Как поспешно она изгнала подобные мысли из своей головы! Как внезапно возненавидела мужчин! До чего же отвратителен был ей таинственный, всесильный Иаак в черной одежде, третейский судья! А еще больше она ненавидела рабынь, планету, всю Империю, все на свете!

Она родилась в благородной семье, принадлежала к высочайшему роду, к аристократии!

Вдруг она вспомнила о своей горничной: чертова девчонка! С каким удовольствием она избила бы свою горничную!

В эту минуту она увидела неподалеку девушку, которую выслали из комнаты вскоре после того, как туда вошла она, патрицианка, и третейский судья начал обсуждать с ней чрезвычайно деликатное и требующее осторожности дело.

Девушка в белом шерстяном платье без рукавов свернулась комочком на циновке у стены, подальше от дверей комнаты, которые, на всякий случай, были довольно толстыми, с мощными косяками, и, разумеется, не пропускали ни единого звука.

Когда патрицианка вышла из двери, девушка в белом встревожилась, но затем поспешно опустилась на циновку, прижала голову и растопыренные ладони к полу.

— Эй, ты! — небрежно позвала патрицианка.

Девушка бросилась вперед и опустилась перед ней на колени, опять прижав голову и ладони к полу.

— Госпожа? — настороженно и вопросительно пробормотала девушка.

— Ты умеешь выполнять работу горничной? — сердито спросила патрицианка.

— Нет, госпожа! — испуганно ответила девушка. Патрицианка издала раздраженное и нетерпеливое восклицание:

— Мне надо одеться. Ты в состоянии помочь мне?

— Я постараюсь, госпожа, — пролепетала девушка.

Через несколько минут с помощью девушки, которая оказалась весьма искусной помощницей, патрицианка была полностью одета.

С прической они ничего не могли поделать — на нее требовалось затратить несколько часов, но вместе им удалось спрятать волосы под мудреный головной убор из золотой проволоки и расшитой драгоценностями кожи. В темноте вряд ли можно было заметить, что волосы патрицианки не прибраны.

— Ты, конечно, никогда прежде не была горничной у дамы? — спросила патрицианка, разглядывая себя в одно из зеркал.

— Нет, госпожа, — ответила девушка, вновь опускаясь на колени.

— Платье, которое на тебе — это ведь вся твоя одежда, верно?

— Да, госпожа. Простите, госпожа, — прошептала девушка.

— А ты хорошенькая, — снисходительно произнесла патрицианка.

Хотя платье девушки было свободным и доходило до самых щиколоток, под ним ясно различались грациозные округлые формы, к тому же вырез у ворота, который был сделан ниже, чем требовалось, недвусмысленно обнажал прелестную, упругую грудь.

— Спасибо, госпожа.

— Ты не служила горничной и тем не менее, похоже, знакома с ухищрениями и особенностями дамского туалета, — заметила патрицианка.

— Простите, госпожа, — повторила девушка.

— Как интересно, — протянула патрицианка. Девушка в страхе прижалась лицом к полу.

— Посмотри на меня, — приказала патрицианка.

Девушка робко подняла голову, но не осмелилась поднять глаза над вышитым воротником платья женщины, стоящей перед ней.

— Посмотри мне в глаза, милочка, — ласково попросила патрицианка.

С робкой благодарностью девушка выполнила просьбу.

И тут патрицианка изо всей силы отвесила ей яростную пощечину. Слезы хлынули из глаз девушки. Она непонимающе взглянула на патрицианку.

— Разве ты не знаешь, — насмешливо проговорила патрицианка, — что ты не смеешь смотреть в глаза таким, как я, пока не получишь позволение?

— Простите, госпожа, — с дрожью проговорила девушка, прижимая лицо к полу, как делала прежде.

— Ложись на живот, — приказала патрицианка. — Целуй мне ноги!

Девушка немедленно повиновалась.

Патрицианка отшвырнула ее в сторону ногой. Девушка упала на бок, корчась от боли, но не осмелилась поднять глаза на ту, что только что ударила ее.

— Рабыни — отвратительные твари, — сказала свободная женщина.

— Да, госпожа! — подтвердила девушка, не поднимая головы.

Шурша платьем, свободная патрицианка обошла ее и покинула комнату.

«Как унизили меня, — не переставала думать она. — Как я изобью сегодня свою горничную, эту болтливую тварь!»

Конечно, ее горничной теперь была рабыня — таковы оказались последствия ее неудач, истощения средств и расточительного образа жизни.

Машина ждала патрицианку у дворца.

Вскоре после ее отъезда в прихожей зазвенел колокольчик, и рабыня, которую звали Елена, поспешила в комнату, где опустилась на колени перед третейским судьей, выражая покорность.

— Ты плачешь, — заметил он.

— Простите, господин.

— Наша гостья ушла?

— Да, господин.

— Ступай в спальню, — приказал он. — Подготовь все для удовольствия, а затем садись на цепи, обнаженной, у края кровати.

— Да, господин! — воскликнула она, и не спрашивая позволения, подползла и благодарно поцеловала ему ноги.

Вскоре она выбежала из комнаты.

Из окна его спальни она увидела, как темная закрытая машина покидает двор.

Рабыня перевела взгляд на браслеты и ошейник — все они были открыты. Она оглядела комнату, чтобы убедиться, что все готово. Еще чуть-чуть и было бы слишком поздно исправлять какие-либо упущения.

Все было в порядке.

Рабыня отложила в сторону платье. Она со страхом и дрожью смотрела на цепи: какой беспомощной и беззащитной она будет чувствовать себя через минуту!

Рабыне нравилась тяжесть цепей, их звон, то, как они скользили по кольцу в полу.

Все это недвусмысленно напоминало ей о том, кто она такая и какой должна быть.

Конечно, ключи от наручников хранились у хозяина.

Рабыня начала с левой щиколотки, как и полагалось. Первое, чему учили рабыню — как правильно надевать цепи. Тотчас же ее прекрасное тело оказалось во власти стали — прочной, крепкой и основательной.

Она едва сдерживала себя.

Она могла бы расслабиться, но должна была поступать так, как будет угодно хозяину. Она взглянула на стену.

Там висела плеть.

Рабыня не думала, что ее побьют — она собиралась сделать все возможное, чтобы угодить.

Она свернулась клубком, как привязанный котенок, у края кровати, как будто и вправду была животным.