– Мисс Скалли! Мисс Скалли, вы меня слышите? Откройте, пожалуйста, глаза!

Скалли с трудом приподняла веки. Снаружи царила белая дымка, сквозь которую постепенно прорисовывалось женское лицо. Лицо было смутно знакомым – оливково-смуглая кожа, мелко вьющиеся черные волосы…

– Вы находитесь в Скапа-Флоу, в госпитале Сент-Джордж. Я – доктор Сара Мэнсфилд, мы с вами уже один раз виделись. Как вы себя чувствуете?

Скалли открыла и закрыла глаза, потом попыталась пошевелить кончиками пальцев рук. Это ей удалось. Окружающий мир постепенно выплывал из дымки, обретая контуры и краски.

– Я себя… чувствую. Сколько времени мы здесь находимся?

– Вас привезли в госпиталь на вертолете тридцать шесть часов назад. Это отделение интенсивной терапии. Вы подключены к аппарату искусственной почки, и вам уже проведена полная замена всей крови. Кроме того, сейчас вам проводится внутривенное вливание высокомолекулярной плазмы, синтезированной на основе результатов ваших исследований, записанных в журнал. – Доктор Мэнсфилд улыбнулась. – В настоящий момент патологический процесс в клетках вашего организма взят под контроль. Проницаемость липид-ных мембран восстановилась, как и нормальная репликация ДНК, и в тканях началась обратная реакция. Если хотите, можете называть ее реакцией омоложения…

– А как же Молдер? – Скалли попыталась приподнять голову с подушки и оглядеться, но доктор Мэнсфилд мягким движением заставила ее опуститься обратно.

– Не беспокойтесь, он находится в соседней палате. С ним было несколько сложнее, процесс старения зашел слишком далеко. Но сейчас он тоже остановлен, и начата постепенная регенерация клеточных структур.

– На корабле… после нас проводились какие-либо исследования? Вы связались с военной разведкой?

Доктор Мэнсфилд покачала головой:

– Через несколько часов после того, как вертолет забрал вас, эсминец «Карнарвон» исчез. Очевидно, затонул из-за проржавевшего корпуса. По крайней мере, на поверхности моря он не обнаружен.

– Они же должны знать, что в этом тумане не действуют никакие радиолокаторы. Эсминец может еще быть там…

– Эсминца там уже нет. Туман рассеялся вскоре после того, как вас доставили в больницу. Согласно данным спутниковой съемки и донесениям с патрульных кораблей, в настоящий момент между Тронхеймом и Лофотенскими островами стоит ясная солнечная погода, а видимость на море совершенно идеальная – сто на сто. Моряки говорят, что подобная погода там бывает раз в тысячу лет. Кажется, норвежские рыбаки сочли это за настоящее чудо.

Эпилог

Норвежское море, 65 градусов северной широты, 8 градусов восточной долготы.

8 апреля 1940 года, утро.

Трондхайм дремал в углу своей конуры, когда непонятный звук проник в его сознание, заставив насторожиться. Это не был стук в дверь – нет, скорее он напоминал жужжание сверла. Неужели эти американцы раздобыли где-то дрель и пытаются высверлить замок, пока он спит?

От этой мысли Трондхайм окончательно пробудился. Он вскочил на ноги и кинулся к двери. Нет, здесь все было тихо, рычаг запора находился в том же самом положении, что и вчера. Для уверенности шкипер подергал железную дверь – она даже не шелохнулась. Нет, звук шел не отсюда и даже не из-за переборки. Да, конечно, он слышался снаружи, из-за борта корабля!

В два прыжка Трондхайм подскочил к иллюминатору, дрожащими пальцами отвинтил барашки и откинул внутрь круглую крышку со стеклом. За бортом все еще царил непроглядный туман, где-то внизу о корпус корабля размеренно ударялись волны.

И мерный рокот, доносящийся сверху, из-за этой молочно-белой пелены. Вертолет! Спасательный вертолет!

Протиснуться в узкое отверстие иллюминатора, конечно же, было невозможно. Трондхайм схватился обеими руками за его края, как можно дальше высунул голову и закричал:

– Эй, на вертолете! Помогите! Э-ге-гей! На помощь! Я здесь!

