Я даже присвистнула. Кто бы мог подумать, что этот массовик-затейник пьяных драк во всех сточных канавах мира окажется еще и философом. Можно только представить себе, чем он забьет голову несчастного Карпика…

– Макс, – неожиданно для себя сказала я. – Я очень прошу вас, не сделайте девочке больно.

Макс внимательно посмотрел на меня и улыбнулся. Господи, что это была за улыбка! Даже шрам подтянулся к губам, в его складке, как в окопе, можно было укрыться от всего. И спокойно умереть.

– Она в безопасности. В отличие от всех остальных.

Его слова показались мне зловещими.

– Что вы имеете в виду?

– То же, что и вы. Ничего.

Антон с недоумением смотрел на нас. Суть разговора в опасной близости от порыкивающих тюленей была ему не ясна. А он не любил неясностей, это было видно невооруженным взглядом.

– Мы будем торчать здесь или все-таки подойдем? – спросил он.

– Еще успеете насладиться убитыми тюлешками. За две недели это так вам обрыднет, что света белого невзвидите.

…Удача улыбнулась нам только через час. Только через час Антону удалось убить первого зверя. К этому времени он уже выпустил по тюленям целую обойму, и ни одна пуля не достигла цели. Макс оказался прав: неповоротливые с виду, тюлени оказались достаточно юркими животными. И действительно вели себя как голуби, вспугнутые и насильно оторванные от брошенного на асфальт хлебного мякиша. После каждого неудачного выстрела Макс беззлобно ругался и подначивал нейрохирурга. От постоянных, глухо звучащих хлопков вся тюленья масса пришла в движение: казалось, что она расплескивает море, как воду в чашке. Мы полностью промокли, одежда тут же схватывалась легкой коркой, и я уже ни о чем не могла думать, – холод, холод, сатанинский холод, вот что убивало меня, теплокровную идиотку, выросшую на ранних сортах помидоров и салатного перца. Как сквозь дымку я видела неподвижное лицо Макса со стянутым от мороза ртом, стянутым шрамом, стянутыми ноздрями, стянутыми уголками глаз. Он был терпелив, он не выказывал никакого раздражения или неудовольствия. Так может продолжаться бесконечно, говорила я себе, холод иссушит внутренности, а ни один тюлень не будет убит.

– Сегодня не ваш день, Антон, – сказала я после очередного неудачного выстрела. – Пора с этим смириться. Давайте возвращаться, иначе мы подхватим воспаление легких.

– Еще пара выстрелов, – взмолился Антон. В отличие от меня ему совершенно не было холодно: его куртка дымилась, а от взмокших волос шел пар. Азарт и невозможность добиться своею расплавили его лицо и сделали его необыкновенно привлекательным. Таким привлекательным, что я забыла обо всем и больше не сказана ему ни слова. Боже мой, почему мужчин так украшает мысль об убийстве? Почему мужчин так украшает убийство? Почти так же, как женщин украшает беременность… Мы никогда, никогда не поймем друг друга…

Наконец это произошло.

Идеальный выстрел искупил все страдания Антона: он точно попал в голову огромного тюленя, он убил его сразу, он не оставил ему времени ни на бегство, ни на страдания. Этот тюлень был одним из многих, лежащих на внушительных размеров льдине, но после удачного выстрела остался на ней в одиночестве: сородичи покинули его. Жизнь в ужасе бежала от смерти.

– Лихо, да? – совсем по-мальчишески сказал он. – Что теперь будем делать, капитан?

– Заниматься трофеем, – невозмутимо сказал Макс. Удача нейрохирурга, так же как и предшествующие ей неудачи, оставила его равнодушным.

Спустя минуту бот ткнулся острым носом в льдину, на которой лежала туша. Макс выбрался первым, прихватив с собой огромный разделочный нож. Точно такой же нож был у Антона, но он не торопился им воспользоваться. Победа сделала его великодушным, он сразу же вспомнил, что в лодке находится женщина. И даже подал мне руку, когда я решила взобраться на льдину, чтобы размять затекшие от холода и неподвижности ноги.

Зверь действительно оказался огромным – что-то около двух метров в длину. Наш собственный бот был всего лишь на полметра длиннее. Пуля разворотила тюленю лоб.

– Ну что? – Макс подмигнул нейрохирургу. – Сами будете заниматься зверем или поручите это деликатное дело специалисту?

– Пожалуй, имеет смысл посмотреть, как это делает специалист. Чтобы приобрести необходимые навыки. Вы не против ликбеза, Макс?

– Ну, тогда смотрите и запоминайте. Будете потом жене рассказывать за столом на пролетарские праздники.

Макс снял куртку и остался в одной спортивной майке: той самой, в которой я впервые увидела его. От вида сухих мускулистых предплечий мне стало еще холоднее. Пинками он перевернул тушу на живот и сделал первый продольный надрез. Шкура с фантастическим слоем подкожного жира снималась так же легко, как кожура с банана: во всяком случае, именно так это выглядело со стороны. Макс помогал себе железным крюком, больше похожим на каминную кочергу. На льдину вылилось огромное количество крови, она протапливала лед, и скоро под тушей тюленя образовалась яма.

Антон зачарованно наблюдал, как матрос расправляется с мертвым тюленем.

– Если бы тюлени верили в богов и имели имена, этого звали бы Марсием, – сказал он.

– И всех остальных тоже. – Я сняла заиндевевшие, совершенно бесполезные рукавицы. – Всех остальных, которых вы убьете… Думаю, это было бы самое распространенное имя.

От холода у меня сводило позвоночник, а дымящаяся лужа крови выглядела такой теплой. И я подошла к ней, присела на корточки и опустила руки в кровь. Тепло вошло в пальцы не сразу, а когда вошло, то полностью завладело ими. Это было странное чувство и страшное чувство: пролитая кровь мертвого животного держала меня за руки, она не хотела их отпускать, она убаюкивала, она шептала кончикам пальцев: не уходите, нам будет так хорошо вместе… Я почувствовала, что засыпаю, – еще минута, и я свалюсь прямо здесь, возле целебного источника, возле этой чаши святого тюленьего Грааля… Но потом, где-то в самой глубине застывшего мозга, возникла слепящая точка одной-единственной мысли: если эта кровь так действует на меня, то как она подействует на человека, убившего семь невинных юношей и уже чувствовавшего ее запах? Человека, который ушел на тюленью охоту в одном из ботов и, возможно, именно сейчас делает то же, что и я?…