Как в воду глядел Олег Иваныч!

Ближе к ночи, когда над черными кварталами Туниса тяжело нависла золотая луна, на зловонную окраину, в заведение одноглазой Хаспы, потянулись люди. Кто на верблюде, кто на ишаке, кто на лошади. А кто и так, на своих двоих.

Стражники у ворот и на башнях видели в свете луны лишь бесшумно скользящие тени. Никто не поднимал тревоги – всем хорошо было ясно, куда направляются эти падшие, напрочь лишенные даже подобия морали людишки, влекомые демонами и черными ифритами. И демоны, и ифриты влекли их в греховный сад наслаждений к одноглазой старухе Хаспе. Сад этот, впрочем, иногда посещали и сами стражники, потому и к людишкам относились снисходительно. Пусть идут куда хотят, шайтан с ними.

В большом зале, наполненном ароматами дешевых наркотиков, тлеющих сладковатым дымом в помятых курильницах, постепенно становилось все больше народу. Кто сидел на низком помосте, азартно играя в кости. Кто курил гашиш, то и дело сплевывая на пол. Кто тут же, на полу, и валялся в объятиях грез.

Наркотический дым становился все гуще, а посетители – заросшие бородищей пираты – все развязнее. Дело уже дошло до вина, подававшегося подогретым в широких чашках!

По сравнению с таким наглым попранием всех заповедей ислама появление полуголых танцовщиц уже не казалось чем-то из ряда вон выходящим.

Их было трое – покачивающих бедрами девиц с узкими талиями и плоскими животами. Кое у кого из них виднелись синяки на руках. Красивы девицы или страшны, сказать затруднительно – лица закрывали накидки, оставляющие открытыми одни лишь глаза. Яркие разноцветные мониста со звоном покачивались на обнаженной груди каждой танцовщицы.

Морщинистый грек в углу заиграл на свирели. Звякнули бубны. Распаленные гашишем, алкоголем и танцем, посетители притона старухи Хаспы пустились в пляс.

Сама Хаспа, скромненько сидя в углу, словно паучиха, оглядывала танцующих хозяйским взглядом и улыбалась, показывая редкие гнилые зубы.

Старый пройдоха Касым из-за плотной занавески выглядывал знакомых…

Вон тот, в чалме, – Казим, новый пушкарь с «Йылдырыма». Рядом с ним – Керим-ага, владелец двух рыбацких лодок. Жаль, маловаты лодчонки… На полу валяется Фирман, плетенщик. Щиплет танцующих девок погонщик ишаков Маймун, старый шайтан – скоро шестьдесят, а туда же! А кто это там, в углу, в красном халате? А не Юсеф ли? Ну да, Юсеф! Юсеф Геленди, владелец фелюки! Бывало, обделывали с ним делишки. Как говорится, на ловца и крокодил…

– Салам, Юсеф-эфенди! Зайди-ка, надо поговорить.

Юсеф Геленди – смуглый, черноглазый, с неприметным лицом – кивнул и, хлопнув по заднице одну из танцовщиц, медленно направился к занавеси.

А веселье продолжалось. Правда, уже стало не столь людно. Получив девочек (или мальчиков… заведение одноглазой Хаспы учитывало любые вкусы, вплоть до ишаков и верблюдиц), клиенты расползались по задним комнатам.

Но кое-кто еще приходил, не страшась темных улиц и возможности попасть на нож грабителя. Сами, в большинстве-то своем, грабителями и были.

Ближе к утру уже завалил один такой. Огромный, мощный, с кулаками, как голова ишака. Морда бородатая, красная, злая. За поясом плеть-семихвостка. Выпил вина, покривился. Сплюнув на пол, подозвал пальцем утомленных танцовщиц.

Девчонки оглянулись на хозяйку – та кивнула.

Припозднившийся гость придирчиво осмотрел каждую, провел пальцем по животу, по обнаженной груди. В глазах его зажглась похоть, расширились заросшие волосами ноздри.

