Он забылся только под утро. Не слышал, как осторожно прошлепали по куршее босые ноги юнги – иллирийца Каленты. Как, подойдя к скамье Илии, Калента передал греку небольшой железный предмет. Как собрался уходить, но был остановлен радостным шепотом Илии:

– Скажи на левом борту нашим: Ялмыз Эфе с нами!

– Ялмыз Эфе! – восхищенно присвистнул юнга и скрылся во тьме.

Не знал Олег Иваныч, что очень быстро вокруг имени Ялныза Эфе образовалась целая смесь слухов, более или менее похожих на правду. Одни говорили, что Ялныз Эфе – бывший раб-болгарин, свернувший шею своему жестокому хозяину и за то брошенный в страшную земляную яму. Другие считали, что «одинокий храбрец» не кто иной, как родной брат султана Мехмеда, не меньше последнего имеющий право на трон Империи Османлы. Неукротимый соблазнитель султанских жен и борец за справедливость – вот кто такой на самом деле Ялныз Эфе, шептались третьи.

Вообще же следовало признать, что его султанское величество допустил большую ошибку, не отрубив «храбрецу-одиночке» голову. Теперь тот имел все шансы стать символом. Знаменем чего угодно – от нищего брожения Галаты до дворцового переворота. Сам того не зная, одним своим появлением разжег Олег Иваныч давно тлевшую на «Йылдырыме» искорку бунта.

– Ялныз Эфе с нами! Ялныз Эфе! – передавали друг другу прикованные к тяжелым веслам невольники, и одно только имя «одинокого храбреца» вселяло надежду в самых отчаявшихся людей.

Неспокойной была служба на султанском флоте. Кроме открытой борьбы с неверными – испанцами, итальянцами, французами, – необходимо иметь в виду и многочисленных независимых и полунезависимых от султана пиратско-мусульманских владык, типа правителя Алжира или тунисского бея Османа. И у первого, и у второго находили радушный прием и защиту самые отпетые авантюристы. Весь этот сброд, собираясь в разбойничьи шайки, делал появление любого судна в акватории Средиземного моря весьма небезопасным занятием. И если бы дело касалось только христианских судов… Богатенькие буратины – турецкие и арабские купцы – тоже имели мало шансов уйти от алчного пиратского взгляда. Особенно если караван был малочислен. Поди потом докажи, кто там тебя ограбил – алжирцы, тунисцы, иллирийцы. Впрочем, мусульманские пираты быстро снискали себе славу исключительно деловых людей. Они крайне редко убивали. Зачем? Когда мужчин и красивых белых женщин можно с выгодой продать на невольничьих рынках Стамбула, Орана, Александрии. В крайнем случае, приковать к веслам собственных галер. А уж если попались богатые птички… Что ж – их родственникам гарантировалась полнейшая безопасность – лишь бы везли выкуп.

Не брезговали пираты Магриба и лихими налетами на приморские города и села. Особенно – на острова Эгейского моря, побережье Иллирии, Фракии, Греции. Грабили всех, не вникая, кому там эти города в данный момент принадлежали – неверным собакам гяурам или защитнику правоверных султану Мехмеду. И так уже достали все султана – дальше ехать некуда! Пираты, сволочи, беспредельничают. Подданные жалуются: ни пройти в Стамбул, ни проехать – враз ограбят! Не убьют, так разденут до нитки! И эти люди еще смеют называть себя правоверными! Какие они правоверные – хуже христианских собак. Эх, перебить бы их всех, этих чертовых магрибских самозванцев – правителей Марокко, Алжира, Туниса. Один правитель должен быть – его величество султан Великой державы османов! Но пока не добраться до магрибинцев. Все руки не доходят. Некогда. На севере Румелии бы с врагами управиться, а уж потом…

Чашу терпения султана Мехмеда переполнил случай с Чанджыры-Ходжой. Известный далеко за пределами Империи хафиз – знаток и толкователь Корана, Чанджыры-Ходжа возвращался в начале осени из Каира на попутном судне. Шли хорошо, уже впереди замаячил Родос, а прямо рядом – несколько непонятных корабликов. Ну, христианских судов тут в последнее время не водилось, а в отношениях с правоверными мусульманами хафиз наивно рассчитывал на свой авторитет. Как оказалось, совершенно напрасно рассчитывал. Догнали, положили в дрейф. Взяли все. Знаменитого хафиза в одних шальварах оставили – все отняли, даже халатом и чалмой не побрезговали! О чем и поведал разобиженный Чанджыры-Ходжа султану, сопровождая рассказ ругательской бранью, что пристало больше какому-нибудь лошадиному барышнику, нежели набожному хафизу.

