М. Осворт

Корабли вечности

(Фрагмент романа «Перевозчик» из цикла «Ооли. Хроники повседневности»).

Ойа зашипела, поднимаясь густой шапкой в горлышке джуми. Аши снял сосуд с огня, похлопал о столешницу донышком и разлил по чашкам.

- Вот. Аши, как мог, старался. Самая, должна быть, что ни на есть, обыкновенная ойа. Чудес-то пока довольно, а, Мичи-бу?

Мичи согласно кивнул, осторожно прихлебывая горячий, темный, терпкий напиток. Вкус его сильно напоминал быструю ойу - только вот каждый глоток раскрывался внутри сложным, шероховатым, изумительным послевкусием. Мастерство Аши поражало воображение: Мичи всегда казалось, что ойа словно бы обладает собственной волей, а то и норовом. Обыкновенно это не смущало его - скорее, напротив. Всякое соприкосновение с ойей превращалось в своего рода приключение, поскольку заранее узнать, что получится, не было ни малейшей возможности. Насколько мог судить Мичи, с первой попытки приготовить именно ту самую ойу, какая задумана, редко случалось даже и знаменитым ойадо. Подчинить же ее себе, превратить в послушную исполнительницу своих пожеланий и вовсе не дано было никому. Сколь высоким, однако, должно быть искусство, позволявшее - буквально - уговорить ойу побыть ровно тем, чего прямо сейчас особенно и хотелось? Как делаются такие вещи, Мичи некоторым образом себе представлял. Следовало отыскать в себе нужное настроение, особый оттенок чувства, и сосредоточиться на нем всецело - с такой силой, что мир на мгновение переставал существовать. И когда не оставалось ничего, кроме единственного переживания - каким-то неуловимым движением души удавалось порой сообщить, передать его ойе: сущности своенравной, но восприимчивой чрезвычайно, и кроме того - весьма щедрой и благосклонной. Иными словами, ойа была вовсе не прочь побаловать человека исполнением его желаний; сложность заключалась в том, чтобы суметь их до нее донести. Попытка отыскать общий язык с ойей всякий раз требовала от Мичи высочайшего напряжения, полной сосредоточенности. Трудно было даже представить, как ухитрялся Аши делать подобные вещи, спокойно продолжая начатую беседу. Кроме того, по опыту Мичи знал, что легче всего удается ойа, связанная с переживаниями яркими, сильными: приготовить ту же ойу темной страсти в соответствующих обстоятельствах было несложно. Но вот как было выразить эту свою потребность в чашке простой и хорошей ойи? Как передать ей такое чувство? Как вообще можно сосредоточиться на чем-то подобном, да еще и не отвлекаясь от разговора? В подобных вещах, несомненно, и проявлялось высокое мастерство ойадо. Учиться у человека, способного творить чудеса с подобной непринужденностью, представлялось Мичи пределом мечтаний - учиться готовить ойу, конечно. Мысль об ином ученичестве, как и, собственно, поиск наставника, он оставил уже давно - полагая, что едва ли встретит того, кому сможет полностью доверять в подобных вопросах. И вот, словно в насмешку, судьба предлагала ему и то, и другое - слитое воедино и воплощенное в этом загадочном старике. Мог ли он отказаться? Замешательство Мичи, казалось, ничуть не смущало Аши. Он-то, как раз, вел себя так, будто вопрос об ученичестве Мичи - настоящем, то есть, ученичестве - был давно уже делом решенным. И как бы ни откладывал Мичи этот последний шаг, столь для него серьезный - знал он уже, конечно, что непременно учиться будет, и был благодарен Аши за ту ненавязчивость, с какой устанавливались новые их отношения: бувакари.

- Так уж о чем это мы? Все о Пути? Ишь ведь, слов-то наговорили с тобою, а?

- А что, разве это так плохо? Ты знаешь, Аши - я столько раз уже слышал, что самое главное словами не выскажешь... так и хочется, наоборот уже - взять, да попробовать. Мысль понятная, только как-то уж очень оно звучит... как отрезали: мол, нельзя, не получится, невозможно. Ну, а если? Не то, чтобы вот через умствование какое-то истину постигать - не о том я. А сначала как раз вот это, которое самое главное, понять - и как следует понять, по-настоящему - а потом уже взять, да и попытаться слова ему подобрать? Подходящие слова, правильные? Неужели совсем нельзя?

