– Пахтаабада, – терпеливо повторил Муха.

– Для уроженца Пахтаабада ты неплохо говоришь по-русски.

– Это мамочка. Моя мама русская, совершенно безумная женщина, бросила родителей-профессоров в Нижнем Новгороде и поехала за папахеном в Узбекистан. У меня отличный папахен, почти бай, то есть председатель исполкома нашего кишлачка. Средневековый узбекский деспот, ничего общего с Абу-Рейха-ном Бируни. Так что маме пришлось обучать меня мировой культуре, трясясь от страха за тандыром. Я же говорю, безумная женщина. И я тоже безумный.

– У нас вообще корабль безумцев, – поддержала Муху я.

А он не так уж глуп, этот молоденький узбек-полукровка. Во всяком случае, не так глуп и поверхностен, как это может показаться на первый взгляд. Я посмотрела на Муху с симпатией. Он сейчас же уловил это: типично женская черта.

– Не вздумай сказать, что тебе нравлюсь я.

– Почему? – Я снова пьяненько хихикнула.

– Потому что… Сама знаешь, почему. Я ведь никогда и ничего не скрываю.

– Именно. Ты и не скрываешь, что ты нагловатый, маленький, хорошенький альфонсик… Я права?

– Конечно, права, – легко согласился Муха. – Но и альфонсики нужны для поддержания равновесия в природе. Равновесия и гармонии. Без альфонсиков скучно, как без бабочек семейства птицекрылов.

– Ого! Ты даже такие тонкости знаешь?

– Еще бы! Я ведь полгода отучился на биологическом.

– А почему только полгода?

– Потому что соблазнил сына ректора, и меня выперли из универа. Теперь вот подрабатываю в компьютерной фирме у патрона. – Муха лукаво посмотрел на меня. – Только предупреждаю, он сразу отпадает. Это моя священная корова, учти.

– И он позволяет тебе бегать на сторону?

– Скажем так, он смотрит на это как на невинные шалости. Сквозь пальцы.

– А как насчет СПИДа?

– Ни боже мой! Я – сторонник безопасного секса. Это высечено золотыми буквами у меня на гениталиях.

– Расскажи мне о нем. – Если уж я ввязалась в это дело, то почему бы не получить дополнительную информацию о Борисе Ивановиче?..

– А что тебя интересует?

– Только общие сведения.

– Ты шпионка корпорации “Майкрософт”?

– А что, похожа?

– Бог его знает, на кого ты похожа… Ни на кого и на всех одновременно, – судя по всему, выпитый коньяк успешно развязал Мухе язык. – Боб… Пардон, Борис Иванович, – он человек конкретный. Специальность, знаешь ли, откладывает отпечаток…

– Я понимаю, электроника, высокие технологии…

– Вовсе нет. Он по первому образованию историк, специализировался на Германии… У него просто оказалась хорошая организаторская жилка…

Я едва не уронила стакан с остатками коньяка: специализировался на Германии, только этого не хватало. Когда я прочла папку Митько, я подумала именно о Германии. Почему я так все связала с этой чертовой Германией, почему я так уперлась в нее? Ведь все может быть не так… Совпадения, совпадения, целые цепи, целые горные хребты, целые Гималаи совпадений… Они могут свести с ума кого угодно…

– И как давно вы знакомы… В смысле, как давно вы живете вместе?

– Подожди, тебя интересуют мужчины или гомосексуалисты?

– А что, это две большие разницы?

Муха добродушно засмеялся:

– Попала, попала! Года три, наверное…

Года три: я судорожно совершала в уме простейшие математические действия и никак не могла получить правильный результат… Года три. Три года. Так, “года три” или “три года”? В конце концов, это совершенно разные вещи. Убийца перестал убивать три года назад. Или “года три” назад? Нет, так не пойдет, его отличительной чертой была пунктуальность: точно обозначенная дата, точно обозначенное время преступления. Три года назад цепочка преступлений прервалась и больше не возобновлялась. Значит, что-то (или кто-то) примирил его с собой. Муха способен примирить с собой кого угодно. Интересно, сколько лет этому мальчику?

– Сколько тебе лет, Муха? Или это тоже запретный вопрос?

– Мне двадцать четыре, – кокетливо сказал Муха.

– Двадцать четыре? – Я сделала удивленные глаза: впрочем, даже наигрывать не пришлось, я действительно была удивлена – Муха выглядел, по крайней мере, лет на пять моложе.

– Могу и паспорт показать. А что, выгляжу моложе? – Беспечно-щенячий вид был гордостью Мухи.

– Намного моложе.

– Есть такой грех…

– Но мне нравятся… м-м… более зрелые мужчины.

– Мне тоже.

– С такими, знаешь ли… Можно, я скажу тебе одну маленькую забавную штучку?

– Валяй!

А теперь соберись, Ева. Все должно быть очень естественным, и ты сама должна выглядеть естественно, – насколько это может позволить себе надравшийся коньяка человек.

– Мой первый мужчина был морячком…

– Очень романтично. Именно поэтому ты здесь?

– Нет… Но у него была шикарная татуировка. Она двигалась, когда мы занимались любовью… Это страшно меня возбуждало. Я и сейчас от этого с ума схожу… От всех этих мужских татуировок.

Муха внимательно посмотрел на меня и рассмеялся:

– Слушай, тогда я знаю, кто тебе нужен… Совместишь приятное с полезным… У кого-то я видел татуировочку… Только вот у кого?.. Черт, и совсем недавно, точно. Я торчал в душе, и… Нет, не вспомнить…

– Может быть, напряжешься?

– Вот что, – Муха почесал переносицу. – Раз пошла такая пьянка, могу оказать тебе услугу. Мы же все-таки представители слабого пола и должны объединяться. Я вспомню у кого. Или в крайнем случае. Слушай, точно, поторчу в душе ..

– Не стоит так воспринимать мои слова, – едва дыша, сказала я.

– Да нет, в этом нет никаких трудностей. Мне и самому интересно поглазеть на обнаженные торсы…

– Ты говорил, что Клио собиралась петь, – перевела я разговор в другое русло.

– Да. То есть не собиралась, а уже поет. Шикарный голос, нужно сказать…

– Уже отошла от дневного происшествия?

– Вполне. Бодра и весела.

– Тогда, может быть, пойдем? Любопытно взглянуть.

– Петь она будет для одного человека. Это ясно. Так что, если хочешь.

Я допила свой коньяк и вдруг неожиданно для себя, так же как и Карпик, громко зевнула. И тут только поняла, как сильно я надралась и как сильно мне хочется спать.