И затем ощущение полета исчезло. Мы остановились, но все еще оставались узниками мрака, так как я открыл глаза и ничего не увидел. Но я ощущал что-то странное вокруг себя. Я удивился тому, что ощущаю неизвестное. Мне не пришлось долго учиться этому, как Гатее. Что же пробудило во мне это новое для меня чувство, способность ощущать неизвестное?
Мы были совершенно беспомощны в ожидании того, что должно было случиться и чего я не мог даже предположить. Все, что связывало меня сейчас с реальностью — это была рука Гатеи. Я хотел говорить с ней, но давление мрака было таким сильным, что слова застряли у меня в горле.
Я был недалек от того, чтобы призывать к себе смерть, как убежище от того, что обрушилось на меня. Слабый свет, который излучался кубком, исчез. Я сжимал его крепко и держал руку Гатеи. Я знал, что только в них я могу искать спасения.
И вдруг мы снова полетели. Тут же я почувствовал нестерпимый холод, как будто мы проскочили барьер. Появился свет… очень слабый, еле заметный… но я все же видел его. Он был где-то внизу, как будто мы были высоко в небесах, но он становился все больше, ярче. Мы летели к нему со страшной скоростью, влекомые чьей-то волей. Чьей?… И почему все это?
Вдруг меня что-то рвануло со страшной силой и я потерял руку Гатеи. Меня потащило куда-то в другом направлении. Я смотрел вниз, как будто через глаза птицы или другого крылатого существа.
Внизу находился каменный круг, серебряно-серый, освещенный лучами луны. В центре круга стоял сверкающий каменный блок. Свет, исходивший от него, был так ярок, что я закрыл бы глаза, если бы мог поднять руку. Снова мое тело не подчинялось мне. На камне лежала женщина. Волосы ее были растрепаны и свисали с камня. На ней не было никакой одежды и я сначала решил, что она мертва. Во всяком случае, она не подавала никаких признаков жизни.
Вокруг стояли четыре каменные колонны, на каждой из которых были укреплены символы разных фаз луны. Точно такие же символы были в Святилище близ долины Гарна. Возле колонн что-то копошилось, колебалось, перемешивалось. Это было похоже на человеческие тела. Они становились более стабильными и четкими по мере того, как я подлетал ближе.
Они все были голыми, как и женщина. Но это были мужчины. В руках каждого из них был посох и они не стояли на месте, а переминались с ноги на ногу, как в танце, но с места они не сходили. Какое-то возбуждение поднималось внизу, достигало меня, пыталось проникнуть в мой мозг, в мое тело.
Откуда-то из тени, окружающей сверкающий круг, вышел пятый. Черное тело его в лунном свете отливало серебром. Кубок в моих руках ожил, он стал нагреваться, наливаться гневом, яростью.
Я был инструментом, оружием в руках Мрака, с моей помощью он хотел исказить Свет. И я не мог сопротивляться этому.
Черная тень передвигалась в странном танце от одной колонны к другой, от одного человека к другому. Она останавливалась перед каждым на мгновение, воздевала руки к небу и двигалась дальше. Тот, перед кем останавливалась черная тень, становился реальнее, как будто в него вливались свежие могущественные силы. Но все это время женщина лежала на алтаре, погруженная в глубокий сон.
Я все приближался и теперь уже мог видеть лица. Все лица, кроме лица движущейся по кругу черной тени, которая излучала могущество. Оно струилось вокруг меня, как бурный поток.
Если меня кто-нибудь и видел, то не показывал виду. Я уже достиг поверхности земли. Мои ноги коснулись поверхности вымощенного круга. Я внимательно всмотрелся и увидел — Инну!
Но это уже была не та девушка, что ехала в фургоне Гарна. Она изменилась, но я не понимал, как. Ее губы, темные по контрасту с бледностью лица, были не красными, а скорее черными в лунном свете. Они раздвинулись в легкой улыбке. Я был уверен, что она спит и видит во сне то, что никогда не могла бы видеть скромная девушка, которой она всегда была. Она была так подавлена своим отцом, что боялась даже поднять глаза без его разрешения.
Инна! Жертва. Мне не нужно было это говорить. Все, что происходило сейчас здесь, не было актом добра — это было зло, такое же черное, как Мрак там, откуда принесло меня сюда.