- Отчего же? Попробуй, кто ж тебе запретит? Только Аши вот как об этом мыслит: как ты толком чего поймешь, самому же и тесноваты слова покажутся. Уж ты как их ни складывай - не вмещают они всего. От того-то они у людей, у сведущих, вовсе и не в почете. Не то, чтоб худое в них было что, только вот - мелковата она, посудинка. И другое же понимается: если раньше, кроме как словами, иначе и говорить не мог - так потом что угодно тебе вместо них послужит. Поначалу-то чуть не всякий про Путь замышляет состряпать книжицу. И уж как оно там оборачивается - неведомо, только вот до сих пор такой ведь и не написано. Ну, а может, как знать, тебе-то и суждено? Тут ведь и другое еще - ежели сам понял, да пережил, так на что и слова тогда? Они, понимай так, навроде карты. И верно, в пути тяжело без нее, без карты - а потом-то, когда уж добрался, доплыл себе - на что и нужна она? От нее же вся польза и есть-то, пока в дороге. Но - никак она в странствии не дается. Только так, за шажком - шажок. А потом уж, оглянешься - и весь Путь, почитай, на ладони будто. И тогда - до того все ясно, что уже говорить-то и не о чем, да и незачем.

- Ну, а может, не для себя? Для других? Вдруг кому-нибудь Путь разобрать поможешь? Чтобы лишнего не плутать человеку, не сбиться, не потеряться?

- Ох, Мичи-бу! Оттуда все ведь иначе видится, уж это ты будь уверен. Вроде, помнится - все кружил, да петлял себе. А глядишь - так прямехонько шел, да ровно. А вот где, казалось, уж так хорошо идешь, залюбуешься аж собою - так оглянешься, страшно становится: и выбрался как, не знаешь. И ведь Путь-то каждому - свой. От чужой карты много ли проку?

- Но, и все-таки? Может, хотя бы набросками как-то, в общих чертах...

- Вот ты, Мичи, как будто морячил малость?

- Ну да, было дело.

- Стало быть, в картах кой-чего смыслишь?

- Разобрать могу.

- А нарисовать?

- Смотря что. Ооли - пожалуйста, во всех подробностях. Да и ближние земли - запросто. Ну, а что подальше - то уже приблизительно, именно что в общих чертах только...

- Ну, а хоть бы и приблизительно. Давай так: вот здесь у нас будет славный град Ооли...

Аши подвинул на середину стола изящную мисочку для перемешивания сухих составляющих ойи - пожалуй, среди прочих предметов она, и верно, более всего подходила, чтобы обозначать Ооли.

- А вот тут - Аши переставил джуми к дальнему краю столешницы - будут у нас суровые скалистые вершины Катлана. Так?

- Если так, тогда Коби получится здесь - Мичи перенес тяжелую ступку на место, что соответствовало положению этого большого и плодородного острова - а вот тут должна располагаться земля Вакабаси. Землю Вакабаси представляла желтого цвета коробочка с цветками йими. Мичи потянулся к своей сумке за пригоршней монет, чтобы продолжить увлекательное занятие. Вскоре монеты, вместе с баночками и чашками, заняли места на столешнице, обозначая положение всякого сколько-нибудь заметного клочка выступающей из моря земли: Либушан, цепочку островов Ангамаа...

- Порт Заат - выложил свою последнюю монету Мичи, любуясь получившейся картиной: весь известный мир лежал перед ними, и все мало-мальски стоящее в нем было хоть чем-нибудь, да отмечено.

- Ну, даешь, Мичи-бу! Это надо же, красотища какая вышла! - восхитился Аши - Поглядел, да и вот - выходи себе в море смело. Не заблудишься, все по местам, как есть. Ну, а ежели вот - Аши протянул Мичи коробку с маленькими сухими акади, явно затевая продолжение их забавы - ежели захочется старику отправиться вот сюда?