– Закроем тему, – коротко бросил Курт. – Итак, вчера, когда я уходил, ты оставался со своими дружками в трактире; удалось узнать что?то?

– Удалось, но поможет это слабо. – Бруно поднялся, пройдя к столу, раскрыл отобранную у него брошюрку и вынул вложенный в нее лист. – Держи. Эти трое – все, с кем он был запримечен; причем все три девицы – из тех, что бывают у студентов, я их всех знаю, посему кое?что могу рассказать сразу. Вот эта, – он ткнул пальцем в первое имя, вписанное в коротенький список, – хороша тем, что никому никогда не отказывает, а посему, если ты справишься у нее о покойном, боюсь, она даже не сможет припомнить, о ком это ты вообще говоришь. Кроме того, она неизменно навеселе, а когда нет – спит; хозяин даже по временам позволяет ей оставаться в одной из комнат наверху – попросту потому, что она все окупает, благодаря ее безотказности эта самая комната частенько бывает снятой.

– И на роль денежной ямы она точно не годится, – подвел итог Курт; Бруно хмыкнул:

– Яма – это про нее, но уж не денежная, это подлинно.

– Как, однако, ты недурно осведомлен, – заметил он, и подопечный метнул в его сторону взор, немногим разнящийся от того, коим он сам наградил того менее минуты назад.

– Я посещаю тот трактир не для блядок.

– Брось ты, – уже без улыбки сказал Курт; сегодня он пребывал в благостном расположении, и даже неприязнь к бывшему студенту как?то отдалилась, притупилась, сегодня его одолевало несвойственное ему ранее желание видеть счастливым если не целый мир, то хотя бы мир вкруг себя. – Бруно, истекло более двух лет. Я не толкаю тебя в объятья хмельной потаскушки, но не можешь же ты без срока сохранять верность человеку, которого нет в живых. Перед алтарем ты ей клялся «до самой смерти»; смерть пришла, и клятве конец. Смирись с этим.

– Если я скажу, что это не твое дело, ты снова кинешься ломать мне нос? – хмуро осведомился подопечный, и Курт отмахнулся, вздохнув. – Если уж на то пошло, господин следователь Конгрегации, внебрачные связи – грех, помнишь?

– С каких это пор ты нацелился в святые?

– Эту тему мы тоже закроем, – довольно резко оборвал его Бруно. – Интересно дальше о деле? Или моя печальная biographia тебе любопытнее?

– Извини, – отозвался он. – Не хотел ни задеть тебя, ни оскорбить ее память.

Тот на миг замер, глядя на Курта с подозрением, ожидая подвоха, и, увидя, что тот серьезен, усмехнулся неловко и почти растерянно:

– Бог ты мой, неужто она из тебя человека сделала… Ладно, забудем. Мне продолжать?

– Я слушаю.

– Вторая в этом списке – исключается тоже. Кстати сказать, вчера ты ее видел – она обреталась в той компании, к которой я подсел.

Курт попытался припомнить, что за девица находилась вчера в трактире, и осознал, что в памяти нет ее лица; в памяти не было ничего подобного даже общей картине – вчерашним вечером он вовсе не видел никого и ничего, кроме Маргарет…

– Не заметил, – сказал он, наконец; Бруно вздохнул.

– Знаешь, я и не удивлен… С этой он был всего пару раз, около полугода назад. Я с ней поговорил; она его помнит плохо, но на всякий случай я узнал, не говорил ли он при ней о какой другой женщине – знаешь, как это бывает… «я буду тебя называть так?то»… или что?то в подобном роде. Учитывая, что примерно в то же время в его поведении и начались странности, могло что?то наклюнуться…

– Логично.

– Увы. Ничего такого. Сделал дело и ушел, все обыкновенно.

– Ясно… И третья?

– Третью, – отмахнулся Бруно, – вовсе можно было б не упоминать. С этой он в последний раз был в то же время, тому назад с полгода, и она точно так же не подходит для роли объекта поклонения. Дура дурой; веселая, симпатичная, может выслушать – за то и любят. Знаешь, девка добрая, но туповатая.

– Словом, – вздохнул Курт, – никто из его знакомых девиц не может быть той, кого мы отыскиваем, и не может нам помочь узнать о «ней» ничего конкретного, потому что или знали его мимолетно, или же… Однако, заметь: именно с полгода назад он и прервал любые с ними отношения, не заведя при этом таковых ни с одной из горожанок. Открыто, я имею в виду.

– Вернулись к тому, с чего начали, – пожал плечами Бруно. – Ищи другие подходы, я со своей стороны сделал, что мог.