Взъярился повелитель османов, приказал всем галерам султанского флота по очереди патрулировать проливы и острова в Эгейском море. И это несмотря на начинавшуюся череду осенних штормов!

Делать нечего – оставил капитан «Йылдырыма» Якуб-бей свой гарем на попечение старшей жены и прямо с утреца вышел в море. С ним вместе еще шесть галер. Пройдя Дарданеллы, подняли паруса. Эх, и поплыли! Недаром галера звалась «Йылдырым»-«молния». Вот, так бы и всегда, обрадованно думали гребцы, нечего зря веслами-то махать. На следующий день проплыли острова Лесбос и Хиос и тут приступили к патрулированию. Легли в дрейф, послав на мачты смотрельщиков. Те, как видели паруса, немедленно докладывали капитану. Тот махал рукой комиту и музыкантам. Вздымались весла.

За первый день таким образом проверили пять кораблей. Два крупных александрийских доу и три рыбацкие фелюки из Измира. Погода благоприятствовала морякам: дул легкий бриз, золотом отражалось в волнах солнце. Галеры под верховным командованием Якуб-бея крейсировали между Измиром и островом Хиос, что позволяло, в случае внезапного шторма, укрыться в любой из гаваней. Гребцы работали вполсилы, обеспечивая кораблям среднюю скорость около четырех узлов в час, хотя, в случае необходимости, могли спокойно делать узлов семь-восемь.

На ночь бросали якоря в Измире или в гавани Хиоса, в зависимости от того, что в данный момент находилось ближе. Обычно таковым оказывался Измир – изумительно красивый город, издалека похожий на сахарный пряник. Белый песок пляжей, светло-серые зубчатые стены с мощными башнями, стройные ряды нежно-зеленых кипарисов, позади, за городом, – голубовато-сиреневая дымка гор. Действительно «Гюзель Измир» – Прекрасный Измир, как его назвали жители, преимущественно православные греки. Потому «Гяур Измир» – Неверный Измир – тоже было прозвищем этого города, одного из шести претендовавших на звание родины знаменитого поэта Гомера. Расположенные на холмах вокруг большого залива городские кварталы ступенями спускались к покрытой пальмами набережной. На одном из холмов – крепость Кадифекале, грозный и неприступный оплот власти султана. Чуть ниже – Басмаханэ, район глухих заборов и узких кривых улиц. Рядом с Измиром – полдня пути – располагаются все древние города: Эфес, Пергам, Милет, жители которых традиционно промышляли пиратством и контрабандой. Впрочем, и измирцы не были в этом смысле исключением, просто притихли чуть-чуть при виде султанских галер.

Галера капитана Якуб-бея стояла в гавани Измира. Олег Иваныч с удовольствием смотрел на открывающуюся панораму древней Смирны. Илия, несколько раз бросавший на него взгляды, наоборот, хмурился.

Наступила тропическая ночь, темная и полная неведомых звуков. Мелкие волны чуть покачивали «Йылдырым». Капитан с большей частью команды и янычарами находился в городе, оставив на корабле лишь комита и нескольких часовых для охраны. Измирцы, они такие: и паруса могут украсть, и мачты, и даже весла вместе с невольниками!

Олег Иваныч не спал, вслушиваясь в ночь, изредка переговариваясь с напарниками по веслу – поляками Мареком и Яном. Худо-бедно они понимали друг друга. Четвертый же их товарищ – здоровенный негр, похоже, не знал вообще никакого человеческого языка и на все попытки завязать разговор отвечал лишь широкой улыбкой. Таким зубам – белым и крепким – позавидовала бы хорошая лошадь.

Марек и Ян были давно согласны с Олегом Иванычем по поводу удобного случая для побега. Оба были бедны, и выкуп им уж никак не светил. Олег Иваныч хотел было сказать им что-нибудь насчет погоды – как вдруг почувствовал коленом что-то холодное и острое… Напильник! Недаром Илия проявлял такую активность. В принципе, Олег Иваныч давно ждал чего-то подобного, потому и не удивился, понял – то, что замышляли, близится к развязке.