– Нет, – с тяжелым чувством Белов отрицательно качнул головой. – Здесь изображена не жена...
– А кто?
Что было ответить?
Белов вдруг возненавидел себя, свою нерешительность, свою приверженность к свободной холостой жизни. Внезапно ему стало жалко Елену – эту, замершую в белом ситцевом платье с васильками на фоне голубого неба и белых, веселых, майских кучевых облаков. Ему стало так обидно за нее и стыдно за себя, что он просто продохнуть не мог: вот накатило-то!
Он потерял дар речи и только невнятно махнул рукой.
– Так кто?
Полтавцев, видя, что Коле Белову не по себе, тут же пришел на выручку. Слегка коснувшись плеча следователя, он привлек его внимание к себе. Власов резко повернулся к Полтавцеву, демонстрируя рисунок.
– Вы знаете кто? Тогда опознайте! Кто?!?
– Как кто?! Да конь в пальто!
Тут уж и участковый Прохор, не удержавшись, захохотал в голос, прижимая «ПМ» и кости домино к голове:
– О-хо-хо, блин! Опознал!
Двадцатью минутами позже Белов уже шагал по набережной Яузы мимо Андрониковского монастыря, пытаясь критически оценить создавшуюся ситуацию.
Было понятно как день, что его вызывающее, предельно грубое обращение со следователем не облегчило положение. Теперь можно было играть только на выигрыш: мягкая стратегия, состоящая в спускании дела на тормозах, исключалась. Владислав Львович тварь злопамятная: по роже его это было видно невооруженным глазом, без мелкоскопа.
Власов не отступит, эта мразь не даст слабины. Каждое лыко теперь будет втыкаться в строку, с силой и скрежетом, «по самое не балуйся» – как водится.
В будущем маячил простой выбор: либо сокрушительное поражение Власова, либо... Победа или смерть, одним словом. Для победы нужно только одно: разыскать Бориса.
Белов поймал себя на мысли, понял вдруг задним числом, что смех смехом, а он хамил следователю, уже решив подсознательно, приняв и утвердив в качестве единственного плана самое рискованное – сорваться вслед за Борисом на Приполярный. Действительно, в этом случае дым, который уже повалил из ноздрей и ушей Власова, уже не будет его, Белова, касаться. Поди, достань его там, в глуши лесной!
Обратно вернуться в Москву можно либо с Борисом, либо...
Лучше не думать!
Борьке действительно некуда было деться в тот день. Вероятность того, что Борька рванул именно туда, высока – девяносто девять процентов.
Но что это дает реально для поиска? А ничего! Практически ничего.
Перед глазами Белова поплыл максимально приближенный к реальной жизни расклад: вот он приехал туда, на этот разъезд, один перегон не доезжая до Инты. Спрыгнул на щебенку, устилающую пути. Перрона, конечно же, нет.
Дальше? Покосившаяся будка стрелочника. Вдали леспромхоз, рядом с ним лагерь. Далекая ажурная башня ретранслятора, торчащая над лесом. Да, лес. Кругом лес. И не прогулочный, подмосковный, и даже не вологодские чащобы, а чахлая, насыщенная ледяной прозрачной водой, непроходимая, враждебная и человеку и зверю приполярная тайга. Лесотундра. Болота. Голые, застывшие во льду и в фирне сизые горы – хребет за хребтом – сотни тысяч замерзших под ледяными ветрами квадратных километров.
И никаких следов. Как тут искать? Тем паче он, Белов, не хант, не манси, не чингачгук – не следопыт, одним словом.
Да и какие, к черту, следы сохранятся столько времени? Как один человек может разыскать другого в безбрежности диких мест, да еще после истечения многих дней?
Однако история человечества утверждает, что абсолютно безнадежные поиски могут и увенчаться успехом. Например, Стэнли нашел экспедицию Ливингстона в безбрежных просторах Центральной Африки. «Дети капитана Гранта», слонявшиеся по параллели вокруг всего земного шара и нашедшие, в конце-то концов, своего папочку – не такая уж пустая фантазия, как может показаться скептику.
А потом у него задача попроще, чем у Стэнли, чем у отпрысков капитана Гранта. Есть контрольная точка – устье этого самого Хамбола. Борис должен был выйти туда. Идти туда же, как Скотт шел за Амундсеном. И нашел. Скотт нашел палатку Руала Амундсена на Южном полюсе. Но после этого – погиб. Прошел первый. Второй не вышел назад к людям, к человечеству. Достиг, нашел, но лег. Остался навсегда. Но и его самого, его тело, кстати надо сказать, тоже нашли ведь! Нашли!
