– Нет. Я рассказал все.

Ни его рассказом, ни его ответом сейчас Керн удовлетворен не остался – это было очевидно, однако продолжить разговор уже не вышло: в комнату буквально ворвался запылившийся, задыхающийся человек, в котором Курт признал одного из курьеров Друденхауса.

– Майстер Керн, – скорее просто кивнул, нежели поклонился тот, замерев рядом с ним. – Он въехал. Я обогнал его минуты, наверное, на три – не более.

– Вот и началось… – пробормотал Керн, поднявшись. – Сколько с ним людей?

Герцог, понял Курт. Действительно – началось…

– Одиннадцать, майстер Керн, – отчеканил курьер. – Включая простую челядь.

– Стало быть, пока он едет разговаривать, – заметил Ланц.

– Да, похоже на то… – Керн кивнул со вздохом, указав курьеру на дверь. – Можешь идти, пока ты свободен… Ну, Дитрих, слышал? Hannibal ante portas.[217] У нас три минуты.

– А Густав? – забыв о раздорах, спросил Курт обеспокоенно. – Он сейчас в ее замке, один. Ему что?то грозит?

– Нет, – тоже, кажется, решив оставить споры в стороне, уже спокойно отозвался Керн. – Иначе бы еще раньше здесь был курьер от него – если б к замку фон Шёнборн приблизилась группа солдат численностью более десятка, он послал бы вестового, не дожидаясь продолжения… Нет, пока фон Аусхазен, похоже, намерен лишь припугнуть нас.

– И что нам делать?

– А ничего, – снова усевшись, пожал плечами Керн, стараясь выглядеть спокойным, однако видно было, что он не знает, куда деть руки, и пытается увидеть в окно, что происходит снаружи. – Ничего нам не делать, Гессе. Ждать. Стража внизу знает, как быть.

В этом Керн оказался прав; когда по камню перед воротами Друденхауса заколотили копыта, снизу донеслись сперва лишь просто голоса, потом – неразборчивые слова на повышенных тонах и, наконец, откровенная ругань.

– Его впускают одного, – пояснил Ланц в ответ на настороженный взгляд Курта. – Наши пропустят лишь пару солдат, если герцог слишком упрется.

Крики стихли почти сразу; около минуты в комнате висела тишина, а потом в коридоре послышались шаги – уверенные, быстрые.

– Гессе, в сторону и не ляпни глупостей, – быстро велел Керн, поднимаясь и выходя из?за стола. – Говорю только я; ясно?

– Слушаюсь, – на этот раз без пререканий откликнулся Курт, отойдя к стене и остановившись там, в шаге от неподвижного хмурого Ланца.

Дверь распахнулась тут же – тоже без стука, резко, едва не ударясь о стену; герцог Рудольф фон Аусхазен, подтянутый, рослый, прошагал в комнату, обводя тяжелым взглядом присутствующих, и усмехнулся.

– Так; я вижу, майстер обер?инквизитор, вы меня уже ждете? Это ваш соглядатай сорвался от ворот, как ошпаренный?

– Доброго дня, ваше сиятельство, – с неприкрыто лицемерным радушием ответил Керн. – Присядете?

– К черту, – отрезал герцог, нахмурясь. – Я устал, и у меня нет никакого желания задерживаться в вашей… обители благочестия более необходимого. Что за история с моей племянницей?

– Полагаю, – терпеливо откликнулся Керн, – вашему сиятельству и без моих пояснений все известно, однако я отвечу, если вам столь необходимо услышать это именно из моих уст. Пфальцграфиня Маргарет фон Шёнборн арестована по обвинению в использовании чародейства с целью оказать… давление на действующего следователя Конгрегации. Пока formula accusatoria[218] достаточно мягкая, ваше сиятельство, однако…

– Это он? – палец в потрепанной поводьями перчатке ткнул в сторону Курта; он распрямился, глядя снизу вверх на то, как герцог приблизился, разглядывая его в упор, не стесняясь. – Таких моя племянница могла бы получить десяток безо всяких колдовских вычур, одним движением ресниц. Вы что – смеетесь?

Ланц за спиной герцога сделал страшные глаза, призывая к терпению; Курт осторожно перевел дыхание и промолчал.

