Олег Малахов

Коридоры

Шила работает три года:почти.

"Today my body, mind and spirit are a healthy team" * - день начался, вернее, закончилась рабочая ночь и нужно отдохнуть. Сью придёт позже.

По ту сторону Ла-Манша просыпаются люди с новыми глазами. У того парня, что пересечёт Ла-Манш сегодня к 5 часам, глаза ещё закрыты, и когда Шила уснёт, они откроются, и, выйдя на улицу, обладатель чистых голубых глаз превратится в прохожего, похожего на желающего куда-то уехать человека.

Бессмысленный поход по магазинам: Нужно просто что-то купить. Он автор бестселлера " Мария ищет". За книгу он получил деньги. Пока писал книгу, он не мог уподобиться своей героине и тоже начать поиск. Его Мария в итоге кое-что нашла, пусть смерть, но нашла, поэтому он был тоже полон надежды тоже что-то найти. После того, как Шила закрыла глаза, начался поиск. Ещё до того, как она проснётся, он будет в её городе.

Дикая, разнузданная душа у холодных кабинок, в которых женщины, сексапильные королевы, податливые и не ломающиеся, удовлетворяют потребности мужчин.

:::::::::::::::::::::::::::::::::::.

How d'ya do, baby:и через 15-20 минут кабинка вновь будет манить бёдрами и грудью случайной дивы. How d'ya do, baby:и всё, что останется через 15-20 минут, - это запах спермы и ожидание.

Через 15 минут после приезда Писатель уже пил с каким-то моряком из Ренна. И пил до ночи, люди приходили, многие посетители были хорошо знакомы друг с другом. Ему не нужны были знакомства. Он пил и знал, как проведёт ночь.

Девушек было немного. Он выбирал недолго. Шила - блондинка, а это всегда преимущество, он пошёл с ней.

Он занимался с ней разным сексом. Щила чувствовала вроде бы всё то же самое, что и всегда: симпатичный, пьяный парень, иностранец избавляется от скопившегося семени. Она тоже иностранка в этой стране, но только используемая, а он - пользователь. Маленький городок её матери с криками продавцов молока по утрам открывает ставни. Больно, почему-то именно сейчас, от запаха свежего хлеба, от черепичных крыш: Всё кончилось, а Шила не сможет продолжить. Сью найдёт её, но ничего вразумительного она от неё не услышит. Шила будет говорить на своём иностранном языке:

Писатель выйдет в город. Ему четверть века, а многовековой город открывает для него магазины, кафе, продаёт газеты:

Писатель не читает газет.

А Шила сегодня попадёт в завтрашнюю газету.

Писателю не пришлось говорить ни слова, Шила всё поняла без слов. И чем-то была её душа, чем-то неразгаданным, а он разгадал, не для себя, а для неё, и Шила окажется в завтрашних газетах чужого города, в котором она поняла, что есть что-то ещё, кроме него.

А Писателю сложно всё время думать об этом, об ЭТОМ и постоянно выделять каким-то образом свои мысли, мысли об: именно, этом.

8 километров он пройдёт пешком, дорога надоест, озабоченные водители, сосредоточенные на чём-то своём, несущественном, либо чрезмерно существенном, пролетают в разных автомобилях, как в собственных пожизненных гробах. Писатель вспомнит, что именно так он рассуждал, будучи подростком, бурно постигающим жизнь, а потом как-то перестал обращать на это внимание. Он прошёл 8 километров, и ему хотелось занять место в чьём-нибудь автомобиле. После 8 километров гробницей почему-то становится безжалостно скоростное шоссе.

Сейчас остановится машина, подберёт Писателя, закон будет соблюдён, и он знал об этом, о том, что всё повинуется насилию над словом. Пусть не осталось места поэзии в небольшом Фольксвагене, но Писатель радуется бессловесному пространству.

Писатель в пути. Тихая ночь. Электронное перевоплощение знаков в ноут-буках. Холестерин. Антибиотики. Абсолютная монархия в стране писательского воображения. Помнит ли он Шилу? Останется ли память о ней?

"Возьми меня," - шептали чьи-то губы.

"Ты одна:"

"Я могу тебе помочь:" - и ночь:

Может быть, нет смысла начинать?..

Может быть, нет смысла начинать ночь:

Но коридоры чьих-то душ манят.

