– Что?

– Я слышала, что сегодня ты арестовал университетского помощника библиотекаря и был ранен при этом. Он сопротивлялся?

– Нет, арест вправду был, но это – по собственной неосторожности… Неужто уже всем известно?

– Разумеется; в университетский сад выходят окна общежития и учебной части – чего же ты ожидал? Пара десятков глаз следила за твоей погоней, теперь все всем пересказывают с детальностями – как видишь, даже приукрашивая… Скажи, это связано с расследованием гибели того юноши, да? Он убийца?

– Пока не знаю, – согнав улыбку с лица, вздохнул Курт, ощущая, как внезапно снова пробудилась, начиная буравить лоб, еще не боль, но ее назойливый предвестник; он прикрыл глаза, тщетно пытаясь утихомирить точащего мозг огненного червя. – Все возможно.

– Но тогда за что он задержан? В чем ты его винишь? Он знает что?то о твоем деле?

– Прости, – с невероятным напряжением заставив себя улыбнуться, возразил он, – я не могу об этом говорить. Ты должна понимать.

– Понимаю, – пожала плечами Маргарет, кажется, ничуть не обидевшись, однако сделала шаг назад. – Просто желала проявить участие к твоим делам… – она вновь едва слышно рассмеялась, отчего на душе потеплело, даже заставив на миг позабыть о все разгорающейся упрямой боли. – В конце концов, господин дознаватель, будьте снисходительны к присущему женщине любопытству… В чем дело? – вдруг спросила она с опасливой внимательностью, заглянув ему в лицо, – это из?за раны? Тебе плохо? На тебе просто лица нет.

– Голова болит, – нехотя отозвался Курт, мимовольно прижав ладонь ко лбу. – Зачастую бывает. Не обращай внимания, этому ничто не поможет.

– Ну, вот еще, – категорически воспротивилась Маргарет, двумя легкими движениями стряхнув башмачки, и свободно, как девчонка, вспрыгнула на кровать, хлопнув ладонью по покрывалу рядом с собою. – Идите?ка сюда, майстер инквизитор, я над вами немного поколдую.

– М?м? – улыбнулся Курт заинтересованно, с готовностью примостившись рядом. – Это любопытно; теперь это так называется?

Маргарет шлепнула его по рукам, нарочито сурово насупившись, и с неожиданной силой развернула к себе спиной, усевшись позади него на коленях.

– Для служителя Конгрегации ты просто бессовестно непристоен, – строго выговорила она, прижав тонкие пальцы к его вискам и лбу, и уже от одного лишь этого злополучная боль пусть не ушла, но словно утихла, отдалившись, затмившись прикосновением этих рук. – Общение со слушателями медицинских факультетов, – известила Маргарет, мягко массируя его виски, – приносит некоторый прок, да будет тебе ведомо. В отличие от моих товарок по сословию, я умею не только щипать корпию и перевязывать уколотый иглой палец, и знаю не только лишь о том, что дурное расположение духа есть повод к падению в обморок. Я, господин дознаватель, знаю еще и то, что боль в голове человека возникает при потере крови (это твой случай) от того, что кровь в сосудах начинает струиться медленнее, не достигая необходимого давления, либо же, напротив, как при сильном утомлении (это тоже касается тебя), устремляется скорее, давя на стенки; и в том, и в другом случае облегчение настает, если слегка размять сосуды – как обыкновенно разминают мышцы, потягиваясь со сна или после физической нагрузки.

– Как интересно, – подал голос Курт, прикрывая глаза, словно пригревшийся у очага пес, прислушиваясь к блаженному теплу, рождаемому касанием ее пальцев. – Только, сдается мне, госпожа фон Шёнборн, все зависит от рук, которые это совершают.

Пальцы на его лбу на миг застыли.

– Это в каком же смысле?

– В том, что, будь на твоем месте матерый костоправ или уродливая кривоносая старуха?лекарка, навряд ли эти ухищрения помогли бы с тем же успехом.

– Льстец…

– Может, – предложил Курт, перехватив ее за запястья, – лучше разомнемся вместе?

– … и хам, – докончила та со смехом, не слишком настоятельно пытаясь высвободиться из его рук.