– Раскрывать вам подробности дела я не имею права, – голос Керна был спокоен и почти приветлив. – Когда дознание будет окончено, вы получите ответы на любые вопросы сполна, ваше сиятельство, но пока все, что я могу вам сказать, я уже сказал. Мне в чем?то понятно ваше недовольство…

– «Недовольство», – повторил фон Аусхазен четко. – «Недовольство», майстер обер?инквизитор, это когда у коня на прогулке слетает подкова. Когда прислуга украла окорок из кладовой, когда сосед пристрелил кролика на моих угодьях – вот тогда «недовольство». А когда мою племянницу, пфальцграфиню фон Шёнборн, сажают в тюрьму, как какую?то торговку, по идиотскому, бессмысленному обвинению – это уже не «недовольство». Это справедливый гнев.

– Для Святой Инквизиции, – по?прежнему выдержанно возразил Керн, – нет различий между низшим и благородным, ваше сиятельство. Конгрегация судит по справедливости каждого, невзирая на чины и лица, justitia simulata[219] Конгрегацией не приемлется, и в наших камерах могут пребывать подле друг друга и пастух, и герцог…

– Вы это на что намекаете, майстер обер?инквизитор?

– Вы утомлены, ваше сиятельство, – сострадающе улыбнулся Керн. – Поэтому вам слышится то, что не было сказано. Я же лишь желал напомнить вам, что Святая Инквизиция не станет прекращать расследование лишь оттого, что среди обвиняемых оказалась особа…

– Арестованных, – поправил герцог с такой же дружелюбной улыбкой. – Пока ей не предъявлено обвинений на суде – она арестованная.

– … среди арестованных, – с готовностью поправился Керн, – оказалась особа высокого положения. Дознание ведется accurate et sine ullo studio,[220] смею вас заверить, и, вынужден огорчить, пока улики говорят о полной виновности госпожи фон Шёнборн.

– Какие улики?

Керн развел руками, взглянув на собеседника с укоризной:

– Ваше сиятельство, я не могу вам сказать этого, ведь вы сами это знаете. Единственное, что я могу еще добавить, это то, что госпожа пфальцграфиня изъявила желание призвать вас в свидетели своей невиновности; мой долг велит мне соблюсти устав дознания, посему я обязан говорить с вами. Есть вам, что добавить к уже сказанному, ваше сиятельство?

– Да, есть! – вновь повысил голос герцог. – Моя племянница – взбалмошная и безответственная девчонка, но она никогда не делала того, что вы на нее навешиваете, что бы это ни было! Все эти обвинения – вздор!

– Мы обязательно примем к сведению ваше мнение, ваше сиятельство, – кивнул Керн с таким серьезным лицом, что герцога перекосило.

– И еще одно, майстер обер?инквизитор, – добавил фон Аусхазен, сжав кулак и шагнув к Керну ближе. – Если, как вы говорите, у вас достаточно улик – начинайте судебное разбирательство. Немедленно. Если улик недостаточно – это означает, что обвинить мою племянницу не в чем; моя мысль вам понятна?

– Госпожа фон Шёнборн имеет право потребовать начала суда. Она своим правом не воспользовалась, и от нее мы не слышали…

– Ну так слышите от меня, – с угрожающим спокойствием перебил герцог. – Как я уже сказал, я не желаю торчать здесь весь день, посему, майстер обер?инквизитор, давайте оставим эти словеса и перейдем к делу. Я изложу свою мысль просто. Или вы начинаете суд с тем, что у вас на нее есть – безотлагательно, завтра же – и тогда мы посмотрим, кто прав; или же признаете свою ошибку и отпускаете ее с полным оправданием и извинениями. Я выражаюсь ясно?

– Ясно и недвусмысленно, ваше сиятельство, – усмехнулся Керн; тот кивнул.

– Рад, что мы понимаем друг друга. Но учтите, майстер обер?инквизитор: если вы затеете суд, говорить вы будете уже не со мной. Князь?епископ, который оббил вам порог, это – так, мелкая пташка. Понимаете меня? Уж я постараюсь, чтобы суд продолжался столько времени, сколько будет достаточно для прибытия эмиссара лично от Его Святейшества; или, думаете, мне такое не под силу?

– О нет, – улыбнулся Керн тихо. – Уверен, вы это сможете…

– Не слишком вам этого хочется, верно, майстер обер?инквизитор? – фон Аусхазен растянул ответную улыбку – правда, более неподдельную и удовлетворенную, нежели принужденная гримаса Керна. – Причем, я ведь не в Рим снаряжу посыльного, я обращусь к Папе в Авиньоне. Вы готовы пойти на конфронтацию с такими силами ради желания осудить несчастную вдову? Которая, возможно, провинилась лишь в том, что решила отвергнуть докучливое внимание вашего мальчишки, за что он и мстит ей теперь… Будьте уверены, уже завтрашним днем так будет говорить весь Кельн, если мы не придем к согласию.