Придя к логически безукоризненному выводу о том, что победа совершенно неизбежна, Белов, стараясь не дышать, перегнулся через спинку дивана и быстро, обеими руками впился сквозь плед в глотку спящего. В то же мгновение он почувствовал, как пойманная дичь затрепыхалась в стальной хватке, пытаясь вскинуться.

Белов сжал горло посильнее...

– Лежать, гнида!!

Нельзя никак допускать активности его рук: хоть они и слабее, конечно, но вдруг что – бритва, прием, еще что-нибудь. Еще сильнее за горло его – блокировать, на хрен, дыхание.

– Лежать! Засучил ножками? Гортань сорву – дернешься!

Невзирая на предупреждение, жертва дернулась.

Белов тут же поднажал еще и еще. Ага! Накось! Тело на диване внезапно обмякло, стало каким-то тряпичным, сливаясь с накрывавшим его пледом в нечто единое, однородное и никакими силами уже не делимое.

Он немедленно ослабил хватку и даже снял с горла левую руку – жертва полностью потеряла не только способность к сопротивлению, но, видно, последнюю возможность бороться за лучшую долю и теплое место под солнцем.

«Неужто я нечаянно придавил его?» – испуганно подумал Белов, откидывая левой рукой плед с лица кандидата в покойники.

Под пледом, вращая выпученными маслинами глаз, пускала предпоследние пузыри бордовая рожа Власова Владислава Львовича – старшего следователя по особо важным делам Прокуратуры РФ.

– Вы?!? – Белов потерял дар речи.

– От...ве...тите!.. – зашипел следователь, проглотив первый шмат воздуха.

Однако победа над «бомжом» придала силы Белову. Он уже не считал нужным терпеть хамство этого придурка.

– Как вы здесь оказались, любезный? – Белов снова склонился к Власову и снова взялся за него: на сей раз забрав в пригоршню правой руки следовательский подбородок. – И что ты здесь делаешь, падаль?

Неожиданно Власов выкрутился мыльным ужом и, проявив немыслимую прыть, отскочил от Белова на метр.

– ...Я...мне... Не подходить ко мне! – Власов выхватил из наплечной кобуры свой штатный «ПМ» и направил ствол на Белова. – Предупреждаю: я при исполнении!

– Храпишь ты сильно. При исполнении, – довольно миролюбиво заметил Белов.

– Не ваше дело, зачем и как я храплю! – отбрил Власов и, не сводя глаз и ствола с Белова, распахнул левой рукой окно. – Ко мне! – крикнул он, адресуясь куда-то во двор. – Быстрее!! Сюда!!! – голос его звучал в мастерской неестественно, дико, до нелепости громко. Даже стекла, не выдержав, возмущенно задребезжали в рамах, а с тополей за окном полетела пожухлая листва.

Внизу за окном что-то хрустнуло резко – словно костями об дерево, лихорадочно застучало каблуками по асфальту, захлопало дверьми, дробно вознеслось по лестнице...

Не прошло и пяти секунд, как в мастерской нарисовались двое понятых с участковым. Слегка обалдевшие понятые были взъерошены, а мент, имевший рожу сугубо решительную, сжимал правой клешней неизменный «ПМ», а левой – не менее пятнадцати фишек домино сразу.

Вбежав, участковый и понятые остановились как вкопанные: мирная, идиллическая картина, представшая перед их взорами, совершенно не соответствовала истерическому накалу, содержащемуся в истошном призыве следователя.

– Что стряслось-то?

– Вот, полюбуйтесь, – приосанившись в присутствии подмоги, предложил Власов. – Наша засада не оказалась напрасной. Результат налицо: вор взят с поличным. А действовал он решительно и максимально нагло – обратите внимание – средь бела дня вскрыл дверь. Уверен был в своей безнаказанности.

– А где же он, вор? – ничего не понимая, спросил участковый у Власова. – Здравствуйте, Николай Сергеевич. – Засунув на секунду «ПМ» под мышку левой руки, участковый протянул освободившуюся правую Белову: – Давненько не виделись, в отпуске, чай, отдыхали?

– Вы тоже его знаете? – обрадовался Власов. – Личность, гляжу я, известная?

Понятые, решив, что вопрос следователя адресован к ним, оживились:

– Нам ли Колю не знать! – сказал один. – Это ж Бориса Тренихина лучший друг! Он тоже, как и Борька, – художник известнейший!

– И вы его знаете? – повернулся Власов ко второму понятому.

