– Это заразно, – сказал сэр Бедивер. – В распаленности диаволом вы от него недалеко ушли.

Коричневый Рыцарь преклоняючи колена.

– Сообщите же мне имя рыцаря, одержавшего надо мной верх, – сказал он. – Ибо хоть верх и был одержан обманом и надувательством, по большому счету, удары, нанесенные мне им, выдают крепкую руку, подобных коей я не встречал за все свои двадцать и шесть лет.

– Этого мы не ведаем, – ответила Гвиневера. – Но скажите мне, Коричневый Рыцарь, откуда вы родом?

– Из Шотландии, – сказал рыцарь. – Нам в Шотландии нравится коричневый цвет – это цвет нашего виски, и цвет нашей одежды, и цвет наших пустошей после того, как солнце разделается с ними. И хоть я осведомлен, что рыцарям хорошего происхождения не следует носить коричневые доспехи с черным конем, я, по преимуществу, поступаю, как мне вздумается. Кроме того, коричневый – самый сексуальный из всех цветов, как это установлено многочисленными научными трудами, а происходит сексуальность эта, как я считаю, из-за его отношений – в смысле цветовой палитры – с lort'oм, и я здесь употребляю датский термин, дабы не оскорбить королевского…

Гвиневера за беседой с Коричневым Рыцарем.

– Бомбардировка поистине ужасающа, – сказал он. – Я только что из Лондона – там всюду пожары. За один раз они отправляют больше пяти или шести сот самолетов. Однако народ переносит это очень мужественно, при учете всего.

– Но мы ведь их тоже бомбим, разве нет? – спросила Гвиневера.

– Да, – ответил Коричневый Рыцарь. – Против их городов мы пользуемся „веллингтонами“, „хэмпденами“ и „галифаксами“. Хотя потери очень велики. Около шести-семи процентов на каждый воздушный рейд. Это очень близко к неприемлемому.

– А что именно неприемлемо?

– Вслух о неприемлемом никогда не говорится, – сказал Коричневый Рыцарь. – Оно варьируется в зависимости от ситуации. Порою ситуация настоятельно такова, что приемлемое – больше, понимаете, того, что раньше считалось неприемлемым. В такой капкан попадать не хочется. Посему употребляется формула „очень близко к неприемлемому“.

– Отвратительный способ ведения войны, – сказала Гвиневера. – Я все же предпочитаю дедовские.

– Не могу с вами не согласиться, – сказал Коричневый Рыцарь. – Войну надлежит оставить на долю воинам, иначе говоря – нам.

– А не происходит так потому, – сказала Гвиневера, – что вы, рыцари, вечно слоняетесь по лесам и долбаете друг друга в мелкие дребезги. У вас нет ни понимания долгосрочного плана, ни какого-то ощущения стратегии.

– Такова наша традиция, – сказал Коричневый Рыцарь. – Именно так мы аккумулируем почет.

– Это хорошо и правильно, – сказала Гвиневера, – и я признаю, что мне – так же, как и любому мужчине, – нравится видеть хорошо направленную в шлем затрещину или тычок в промежность. Но в наши дни такого сорта поведение себя, как говорится, не окупает. Что такое один рыцарь верхом, сколь искусен бы он ни был, супротив шести сот самолетов, вылетевших на прицельное бомбометание? Безделка.

– Они умеют что угодно, только не целиться, – сказал Коричневый Рыцарь. – Разрушений творят массу, это да, но прицельными их никак не назовешь. Могут раскокать чайник и промахнуться мимо нефтеотстойника.

– Правда, что ли?

– Еще б не правда. Я сам когда-то был летчиком. Бросил. Хотя индивидуальный воздушный бой несет в себе некие свойства рыцарского поединка, все равно это не одно и то же. А пулемет – оружие несимпатичное.

Гвиневера в постели с Коричневым Рыцарем.

– Изумительно, – сказала королева. – Лучше у меня никогда не бывало.

– Мы, скотты, кое-что понимаем, – сказал сэр Роберт. – Клянусь Клайдом, Фортом, Ди, Тэем и Твидом, нашими основными водными артериями, – а я клянусь нашими основными водными артериями исключительно, ибо не верую в Бога, – итак, Клайдом, Фортом, Ди, Тэем и Твидом я заявляю, что ни с кем так славно не кувыркался я никогда в жизни, как с вами.