Слова канули в туман, не возымев на окружающий мир никакого действия. Да их никто бы и не услышал – ротор вертолета ревел совсем рядом, заглушая все посторонние звуки. Судя по грохоту, до машины было всего несколько метров, но пелена тумана сделалась такой плотной, что казалось: протяни руку – и упрешься ладонью во влажную упругую вату.

Трондхайм уперся плечами в края иллюминатора и покрутил головой, пытаясь хотя бы приблизительно определить, откуда доносится чудовищно усиленный туманом звук – сверху, снизу или с противоположной от борта стороны. Но все оказалось бесполезно – шум вертолета как будто исходил из самой белой пелены, превратившейся в плотную, окутавшую корабль субстанцию. Трондхайм попытался крикнуть еще, но голос захрипел и сорвался в кашель – возможно, от того, что шкипер чересчур нервничал. А может быть, от простуды.

И тут до Трондхайма дошло, что дверь на палубу – вот она, совсем рядом. Теперь ее уже можно открыть, не опасаясь, что придут другие и отберут у него всю воду. Он бросился обратно, вцепился руками в неподатливый рычаг. Рычаг остался неподвижен. Проклятье! Трондхайм уперся ногой в переборку, поглубже вдохнул воздух и откинулся назад, всем телом повиснув на рычаге. Тот заскрипел и нехотя сдвинулся с места. Еще, еще немного…

Внезапно рычаг с легкостью повернулся в нейтральное положение, и Трондхайм, не успев вовремя среагировать, повалился назад, стукнувшись затылком о железную стенку. Даже не почувствовав боли, он вскочил на ноги, распахнул дверь и бросился вверх по грохочущей лестнице. Площадка. Железная дверь. Узкий коридор с трубопроводами. Еще одна дверь, а за ней – лестница наверх. Взлетев по ней, Трондхайм оказался в маленьком помещении с массой распределительных щитов и какой-то непонятной аппаратурой, а также двумя выбитыми окнами и распахнутой дверью, ведущей наружу. Там, за краем узкой штормовой галереи, ограниченной леерными стойками, царила та же плотная белесая мгла. Несколько мгновений Трондхайм стоял на месте и крутил головой, вновь пытаясь сориентироваться и понять, откуда доносится шум вертолета. Наконец он сообразил, что для приема винтокрылых машин пригодно лишь одно место на корабле – кормовая вертолетная площадка. То есть вертолет либо опустился туда, либо завис над самой палубой. Корма находится по левую руку, то есть, надо срочно бежать туда!

Крытая штормовая галерея оказалось довольно длинной – она тянулась вдоль борта метров на пятьдесят и обрывалась лесенкой, ведущей вниз. Отсюда уже был виден ангар – громоздкое сооружение на корме, за которым находилась только вертолетная площадка. Шум вертолета действительно становился все громче и громче. Трондхайм уже взялся за поручень и опустил ногу на следующую ступеньку, как шум вдруг перешел в оглушительный грохот, а вслед за этим из-за ангара сквозь белую дымку мелькнула округлая темная тень, медленно набирающая высоту. Рокот стал постепенно удаляться и утихать, будто проваливаясь в туман.

И тогда шкипер Ивар Трондхайм закричал.

Он кричал долго и протяжно, изливая на молчаливый туман, на холодные волны, на мертвое равнодушное железо свое отчаяние, свою ярость и свою досаду – на проклятых американцев, затащивших его сюда, на Свена Хантера, подло угнавшего «Мориту», на коварно улыбающегося Зигфрида и на не дождавшийся его вертолет. Он проклял и небо, и землю, и воду, и Того, кто это все когда-то создал на погибель ему, Ивару Трондхайму.

Наверное, Тот, кто когда-то все это сотворил, все-таки услышал шкипера. Потому что внезапно налетевший порыв ветра раздвинул полог тумана – и в этом разрыве Трондхайм увидел смутный силуэт корабля. Он снова закричал – на этот раз от радости. А потом вдруг замолк, ибо в сердце его черной змеей прополз пока еще безотчетный ужас.

Корабль был большим. Большим и очень красивым – летящий силуэт, будто стелющийся поверх свинцовых волн. Косо срезанный форштевень вздымал белый бурун, из трубы валил густой черный дым. Орудийные башни были развернуты вправо, и длинные стволы пушек глядели Трондхайму прямо в лицо.