Да, очень многого тогда просто не знали. Не знали, например, что малюсенький кусочек какой-нибудь элементарной заводской грязи может заткнуть отверстие форсунки, изменить тем самым соотношение компонентов, исказить процесс горения, привести к прогару двигателя, к взрыву, к гибели всей огромной ракеты. Кусочек грязи из-под ногтя сборщика...

Работающий на стенде четырехкамерный двигатель производил даже на людей бывалых впечатление ошеломляющее. Виктор Иванович Кузнецов, гироскопист, сказал восхищенно заместителю Глушко Владимиру Ивановичу Курбатову:

– Да... а, ну и зверя вы сделали!

Королев молчал, но улыбка и особый блеск глаз выдавал его восторг. Кстати, непременная черта крупной личности: умение не ревновать и искренне радоваться чужим успехам. В предельной степени даром этим, насколько я знаю, обладал один-единственный мой соотечественник – Пушкин. Но Королев тоже, по счастью, был отмечен этой благодатью в должной мере...

В сроки чрезвычайно сжатые двигатель, как говорят ракетчики, «довели», т.е. довели до ума.

Перечислить, просто назвать все, что сделал Королев, другие главные конструкторы, десятки предприятий смежников для создания межконтинентальной ракеты, невозможно. Ее техническая документация по объему не уступает приличной библиотеке. Тем большее восхищение вызывает эта работа, что выполнена была она в срок рекордный, до сих пор не превзойденный, сильно сомневаюсь, что он вообще когда-либо будет превзойден. Если считать со дня принятия правительственного постановления по «семерке» до ее первого старта прошло три года!162 Для создания подобной новаторской машины это не просто маленький, это ничтожный срок. Достаточно сказать, что при всем счетно-электронном могуществе, расширившихся возможностях производства и при несравненно большем количестве участников самой программы ракета «Энергия» потребовала более десяти лет работы.

Тюратам – это все-таки не пустыня, это предпустынье, северный край песков Кызылкума, сползающих в Туранскую низменность, и весной здесь хорошо: чистое, высокое небо, пряный ветер гуляет по степи и радуются жизни птицы в небе, рыбы в Сырдарье, все твари земные от верблюда до скорпиона. По обеим сторонам бетонки, бегущей из города к «площадке № 2», расстилались красным ковром дикие тюльпаны, невысокие, крепенькие, выносливые: неделю простоят в вазочке, не чета тепличным...

В один из таких весенних мартовских дней 1957 года и прибыл в Тюратам спецпоезд с первой «семеркой». Запломбированные вагоны без промедления отправили по только что сданной железнодорожной ветке в МИК. Солдаты охраны, уставшие от многодневной ответственности, вдвойне тягостной от того, что они не знали, что собственно они охраняют, расслабились, наконец, подставив ласковому солнцу свои обветренные физиономии. Солдаты могли чуток передохнуть, а в МИКе начались горячие денечки: приступали к сборке и контрольным проверкам первой ракеты.

Еще 4 марта Королев утверждает «Техническое задание № 1», согласно которому на космодроме должны были проводиться все доработки ракеты с учетом замечаний в ходе испытаний макета, который стоял, а точнее – лежал расчлененный на отсеки в Подлипках. Такое дублирование увеличивало надежность. Примерно через месяц после прибытия в Тюратам первой «семерки», Королев приехал сам. Вместе с ним – Пилюгин, Рязанский, генералы от Неделина, начальники от Устинова. До него приехал Бармин, озабоченный подготовкой к сдаче стартового комплекса. Из всех Главных Бармин теснее всего сотрудничал со строителями. Все его тут знали, и он всех знал. Его хлопотами на «площадке № 2» поставили четыре щитовых финских домика для высокого начальства, по нынешним меркам довольно убогих, а тогда это были воистину царские апартаменты: каждый состоял из трех комнат да еще умывальник и туалет! Домики стояли на песке неприкаянно, без дорожек, без оградок и выглядели чужеродно, словно упавшие на этот песок метеориты. В первом домике поселился Неделин, во втором – Королев и Мишин163, в третьем – Бармин, Кузнецов, Воскресенский, в четвертом – Глушко, Пилюгин, Рязанский. Вот такой образовался микрогородок будущих ракетных знаменитостей.