– Ясно, – не слишком опечаленно подвел итог Курт, решительно хлопнув по коленям ладонями, и поднялся, потягиваясь. – Стало быть, зайдем с иной стороны – он, как будто, много времени проводил в библиотеке, значит, надо взять за шкирку библиотекаря и вытрясти из него все о том, чем Шлаг там занимался; вообще, конечно, об этом надлежало бы подумать много раньше…

– Но раньше это как?то ускользало от твоего проницательного ума, – ехидно сообщил Бруно; он лишь отмахнулся. – Затупился… хм… ум?.. Но ты с лихвой восполняешь это крепкой хваткой; собственно, что еще от инквизитора требуется – не обязательно быть шибко умным, достаточно быть въедливым…

– А вот этих слов, – на миг помрачнев и невольно покривившись от неуместных воспоминаний, холодно оборвал его Курт, – от тебя лично я чтобы более не слышал. В противном случае я начну размышлять о том, не сохранил ли ты, кроме цитат, от прежнего знакомства и тягу к скверным идеям, одна из которых – бить следователей Конгрегации в спину. Не заставляй меня оглядываться. Это – понятно?

Бруно не ответил, а он не стал заострять внимания на внезапно воскресшем конфликте; Курт и без его оправданий, коих, как обычно, не последовало, знал, что сказанное сорвалось с языка безо всякой связи с прошлым, с тем, кто сказал это первым почти год назад, и – сказано было оттого, что соответствовало истине. Он и сам понимал, что, невзирая на не раз упоминаемое «окончание академии cum eximia laude»,[124] логические рассуждения, выстраивание в нужном порядке ведомых ему фактов – не самая его сильная сторона. Все его успехи были собою обязаны лишь мгновенным прозрениям, как то было подле тела Филиппа Шлага, а также чуткости к деталям, не запримеченным другими; но вот связать эти детали и озарения вкупе, установить их в стройную линию – это выходило не всегда. Возможно, это еще настанет с опытом…

«Лет через десять стал бы неплохим следователем» – по уже проложенной из минувшего тропке пришло на память еще одно изречение все из тех же уст, и руки под перчатками неприятно заныли, отзываясь мнимой болью в бедре и под ключицей.

– Я не думал напоминать… – начал Бруно, однако умолк, увидя выражение его лица, и от неловкой усмешки подопечного снова стало совестно. – Собираешься опять распускать руки?

– Нет. Я сегодня добрый, – безвыразительно отозвался Курт, отмахнувшись снова. – Ладно… Идем в библиотеку. Библиотекарь тебе, часом, не знаком?

– Не переоценивай меня. И без того я вывернулся через… сделал, что мог, и даже больше. Дальше мои познания и возможности кончаются.

Курт лишь передернул плечами, уже растеряв бо льшую часть своего ожесточения и злости; сегодня, казалось, настроения испортить не могло ничто.

– Ну, и Бог с ним, – легкомысленно махнул рукой он, разворачиваясь к двери. – Идем, все же – вдруг потребуешься.

Он знал, что Бруно посмотрел ему в спину с недовольством; тот явно полагал свою (надо, разумеется, отдать ему должное – немалую) помощь завершенной и надеялся на безмятежный денек в обществе рукописного знания, вовсе не лелея надежду на прогулку в обиталище оного. Однако сейчас ни сумрачные взоры в спину, ни их противостояние, порою пробивающееся сквозь, казалось, все сгладившее время, его долго заботить не могли, сегодня все было как нельзя лучше. С самого пробуждения Курт ощущал себя точно бы каким?то иным, чем прежде, будто бы возникнул неведомый ему источник сил и бодрости духа, в голове была прежняя ясность – как довольно топорно, но верно выразился подопечный, «снова заработали мозги», избавившиеся от борьбы с сердцем…

Оставалась лишь одна небольшая, хотя и весьма ощутительная, ложка горечи – и в самом деле, остановившись мыслью на своей личной цели, он безнадежно заплутал в себе самом, не сумел собраться для того, чтобы идти как до лжно к цели, определенной ему его долгом, обязательством, к цели, которая должна была занимать его в первейшую очередь. Пребывая в потерянности, он так и не сумел заставить себя мыслить в обход решения его собственной, нужной лишь ему задачи, не сумел миновать ее, пока оная задача не была разрешена, не была вычеркнута из расчетов. Библиотека – вот первое, что должно было заинтересовать его, первое, на чем господин следователь обязан был остановить свое внимание, но о чем попросту позорнейшим образом забыл.