***

В этот раз он пробудился рано и ушел еще на рассвете, направившись от каменной ограды прямиком к небольшому домику в трех улицах к югу. На его настойчивый стук дверь отворилась не сразу; лишь через минуту на пороге объявился неживой Ланц, глянувший на раннего гостя сперва непонимающе, после – удивленно и, наконец, почти свирепо.

– Absis,[152] – хрипло со сна велел он, открещиваясь; Курт улыбнулся:

– И тебя с добрым утром.

– Абориген, я все понимаю, – высказал Ланц недовольно, потирая глаза, все еще суженные в напухшие щелки. – У тебя весна, юность, гумор бродит, семя в череп бьет; но я?то тут при чем! Дай старому больному человеку принять до конца свой заслуженный отдых!

– И чем же ты его заслужил, грешный бездельник? – возразил Курт, грудью вдвигая сослуживца внутрь и прикрывая за собою дверь. – Солнце встает, Дитрих, работать пора.

– Какая, к матери, работа; Гессе, я тебя по?человечески прошу – исчезни, дай поспать…

– Охрана в комнате Рицлера все еще стоит? – спросил он, сыгнорировав просьбу; Ланц глубоко зевнул, захлопнув рот с лязгом, и кивнул.

– Стоит. Это все? всего хорошего, было приятно тебя повидать в пять утра…

– Кто?нибудь обыскивал ее вчера?

– Густав. Вот к нему и иди, хорошо?

– Хорошо, – отозвался Курт, – а ты одевайся; ты мне нужен.

– Какая честь, – покривился тот безрадостно. – Я ему нужен… Зачем?

– Опросишь богословов; не могу же я один переговорить со всем университетом. Через час у них начинаются занятия, все соберутся в одном месте – у тебя недурные шансы заловить каждого. Узнай, с кем из них водил дружбу наш покойник.

– Я убью Керна, – проворчал Ланц с чувством. – И пусть меня потом за это коптят – плевать.

– Сперва опроси мне свидетелей, – предупредил он, выходя; тот пробормотал ему вслед нечто, навряд ли являющееся напутственным благословением, судя по тону и краткости слов.

Бруно, поднятый с постели двумя тычками в ребра, встретил его с не меньшим радушием, не предаваясь, правда, препирательствам – в отличие от Ланца, осознавая всю их тщетность; подопечного Курт снарядил за описью имущества переписчика, а сам отправился к учебной части университета. Ланца он повстречал в одном из коридоров – уже бодрого, но все еще злобного; проходя мимо, старший сослуживец обронил пожелание преставиться ранее определенного Создателем срока, и Курт от души пожалел студентов, на коих майстер инквизитор второго ранга станет срывать теперь свое дурное настроение.

Сам он, прождав неполных четверть часа, выхватил из толпы спешащих на лекции студиозусов Германа Фельсбау, проговорив с приятелем покойного всего минуту, в первые же мгновения которой выяснил, что склонности к дружбе с будущими богословами Филипп Шлаг не имел нисколько – напротив, относясь к оным с некоторым пренебрежением и даже по временам раздражительностью, почитая «всю эту братию» устарелыми, «косными и попросту твердолобыми стражами отживших порядков, да не воспримет это майстер инквизитор на свой счет».

– Итого, – уже сидя над написанным отчетом у окна в башне Друденхауса, проговаривал Курт сослуживцам, – имеем следующее. Покойник терпеть не мог богословский факультет как таковой – толкование текстов Писаний и изучение прочего, по его мнению, не потребного для человеческого существования, считал пустой тратой времени и помехой развитию науки.

– Еретик, – хмыкнул Бруно, сидящий на подоконнике позади него. – Отрыть и спалить к чертовой матери…

– Смешного мало, Хоффмайер, – сумрачно возразил ему Ланц. – Если его увлеченность мистикой не просто стремление найти что?то новое в прискучившем окружении, а реальная работа … По всем правилам так и полагается сделать.

– Вы что – всерьез? – понизив голос, переспросил подопечный. – Бред какой?то…

– Не скажи. Как?нибудь удели мне время – я тебе расскажу, почему вообще crematio является единственным надежнейшим средством. Узнаешь много нового.