– Как это очаровательно с вашей стороны, – сказала Гвиневера. – Само стремление к оргазму, мнится мне, есть нечто, надлежимое к оставлению низшим сословиям, лишенным иных удовольствий, кроме запоев. Однако, будучи совокупленным, прошу прошения за каламбур, с высочайшими уровнями духовного родства, как произошло в настоящем случае…

– Вот таких королев мне и подавай, – сказал Коричневый Рыцарь, – хоть вам и тридцать шесть.

– А вы раньше спали с королевой?

– Спал, – ответил Коричневый Рыцарь. – На самом деле – с тремя. Надеюсь, это не похвальба. Вы меня спросили, и я ответствую честно и по-мужски. Королевы эти, возможно, и правили некрупными владеньями, но ведь все равно королевы. И вы – лучше всех.

– Я всегда была лучше всех, – сказала Гвиневера. – Всю свою жизнь.

– Неужто это Мордред – пляшет вон там, один в лунном свете?

– Он, и никто другой!

– А о чем он так пляшет?

– Зрелище столь своеобразно, столь беспрецедентно, что нам придется читать его пляску!

– Вот он кланяется влево, а вот он кланяется вправо, и вот он кланяется во фрунт!

– Как бы принимая овацию!

– Вот воздевает он правое колено – медленно, медленно, сцепляет он под этим коленом руки, а потом резко его целует!

– Какая самовлюбленность! Крайне омерзительно!

– Вот руками он как бы отталкивает что-то от себя, а левой ногой как бы пинает кого-то, отпихивая от себя прочь.

– Тем самым он демонстрирует отторжение себя от всяческих обычаев того народа, что ходит по земле!

– Он подпрыгивает, бегает, подпрыгивает, и бегает, и подпрыгивает!

– Да и себя при том непомерно превозносит!

– Вот он скачет взад-вперед по сцене, или по тому, что было бы сценой и было сценой, правая нога его вытянута, а руками он делает обруч или круг у себя над головой!

– Это ж он корону изображает!

– Тьфу, тьфу! Вопиющая измена вытанцовывается тут перед нами!

– А вот он будто считает – указательным пальцем правой руки тычет в большой, указательный, средний, безымянный и мизинец левой!

– Это он сокровища Англии подсчитывает!

– А вот показывает, как карабкается по лестнице – все выше, выше и выше!

– На вершину всего мира, никак!

– Отчего же ум его мог столь изогнуться и разложиться?

– Глаза его – что головы шепелявых змей!

– Иногда плюются глаза эти, а иногда сочатся какой-то жуткой субстанцией…

– Упаси Небеса меня от того, чтобы слова мои были истолкованы как оправдание Мордредова поведения, но…

– Но что?

– Артур же действительно пытался его убить, когда Мордред был ужасающе юн!

– Так ведь это Мерлин напророчил, что Артура уничтожит тот, кто родится первым майским днем!

– Артур всех детей, рожденных в первый день мая знатными дамами от знатных лордов, посадил на корабль!

– И корабль отплыл под аккомпанемент жизнеутверждающей музыки!

– Артур ведь очень любит музыку, причем – любого сорта!

– И корабль этот весь раскололся о подводные скалы! Намеренно!

– А это уже граничит с вероломством!

– Мордреда же выбросило на берег, и он спасся!

– И выжил, и стал такой вот омерзительной тварью!

– Подумать только – этот человек ныне воссел на трон власти!

– О черный день Британии!

– И день грядет еще чернее!

Ланселот что есть дури колотя по шлему Желтого Рыцаря. Стороны обмениваючись яростными ударами. Преимущество – то у одной стороны, то у другой.

На поле возникаючи маленькая девочка в зеленых одеждах.

– Прошу вас, сэры, – сказала она.

Ланселот подамши Желтому Рыцарю знак немного отступить.

– В чем дело? – спросил он у девочки.

– Прошу вас, сэры, вы не купите у меня печенья герл-гайдов? По пять шиллингов за коробочку.

– Четыре, – сказал Ланселот, доставая кошелек.

– Четыре коробочки?

– Четыре шиллинга, – сказал Ланселот. – Две коробочки. Одну – вот этому моему другу.

– Сэр, но это же печенье герл-гайдов. Цена твердая. Нам не разрешают ее менять.

– Значит, торг ты проиграешь, – сказал Ланселот. – По мне, так ни одна коробочка печенья герл-гайдов не может быть дороже двух шиллингов. Четыре – уже щедро.