Стоит выйти на улицу - город пьянит, огненный город, подёргивающийся в слезе галлюциноген. Писатель смахнёт слезу.

Sense is over - надпись на стене дома, полного коридоров.

И взбегая куда-то вверх по лестнице, он думал о том, что она не может быть бесконечной, что будет светлое лицо, оно встретит его там, наверху, на вершине мира:

:Я хочу сигарету:

Несмотря на то, что дым не заменяет дыхание, это единственное, что мне действительно необходимо. Без сигареты здесь не обойтись. И обычный табак не подойдёт.

:Ты придёшь?..

:Кто знает:

:Я хочу, чтобы ты пришёл:

:Не знаю, что причиняет большую боль?.. встреча или расставание. Что больней?.. сейчас смотреть в твои глаза и видеть притаившуюся в них душу или:

:потом стареть и погружаться в мир воспоминаний.

Тающая в интерьерах, световых гаммах, дизайнерских экспериментах, хрупкая, юная нимфа томится в безвыходной истерии, инертно роскошествующая жертва ситуации: Девочка в Париже. Ах, богема!

Это не мой мир: А подарите ли вы мне чувства? Ха, мазок, ещё мазок. Возьму что-то с собой. Внутри ожидание чуда:Лицо твое, как некая отдушина. Мир сжимается, затягивает. Твое лицо путешествует в моих трагических видениях. Лицо твое, как боль и утешение, как вспышка, как искажение моего отражения в чужом зеркале. Должен ли ждать лицо? Найду и странным образом утрачу все...

Писатель уже наблюдал... Этот город был ему знаком, но ему вновь не терпелось погрузиться в душное пространство улиц и домов, в звуки, в свет. Вернись...пока не поздно, но погружение начинается, неизбежным оказывается писательское соединение с этим городом, ведь это не просто город... Это знак... шифр... он подчиняет творческие порывы... он хранит культурологические коды...

Она демонстрирует чьи-то фантазии на своем тельце. Милая Марта. Я помню твои детские причуды. Ты была кокеткой, любимицей. Тобой восхищались - и тебе нравилось восхищать. Ты красива и сообразительна. Девочка в Париже. И он уже рядом. В этом городе...

... Разящий взгляд... Сквозь пристально всматривающиеся оценивающие взгляды, вспышки фотоаппаратов, огоньки видеокамер...

Разящий взгляд. Она чуть не ослепла.

Марта больше не выйдет на подиум, сошлется на недомогание, на что угодно...

Это не оплошность. Глаза соединяют мир вокруг с душой внутри. Глаза закроются - опустится занавес...

Марта... Руки дрожали. Опасная бритва. Раны предназначались, а оказалось, что в хрупком трепетном теле билось сердце, не просто билось, чтобы жизнь теплилась, а чтобы появилось ощущение необходимости умереть...

Как мило... Прогулки на катере.

Кровь. Тихая смерть. Строки старинных книг.

Зову дождь. Все, кто еще не ушел, зовут дождь.

Как мило, на шее капли, на пальцах капли, мало слез - это кровь неба.

Я задержусь в кафе радом с ее домом.

Я задумаюсь... Клерки в черных пиджаках заточили мои мысли... Биржевая вакханалия погубила девушку.

Порядок и беспорядок. У нее дома всегда был изящный беспорядок, и музыка играла слишком громко, и слишком много лжи хранили стены.

Вот она на дискотеке. Привлекает всеобщее внимание. Наука не знает таких примеров, но она умеет интерпретировать свои мысли и разговаривать с дельфинами, по крайней мере ей позволяет так полагать ее собственный внутренний мир. Она непоправимо свободна в своих иррациональных перевоплощениях.

Писатель в клубе. Отрешенная молодежь. Ритм - стук сердца. Писательский стук сердца не подчиняется ритму.

Писательские шаги - звуки моря. Крах последней иллюзии...дельфины онемели...девушка оглохла.

Прощайте облака, тени домов, которые засвидетельствовали мои страдания. Прощайте любимые маршруты, хранящие мои следы.

Город неотъемлем и неприемлем. Город заражен мной. Беспокойный город. Последний звук. Мои признания. Глаза, вдохновляющиеся моими словами, утраченными ныне... Сюжеты остаются, исчезают люди.