– Господин хочет всех трех? – осведомилась Хаспа. – Господин получит небесное удовольствие! Три динара за каждую.

– Три? Дорого просишь, старуха!

– Дорого? Да ты посмотри, какие девушки! Не девушки – пэри! Бери, не пожалеешь!

Гость еще раз осмотрел всех. Достал из-за пазухи завернутые в грязную тряпку деньги. Пересчитал, сплюнул:

– Возьму одну. Вот ту, желтоглазую.

– О, ты выбрал настоящую красавицу, господин! Флавия – украшение моего сада. Подать в покои благовония? Или господин предпочитает вино?

– Не надо вина – кислое! Принеси только веревку, старуха!

Странная его просьба вовсе не показалась странной одноглазой Хаспе. Немало она повидала на своем веку извращенцев. Однако! Не так уж и дешево стоила Флавия, чтобы отдавать ее на расправу. Ладно, если гость просто ее постегает – заживет, как на собаке. А если дело дойдет до смертоубийства? Нет, была бы на месте Флавии, к примеру, вислогрудая Зульфия, так и шайтан-то с ней, но Флавия… Уж слишком красива! Неплохо на ней зарабатывать можно не один год, а пожалуй, и все два. Как ее такому отдать? Может, подменить незаметно? На ту же Зульфию? Нет. У Флавии глаза приметные. Или просто не давать бородатому Флавию? Кликнуть слуг да ткнуть под ребро острый нож? Тело вывезти на верблюде в пустыню, выкинуть. Пусть у гиен да шакалов тоже будет праздник. Эх, посоветоваться бы с кем… Ха! Как это с кем? С Касымом!

Поглядев в дыру на занавеси, Касым вздрогнул:

– Это Маруф! Северный варвар, верный слуга Джафара! Не иначе, Джафар что-то заподозрил. О горе нам, о горе!..

– Хватит причитать! – оборвала Хаспа. – Если бы Джафар что-то заподозрил, стал бы он действовать так открыто? Тем более посылать слугу, плохо понимающего язык?

– Но он может узнать!

– Так ты не показывайся ему на глаза, старый ишак!.. А девку придется отдать этому Маруфу. Жаль, конечно, да что делать?.. Эй, Марко, сын ифрита! Ты принесешь наконец веревку?! Или хочешь снова испробовать палку?

Запыхавшись, в отгороженный коврами и занавесями закуток вбежал Марко, тот самый желтоглазый пацан, переводчик. С мотком веревки в руках.

– Отнеси вон тому господину…

Марко бросился исполнять.

Получив веревку, недавно принявший ислам Матоня-Маруф молча направился в указанные мальчишкой покои. Флавия покорно следовала за ним.

Глянув на нее, тяжело вздохнул Марко. Но вздохнул только на миг. Чего вздыхать-то, если каждую ночь так? И не сбежишь – повсюду верные Хаспе люди.

– Эй, Марко, шайтан тебя раздери, где ты там? Иди разожги курильницы! Да стой-ка! Что-то ты не больно поворотлив, спишь на ходу! Ну-ка, подставь спину… На! На! На! Не нравится? Получишь еще, коли будешь, как сонная муха!

Несчастный Марко опрометью бросился исполнять приказание.

Войдя в завешенный толстыми коврами угол, Флавия разделась и легла на низкое ложе. И ни намека на какие-то эмоции. Как ни лупила ее за это Хаспа, а все зря. Жаловались клиенты – не хотела изображать страсть Флавия, вялой была и холодной.

Ренегат Маруф окинул обнаженную красавицу похотливым взглядом. Перевернув на живот, привязал к ложу. Та не сопротивлялась, привыкла. Бывало здесь и такое.

– Эх, был бы жив Ставр-боярин! – Маруф вынул из-за пояса плеть из кожи гиппопотама. – