— Конечно, — ответил Иаак.

Женщина осталась стоять на коленях. Она не получила позволения встать.

— Да, — наконец с одобрением произнес он. — Думаю, вы сделаете все, как надо.

— Полагаю, я с удовольствием возьмусь за дело.

— Разумеется, — усмехнулся он.

Она вздрогнула, испытывая одновременно смущение и ярость. Она не знала, понравится ли ей поручение. В глубине ее прекрасного, трепещущего тела пробуждались чувства.

Затем она вновь превратилась в патрицианку.

— Я прослежу, чтобы вас включили в список грузов для отправки на Тангару, — заметил он.

— Другие девятнадцать женщин тоже будут свободными и знатными? — поинтересовалась она.

— Нет, — покачал он головой. — Это будут обычные рабыни, разве что, пожалуй, удивительно красивые.

— Но я должна быть красивее всех, — настаивала она.

— Это неизвестно. Кто будет самой красивой из вас, решат мужчины.

— Презираю мужчин, — поморщилась она. — Конечно, кроме вашей светлости, — торопливо добавила она.

— С вами будет послан еще один человек, — продолжал Иаак. — В интересах безопасности он свяжется с вами позднее.

— Это будет член экипажа?

— Да.

— Он передаст мне кинжал?

— Да, и поможет в вашей работе, насколько это возможно.

— Не понимаю…

— Он будет обязан убедиться, что вы получили кинжал, — объяснил Иаак, — но, в конце концов, не ему придется остаться наедине с варваром ночью.

— Понятно, — протянула она.

— Кроме того, он устроит ваш побег после того, как все будет закончено, поможет вам спастись и достичь внутренних областей Империи, где вы получите награды, богатство и титул, новые поместья и дворцы и тому подобные знаки признательности Империи.

— Благодарю, господин!

— Так вы считаете, что справитесь с поручением?

— Несомненно, господин, — улыбнулась она.

— Сможете ли вы оставаться такой же твердой, когда ваши маленькие, прелестные ножки охватят стальные браслеты, когда вы всем телом почувствуете цепи, а шеи коснется сталь ошейника?

— Я буду знать, что все это просто притворство, — ответила она.

— Думаю, вас будут охранять так же строго, как любую другую девчонку на корабле.

— Девчонку? — изумленно переспросила она.

— Так обычно называют рабынь, — объяснил он, — потому что они ничтожные создания, потому что они начисто лишены ханжества и лицемерия и способны открыто заявить о своей чувственности.

— Я смогу носить цепи, — гордо ответила она, — утешая себя тем, что их тяжесть потом мне в тысячу раз воздастся золотом!

— Можете встать, — объявил он.

Она поднялась и заспешила к одежде, кучей сваленной на мраморном полу.

Неумело поднимая и разбирая одежду, она повернулась к собеседнику.

— Вы позволите мне позвать горничную? — спросила она.

— Нет, — усмехнулся третейский судья.

— Но как же я справлюсь со всем этим? — изумленно поинтересовалась женщина.

— Рабыня, маску которой вам придется надеть, редко нуждается в помощи — обычно ее одежда бывает чрезвычайно простой, если ей вообще позволяют одеться.

— А мои волосы? — напомнила она.

— Ухаживать за ними тоже будет весьма просто, — объяснил Иаак. — Их придется только как следует мыть, сушить и расчесывать, чтобы они выглядели естественными, пышными, живыми, блестящими и длинными.

— Я хотела бы взять с собой горничную, — заметила она.

— Нет.

— Я хочу еще каны, — раздраженно потребовала она.

— Нет, — вновь покачал головой Иаак. — Не одевайтесь здесь. Я занят.

Она застыла на месте, прижимая к себе одежду.

— На вашем месте я бы на время забыл, что значит пить кану из люкситовых бокалов. Вам придется привыкать лакать воду из миски, стоя на четвереньках.

— Конечно, это я буду делать только некоторое время, — уточнила женщина.

— Несомненно, — подтвердил он.

Она метнула в него яростный взгляд. Женщину провели во дворец тайным путем и точно так же должны были выпроводить обратно. Иаак предпочитал, чтобы как можно меньше зевак видели приходы и уходы таинственной компании, слышали шаги в темноте, приезд и отъезд закрытых автомобилей, в которых находилась сама знатная дама и ее эскорт.

— Можете идти, — коротко сказал он.

— Я не привыкла к такому обращению, — возразила она. — Я — дама из сословия сенаторов.

— Теперь вы мой тайный агент и должны привыкнуть к приказам, — объяснил он.

Она смутилась и еще крепче прижала к себе одежду.

— Потом вы сможете стать знатной дамой со своим вновь обретенным богатством и положением, — продолжал он. — Теперь же вы не более, чем тщеславная, обедневшая аристократка сомнительной репутации, отвергнутая собственной семьей.

— Негодяй! — пробормотала она.

Иаак поднял голову, и она отшатнулась.

— Надо бы ударить вас, — сухо заметил он.

Она затаила дыхание.

— Вероятно, вы можете себе представить, что почувствуете, если вас схватят и подвергнут насилию?

Она съежилась и оборонительным жестом завернулась в одежду.

— Я шучу, — пояснил он.

— Конечно, господин! — рассмеялась она. — Господин…

— Что?

— Вы говорили о своих осведомителях — о служащих бань и так далее…

— И что же? — удивился он.

— Моя личная горничная тоже была среди них? — с раздражением поинтересовалась женщина.

— Возможно.

— Я побью ее, — пообещала женщина, — так, как еще никогда не наказывала!

— Ваша машина ждет, — перебил Иаак, третейский судья. — Завтра с вами свяжутся вновь, чтобы передать необходимые указания. Оденьтесь за дверью.

— Да, господин, — кивнула она и попятилась к выходу.

За дверью ею овладели чувства, подобные плещущему вокруг морю, с хаотичными приливами, непостижимым волнением, штормами смущения, радости, тщеславия, ярости, унижения и любопытства. Ее ждало блестящее будущее — возврат удачи, предвкушение новых титулов, богатства и власти, так, что она может занять место среди самых знатных дам Империи, вероятно, ее даже пригласят ко двору! И все это можно купить так запросто, за такую незначительную плату — всего лишь улучить минуту и сделать крошечную царапину! Она с легкостью могла проделать это, а потом вернуться в Империю, уничтожить свою семью, расправиться со всеми врагами и всеми другими, с кем только пожелает, кто выскажет неодобрение хотя бы одним словом — да что там, она готова разделаться даже с теми, кто смел бы лишь неодобрительно взглянуть на нее! И вдруг она затряслась от унижения и ярости. Там, в комнате, мужчина смотрел на нее, патрицианку, заставив раздеться, будто рабыню! Конечно, у него не было выбора. Женщина уверяла себя, что он должен был убедиться в том, что она полностью пригодна для выполнения его планов, удостовериться в ее соответствии той роли, для которой он предназначал ее. Да, да, и по-видимому, он счел ее подходящей! Она изумительно красива! Она знала это. Она блестяще справится со своей задачей, лучше, чем любая другая женщина! Она чрезмерно гордилась своей красотой, сознавала ее власть. И все же ее тревожили чувства, которые она испытала под взглядом мужчины, когда он заставил ее повернуться, приказал опуститься перед ним на колени и точно выполнять все его приказы. На мгновение она с ошеломляющей силой и испугом ощутила себя всего лишь женщиной и ничем иным, почувствовала себя существом, которым овладели древние, мощные психосексуальные порывы, существом, у которого нет выбора, нет прав, кроме совершенной, беспомощной женственности. Она была существом, женственным до мозга костей, таким, что эта женственность вызывала в нем благодатную, сияющую, глубокую и порочную страсть. На мгновение она почувствовала суть всепоглощающей любви, послушания и служения, глубокую чувственность существа, которое всего-навсего принадлежит и обязано под угрозой ужасного наказания быть усердным, возбужденным, преданным и самоотверженным. С трудом пытаясь сопротивляться самой себе, она чувствовала себя просто женщиной — настоящей, истинной женщиной до последней клетки, до самых своих основ.