Работая на космодроме вскоре после смерти Сергея Павловича, я однажды попросил ключи и просидел в этом домике целый день. В нем никто не жил, ни у кого рука не поднималась занять домик Королева, но и музеем он не был еще. Просто стоял запертый, как стоял, когда хозяин его был в отъезде. Трехкомнатный домик этот действительно довольно убогий.» Пройдя прямо по коридорчику, попадаешь в некое подобие гостиной: посредине стол, у стен буфет с посудой и диван под ковром. На стене – часы. В углах – журнальный столик и холодильник. Справа при входе был совсем маленький кабинет, в котором мог поместиться только письменный стол, книжный шкаф, из тех, которые обычно стоят в ЖЭК, два жестких кресла и два стула. У стола стоят два телефонных аппарата.

Самой большой комнатой, в которой, как я понимаю, Сергей Павлович и проводил большую часть времени, была спальня. Посредине небольшой стол, в углу шкаф для одежды, кровать с тумбочкой, а в противоположном углу – столик под телевизор, но телевизора не было. На стене висел портрет Ленина, обычный, если можно так сказать – стандартный. На другой стене висел эстамп неизвестного мне художника: река, ранняя весна. Меня заинтересовали книги в шкафу: любопытно было узнать, что же читал Королев на космодроме.

Очевидно, эта маленькая библиотека (как и эстамп, и портрет Ленина) была в большей своей части привезена сюда политотдельцами из штаба полигона и лишь в малой степени дополнена Сергеем Павловичем. Книги стояли в строю совершенно бессистемно: Борис Горбатов, Семен Кирсанов, Валентин Овечкин, Пушкин, Лермонтов, Салтыков-Щедрин, биография Амундсена, несколько книг по энергетике и ядерной физике, «Империализм и эмпириокритицизм» Ленина, Сароян, два тома Герберта Уэллса, «Туманность Андромеды» Ивана Ефремова и опять XIX век: Аксаков, Лесков, Станюкович; История КПСС, вышедший незадолго перед смертью Королева первый том трудов пионеров ракетной техники: Кибальчича, Циолковского, Цандера, Кондратюка; брошюра Ленина «О молодежи», учебник политэкономии, Джеймс Олдридж, альбом первых фотографий Луны; журналы: «Новый мир», «Звезда», «Октябрь».

Очень аккуратно, стопочками были собраны все центральные газеты с описаниями пилотируемых космических полетов. В шкафу я нашел конверт с большой, очень хорошей фотографией Нины Ивановны. Очевидно, он любил именно эту ее фотографию. Позднее с нее был сделан инкрустированный деревом портрет, который он поставил в кабинете останкинского дома.

Если не считать этой библиотеки, то весь домик напоминал номер «люкс» в старой гостинице какого-нибудь областного города. Да, собственно, он и был для Королева гостиницей. Но со временем Сергей Павлович полюбил этот домик, обжился и даже свои привязанности тут появились: под козырьком у входной двери жила семья диких голубей.

– Я так к ним привык, что и не представляю, как я буду без них, – говорил он начальнику экспедиции Бондаренко. – Я вас прошу предупредить всех в экспедиции, что эти горлицы находятся под моей защитой, и кто им сделает что-либо плохое, тот будет иметь дело со мной...

Но в ту весну, когда Королев впервые поселился в этом домике, голубей еще не было. Буквально за считанные дни степь за домиком, покрытая ковром тюльпанов, несказанно обезобразилась. Ветер сухой, жаркий, тянул ровно днем и ночью, все сушил, и солнце дожигало. Королев ходил вялый, на себя не похожий, у него стреляло под лопатку, болело сердце, гарнизонный врач поил его какими-то каплями и утешал, что все от перемены климата, придется потерпеть, само пройдет, но противочумную прививку сделать надо. Чума иногда вдруг вспыхивала в глухих местах Средней Азии, ее тут же гасили, но военные очень боялись чумы, за чуму могли крепко наказать. Конечно, любой перевод из этого пекла в наказание выглядел бы, как поощрение, но ведь могли разжаловать, а то и вовсе уволить. А как бы солоно ни служилось кадровому офицеру, увольнения он все равно боится. Известно было, что чуму разносят грызуны. Посему был отдан строгий приказ уничтожать, прежде всего, сусликов. Охота на них была едва ли не единственным солдатским развлечением, тут шло свое соревнование, одного выдающегося истребителя командование наградило именными часами, и, в конце концов, суслики во всей округе были выбиты поголовно.