– Ну так! Сто лет. Я еще в техникуме когда учился, он меня с локтя водку пить научил: ставишь стакан – полный! – на согнутый локоть и, не касаясь руками, до дна запузыриваешь...

– Уважаемый человек! – подтвердил участковый.

– А почему этот ваш уважаемый человек воровать сюда ходит? – Власов решительно не желал сдаваться.

– Действительно, – участковый решил слегка потрафить следователю из прокуратуры, большому, видать, начальнику: – Что же вы, Николай Сергеевич, известный, всеми уважаемый человек – и ходите сюда воровать? Удивительно даже. Других мест у вас, что ли, нету?

– А что, – сразу подметил Власов. – Он уже попадался и раньше здесь?

– Нет, – простодушно ответил мент. – Никогда раньше он здесь не попадался.

– Раньше не попадался, значит, безнаказанно воровал, а тут как раз-то и вляпался!

– Во что я вляпался? – поинтересовался Белов. – Только в вас, Владислав Львович. Кроме вас здесь больше и вляпаться-то не во что.

Понятые дружно заржали, уловив намек.

– Вы смейтесь, смейтесь... – злобно кивнул следователь. – Мы протокол сейчас оформим.

– Да ты чего?! – утирая слезы, выступившие от смеха, спросил один из понятых. – Ты, следователь, видать, сегодня с утра уху ел, – он подмигнул Белову, давая понять, что и он, Полтавцев Андрей Иванович, тоже мастер каламбурить. – Они ж с Тренихиным не разлей вода. Вносить-выносить – все у них общее. Ну, кроме баб и паспортных данных – это вот у каждого свое. Какое воровство? О чем ты, голубь сизый?

Власов очень не любил фамильярного обращения со своей персоной.

– Как образом вы попали в мастерскую? – переключился тут же он на Белова.

– Вошел через дверь ногами, – ответил спокойно и честно Белов. – А вы?

– Здесь я задаю вопросы! – заметил Власов.

– И я, – ответил Белов.

– Откуда у вас ключ?

– Из кармана. А у вас?

– Подделали ключ?

– Нет, мне Борис его дал. А вам?

– Предупреждаю вас: мне надоел ваш тон!

– Сам ты мудозвон, – прикинувшись глухим, грубо ответил Белов.

– Так. – Власов кивнул. – И это тоже я запомню.

– А если и забудете, тоже не беда! – успокоил его Андрей Полтавцев, понятой. – Я вам всегда напомню, что вы мудозвон. Вы, главное, не напрягайтесь так!

– Шея болит, – сказал вдруг Власов совершенно серьезно, с гримасой страдания. – Повернулся, видимо, нескладно.

– Это скоро пройдет, – многообещающим тоном заверил его Белов. – Главное: шея пока цела.

– А хомут-то еще найдется, – подхватил Полтавцев.

– Ну, хорошо, – подвел итог Власов и повернулся к участковому, кивая на Белова: – Давайте-ка его пока что в отделение!

Однако участковому эта мысль не пришлась по душе. Следователь явно не нравился ему.

– Не вижу оснований для задержания, простите. Личность установлена. Нарушения места не имели. Зачем же в отделение? С какой, простите, целью?

– Поговори у меня здесь! – прикрикнул Власов начальственно.

Но участкового, видно, уже закусило.

– А где ж мне еще говорить, если не здесь? – удивился он. – Ведь я и сам здесь. Не могу же я быть здесь, а поговорить – это где-то, значит, там? У вас, товарищ следователь, правда шея болит? А еще выше не болит? Нет жалоб на голову?

– Ай да Прохор! – похвалил Полтавцев участкового. – Может ведь! Может, когда захочет!

Власов начал осознавать, что потерпел поражение. Его ищущий выхода взгляд заскользил по стенам, полу, избегая лиц. И вдруг он увидел пакет, валяющийся у входной двери.

– Ага. А это что? – он выхватил из пакета рисунок и потряс им перед глазами Белова. – Уже собрался выносить? Не так, а?

Сознаваться в создавшейся ситуации или объяснять что-либо было безумно, бессмысленно.

– Не знаю. В первый раз вижу.

– Ну? Правда, что ли? Не-ет, это вы его упаковали. Вы! – Власов напирал, вытягивая признание. – Не я же картинку в пакет сунул и – к двери? Не я, – так, стало быть – вы! А, понял! – Власов вдруг издевательски хохотнул. – Наверно, вам этот рисунок пропавший Борис Тренихин подарил, и вы пришли забрать теперь свое? Или здесь изображена ваша жена, может быть?