– И я слышал, он отвечает вам взаимностью. Вам очень повезло! Меня он ненавидит, хотя он все-таки мой...
Сильви закрыла ладонью рот Франсуа, чтобы из него не вылетело признание, грозящее смертью. Ее гнев прошел, и теперь она, растроганная той горькой болью, что сквозила в его словах, жалела Франсуа.
– Он мало вас знает! Забудьте о Мазарини! Служите этому мальчику, которого вы любите и который, я верю, будет великим королем, когда повзрослеет. И тогда он полюбит вас...
– Иначе говоря, это будет корыстная любовь? Как у его матери...
Франсуа неожиданно приблизился к Сильви и заключил ее в объятия.
– А вы? Кроме этого мальчика, кого вы любите, Сильви? Неужели этого простака, кому отдали себя?
– Естественно, я люблю его, – воскликнула она, пытаясь оттолкнуть Франсуа, – и я запрещаю вам говорить о моем муже с таким презрением. Кто вы такой, чем вы лучше его?
Сопротивление, которое оказывала ему Сильви, казалось, забавляло Бофора. Она слышала его смех, когда он все сильнее сжимал ее в объятиях.
– Я, разумеется, дурак, раз дал ему отнять вас у меня...
– Я никогда не была вашей...
– Позвольте! Вы принадлежали мне, так как вы любили только меня! Или я ошибаюсь?! О Сильви, Сильви! Вспомним о нас! И перестаньте сопротивляться! Как никогда, вы похожи на разъяренную кошку, а я всего лишь хочу вас поцеловать...
– Но я не желаю этого... Оставьте меня!
Изо всех сил упершись руками в его грудь, она пыталась оттолкнуть Франсуа, но ничего не могла поделать с мужчиной, который легко гнул подковы. Он прижал ее к себе так близко, что Сильви ощущала на губах его жаркое дыхание.
– Нет! – сказал Франсуа. – Нет, певчая моя птичка, я не выпущу тебя! Я больше никогда тебя не отпущу... Неужели ты еще не поняла, что я люблю тебя?
Эти слова – их она ждала так долго, что уже никогда не надеялась услышать, – поразили ее в самое сердце, несмотря на гнев, который Сильви пыталась вызвать в себе, чтобы надежнее защититься от преступного наслаждения, которое она чувствовала в объятиях Франсуа. Однако Сильви отказывалась сложить оружие...
– Но разве я могу вам верить? Вы дарили свою любовь всем, но только не мне! Вы говорили то же самое многим женщинам!
– Я говорил эти слова только одной женщине – королеве...
– И госпоже де Монбазон...
– Нет. Она слышала от меня много нежных слов и комплиментов, но я ни разу не сказал, что люблю ее...
– А мне вы это говорите? Или эти слова вырвались помимо вашей воли, чтобы, услышав их, я стала сговорчивее? Разве не так, Франсуа?
– Ты хочешь, чтобы я повторил? Это легко, я бессчетное число раз произносил эти слова в душе, когда сидел в тюрьме... Я надеялся, и это была безумная надежда, что ты услышишь их, что ты придешь, как приходила ко мне Мари, что ты наконец поймешь, как я обо всем сожалею, как я несчастен! Я потерял не только свободу, но и тебя... Поэтому, любовь моя, теперь, когда ты в моих руках, не проси меня тебя отпустить...
Вдруг Сильви почувствовала на губах его губы и сдалась. К чему бороться с собой? Сердце ее ликовало, когда она, забыв обо всем, кроме настоящего мгновения, отдалась наконец этому поцелую, который пожирал ее, обессиливал, жарко горел на ее шее, на груди, прежде чем снова возвращался к губам, и на этот раз губы Сильви отвечали на него с пылкостью, потрясавшей Франсуа... Он почувствовал, что эта ночь будет принадлежать ему, станет незабываемой и вознаградит его за все те ночи, которые Франсуа провел в одиночестве, заключенный в Венсеннском замке и терзаемый ревностью, словно прикованный к скале Прометей. Наклонившись, он уже подхватил на руки молодую женщину, чтобы отнести ее на траву, ковром расстилавшуюся под плакучей ивой, как вдруг услышал чей-то сухой негромкий кашель.
Волшебство рассеялось. Франсуа поспешно опустил на землю Сильви, которая едва держалась на ногах, опьяненная любовью, и была вынуждена схватиться за плечо Франсуа, чтобы не упасть. Потом он в бешенстве повернулся к непрошеному гостю:
– Какой черт вас принес сюда и что вам угодно?