И это тоже нужно взять в расчет. Очень часто именно второй блин – комом. Первопроходцам многое сходит с рук. Безнадежный поиск всегда тяжелее, рискованней.
Но существуют и мощнейшие факторы, помогающие именно при безнадежных поисках. Они называются вера, надежда и – безусловно – любовь.
По жизни известно: очень важная штука – уметь упереться рогами вплотную. И сверлить как помешанный. Бить в точку! Переть напролом, в черную голову, не сомневаться! Достать вконец свою злую судьбу и напрячь ее до упора, затрахать ее, безысходную. Бог любит одержимых. Фортуна никогда не повернет свое колесо задом к шизофренику; в отношении психов – упорных, неистовых – она всегда была слаба на передок.
Вот и получается, что вера двигает горами. Нужно только очень крепко верить и напрочь забыть, что то, что затеял – оно невозможное.
Есть ли вера в тебе – вот вопрос?
Белов вспомнил, как лет пять тому назад он, будучи в Риме, разговорился на рауте с самым настоящим кардиналом. В ходе непринужденной светской беседы он признался кардиналу, что хоть и крещен был в детстве, но к верующим себя не относит.
Он атеист. Хотя и не воинствующий.
– Вы хотите сказать, что в вас нет веры? – переспросил кардинал, плохо, видно, понимая английский в русском исполнении.
– Ну да, – подтвердил Белов.
Кардинал улыбнулся и, четко выговаривая слова, наставительно и дружелюбно произнес:
– Верующий вы или нет – вам самому этого знать не дано!
Белов тогда так обалдел от сего сообщения, что даже не нашелся, что сказать кардиналу в ответ на столь далеко идущую залепуху. Да и сказать было нечего! Белов тогда просто проглотил язык. Однако мысль кардинала, поразившая его своей парадоксальностью, впечаталась в сознание намертво.
Белов прислушался к себе и вдруг почувствовал каким-то седьмым чувством, что вера в нечто такое сверхъестественное жила в нем всегда. Как, впрочем, и в каждом человеке, наверное. Более того, он понял вдруг, что именно эта вера частенько помогала ему жить и выживать.
Он поднялся к Таганской площади. Огляделся.
В стародавние времена это было где-то здесь – центральный клуб туристов. Библиотека карт, маршрутов, отчеты за многие годы. Инструктора. Толпы самой разношерстной публики, одержимой одной лишь манией – шляться без особой цели по самым различным местам, как правило, плохо приспособленным для постоянного проживания нормальных людей.
Миновав Коммерческий клуб, Белов напрягся, вспоминая: да, вот Большая Коммунистическая, все правильно, дальше на левой стороне здоровый храм – Мартина-исповедника.
Пройдя церковь, Белов завернул в ничем не приметный двор по соседству.
Борька Тренихин был прав тогда, в поезде: годы идут, десятилетия, но ничего в этом мире всерьез не меняется.
Табличка у двери одного из дворовых строений гласила: «Центральный совет по туризму. МКК. Архив. Библиотека».
– Ваша библиотека не выдает никаких материалов по закрытым районам, – сообщил Белов, садясь напротив дежурного инструктора, а может, и администратора ЦС. – Поэтому-то я и осмелился потревожить вас лично, – он протянул инструктору свою визитку.
– Присаживайтесь, – любезно предложил инструктор, изучив визитку. – Что вас интересует?
– Район, закрытый постановлением № 137 от 15.05.82.
– Так-так. А что за интерес у вас? С чего это вы вдруг заинтересовались столь странным вопросом?
– Да видите ли, детки собрались туда рвануть. На полной самодеятельности, – соврал Белов, и глазом не моргнув. – Я их вообще, признаться, отговаривал: к чему на Север? Ехали бы в Крым. Тем более что в сентябре. Ну, они, разумеется – молодежь – ни в какую! Тогда я приехал к вам, в библиотеку, посмотреть – куда там они нацелились? Хотел ознакомиться. А мне никаких материалов по району не выдают. Запрещено. Причина? – Район, говорят, закрыт. Все это мне чрезвычайно не нравится. Вот я и решил вас побеспокоить, заглянуть к вам за «аргументами и фактами», так сказать. Просить у вас содействия, ну, в общем, я хочу остановить это безумство.