Я стоял, сжимая кубок, который все нагревался. Его металлическое сердце наверное, было наполнено пламенем, так он жег мои руки. Так он защищался от того, что собиралось произойти здесь. Серебряное лицо на кубке сверкало, глаза метали блестящие копья света — белые, как луна над нами — и все же другие.
Танцующая тень, которую все еще было невозможно разглядеть — видны только костлявые руки — отошла от последнего человека и, пританцовывая, двинулась ко мне. Голова была закрыта капюшоном. В его тени лица не было видно. И все же я знал, что он обеспокоен моим появлением, что он находится в союзе с тем, кто бросил меня сюда.
Руки его вздымались в воздух и опускались. Рукава развевались в воздухе и я мог видеть руки — кости, обтянутые кожей. Старая кожа, старые кости. Я мог видеть их до плеча. Скрюченные пальцы с длинными кривыми ногтями извивались и тянулись над спящей девушкой к кубку. Я крепко сжимал кубок, зная, что в нем единственное мое спасение.
Я напряг всю свою волю, но не против того, кто принес меня сюда, так как я знал, что у меня нет ни малейшего шанса победить его. Нет, я старался извлечь все могущество, которое содержалось в кубке Рогатого Человека. На этом сосредоточил я все свои усилия.
Пальцы коснулись меня и ногти впились в тело, но я вырвался.
Однако черный человек возобновил свои попытки отобрать у меня кубок. При его движении капюшон свалился с его головы. Снова женщина. Пародия на женский пол. Она была стара, но она не была похожа на добропорядочных старушек, состарившихся в мирном труде. Нет, это была маска ненависти, покрытая глубокими морщинами. На почти лысом черепе болтались жидкие пряди грязно-белых волос, а когда она открыла рот, чтобы выкрикнуть проклятие, увидел во рту один или два желтых зуба, больше похожих на клыки Гру, чем на человеческие зубы.
Она исходила злобой, и от нее истекало могущество. Она обладала гораздо большей силой, чем я мог ожидать в таком хрупком костлявом теле. Потерпев неудачу в первой попытке схватить кубок, она обогнула алтарь, на котором лежала Инна, и устремилась ко мне. Глаза ее горели, как угли. В них было коварство и безумие. Ее скрюченные руки протянулись ко мне, желая разодрать мое лицо в клочья.
Противостоять могуществу, которое швырнуло меня сюда, было бесполезно. Я не мог увернуться от нее, но и не выпустил и кубок. Я старался прикрыться от ее когтей плечами, руками.
С кончиков ее губ стекала желтая слюна. Она хриплым голосом выкрикивала какие-то непонятные слова. К своему удивлению, я видел эти слова. Они плавали в воздухе. Красные, окутанные дымом. Они кружились над моей головой, опускались вниз, как языки настоящего пламени.
И вот тогда я поднял голову и громко крикнул:
— Ха! Курноус — во имя Рогов!
Она как будто со всего маху натолкнулась на стену. Она отскочила назад, затем еще, чтобы удержать равновесие и удержаться на ногах. Губы ее шевелились, слюна стекала по подбородку. Теперь руки ее чертили в воздухе замысловатые фигуры. Они тоже поплыли в воздухе, красные, испускающие дым.
Кубок стал таким горячим, что я еле держал его в руках, но я поднес его к губам, как будто хотел выпить его содержимое, хотя он был пуст. Глаза Рогатого Человека метали копья света, как будто он хотел ими поразить врага.
Они ударялись в одетую черную каргу, отражались от нее и летели мимо каменного алтаря и распростертой на нем девушки. Этот фонтан света не прекращался. Напротив, он становился ярче, интенсивнее, смешиваясь с лунным светом.
Старуха с прытью, которой я не ожидал от нее, отскочила дальше назад, стараясь держаться подальше от стены света. Она хрипло крикнула что-то и этот крик жуткой болью отозвался у меня в голове.
Но я перенес эту боль. Я твердо стоял на земле. То могущество, что принесло сюда меня, исчезло. Теперь я мог, если бы захотел, отбросить кубок, жгущий мне руки. Но я знал, что этого сделать нельзя. Это была битва, которую я должен был проделать. Я держал кубок и лучи света простирались все дальше и дальше.