– Это я, друг мой, я, Гонди! О, я в отчаянии, что пришел так некстати, но я ищу вас уже битый час, и ваш слуга сказал мне, что вы в саду... Тысячу извинений, госпожа герцогиня! Считайте меня самым несчастным из ваших покорных слуг...
– Но вам же сказали, что я в своем саду. Но не в соседнем!
– Знаю, знаю, но я услышал голоса... И к тому же пробил решающий час. Вы должны немедленно пойти со мной...
В жалостливом и лицемерном тоне сквозила непреклонная воля.
– Постарайтесь не лгать, – недовольно проворчал Бофор, – иначе я до моей смерти не прощу вам вашу нескромность!
– О какой нескромности вы говорите, друг мой? О том... что я перелез через обрушившуюся стену? Это сущий пустяк, и ко всему прочему я увидел двух людей, которые безмятежно разговаривали в беседке.
– Вы вообще ничего не видели! И постарайтесь сдерживать гадюку, которая заменяет вам язык! Теперь говорите, в чем дело?
Тон коадъютера, ранее звучавший то плаксиво, то просяще, сразу изменился и стал твердым.
– Вокруг Пале-Рояля возводят баррикады. За дело взялся народ Парижа! Люди разбирают мостовые, опрокидывают повозки, делают оружие. Те, кто вооружен, снабжают безоружных. Приходское духовенство на моей стороне и ждет меня, а вас ждут ваши друзья!
– И кто же это?
– Все парижане: ремесленники, рабочие, торговцы, грузчики, люди с Крытого рынка. Все они хотят знать, с ними ли вы...
– Сердцем я с ними, но как могу я себя обнаруживать? Я совсем не желаю, чтобы первая попавшаяся рота гвардейцев или мушкетеров схватила меня и отвезла в Венсеннский замок...
– Я пришел за вами только потому, что вам бояться нечего. Народ хочет заставить Мазарини освободить Брусселя и Бланмениля. Никто не допустит, чтобы он снова посадил вас в тюрьму! Тем более что вы самая знатная жертва итальянца. Пойдемте, прошу вас! Парламент будет признателен вам за это проявление солидарности. Он может принять официальное решение о вашем освобождении...
Франсуа, раздираемый противоречивыми чувствами, повернулся к Сильви и взял ее за руки.
– У меня не хватает мужества покинуть вас в эту минуту, любимая моя! Но ночь еще не кончилась. Перед рассветом я вернусь к вам...
Поцеловав ее похолодевшие пальцы, он отстранился от Сильви, не в силах видеть слезы в глазах молодой женщины.
– Я иду с вами! – резко сказал он. – Но пошли быстрее!
Коадъютер одарил Сильви торжествующей улыбкой и низким поклоном; потом мужчины перелезли через проем и скрылись в зарослях заброшенного сада. После этого Сильви вернулась в беседку и опустилась на скамью. Сердце ее готово было выпрыгнуть из груди. Никогда в жизни она не была охвачена таким волнением! Сильви и вообразить себе не могла, что была так близка к долгожданной победе. Неужели это был не сон? Неужели это наяву Франсуа держал ее в своих объятиях, это его губы прошептали «я люблю тебя»? Сильви, охваченная восхитительным трепетом, продолжала вслушиваться в музыку этих слов. Она даже не пыталась понять, почему эта любовь расцвела в тюрьме Венсеннского замка именно в те дни, когда она стала женой Жана. Она не хотела думать о том, что ее замужество, пробудив скрытую ревность, подействовало таким образом на слишком пылкого мужчину, который не умел и не хотел противостоять ни одному своему порыву чувства, ни одной своей страсти. Сильви хотела наслаждаться счастьем быть наконец любимой тем, кого обожала всю жизнь. Она призналась себе в этом и перестала обманывать себя. Разве не здесь она так часто мечтала о Франсуа, глядя на темные окна его дома! И совсем скоро он вернется, и волшебство начнется снова...
«Что ты будешь делать? – спросила она себя. – Да, он вернется, и вы станете продолжать ваш любовный дуэт с того мгновения, когда его прервал Гонди? Он уже захватил тебя, и ты отдашься своему счастью, не задумываясь над тем, что непоправимое уже отделило тебя от мужа. Он вернется лишь затем, чтобы овладеть тобой, сделать тебя своей любовницей, как сделал Монбазон. И ты не сможешь ему в этом помешать: он ветер и буря, он не любит ждать, и ты отдашься ему, не сопротивляясь – у тебя на это не хватит сил! – только потому, что он сказал „я люблю тебя“... Ты хочешь его так же сильно, как он тебя... Через час, быть может, в твоей жизни все непоправимо изменится».
