Транспортом? – потрясенно проговорил Бандура. – Он тут тоже есть?! Кроме поездов?

– Та же-женщина, которая мне рассказала, где тебя и-искать, она по-посоветовала воспользоваться б-бронетранспортером, – сказал призрак Эдика, игнорируя упомянутые Андреем поезда. Вероятно, спокойствия ради.

– БТРом? – не поверил ушам Андрей. – Так тут и БТРы есть?

– Есть, – заверил Армеец. – А также пять или шесть джипов. Па-пара бусов. И те, и д-другие, ко-конечно, гораздо бы-быстрее б-бронетра-транспортера, зато, ка-как она сказала, у него по-полный бак бензина. Она сама видела, как его за-заправляли. Вечером.

«Как интересно все здесь устроено, – подумал Андрей, чувствуя, что снова куда-то уплывает, слегка покачиваясь на волнах, не опасных, штормовых, а, напротив, ласковых и убаюкивающих. – Ну, конечно, мне следовало догадаться. Если по загробному миру ходят поезда и прочий транспорт, то должны же они использовать какие-то энергоносители. Топливо. Соляру или, скажем, бензин. Интересно, у них тут свои компании, вроде «Бритиш Петролеум» или «ТНК», или они заключили договора на поставку с нашими монополистами. Если наш мир пронизан нитями глобализации, как обреченный организм метастазами, то, возможно, и этот, загробный тоже пронизан чем-то похожим? Может, хозяева монополий в том, так называемом мире живых и не боятся ни Бога, ни черта, потому что здесь у них тоже все схвачено. Конечно, должно быть схвачено, если они победили в тендере на поставку ГСМ в Преисподнюю…»

– П-плюс, проходимость у БТРа, ку-куда там джипам, – прорвался в его голову Армеец, – ко-колесная формула 6х6, а это кое-что, да значит. Плюс ле-лебедка, если где-то и сядем, то сами себя и вы-вытащим, как барон Мюнхгаузен из болота за во-волосы. Я ко-конечно, и сам с-сначала удивился, о-откуда тут быть бэ-бэтээру, но эта женщина по-пояснила, что его ме-местные тимуровцы нашли где-то, по-починили на станции юных те-техников, хотели па-памятник поставить, у д-дворца пионеров. Но, не-не успели, Го-горбачев свою пе-перестройку затеял. На-настал конец и дворцу пи-пионеров, и станции юных техников, и тимуровцам. Машину сдали в металлолом. Там ее этот ме-мерзавец и купил. За гроши.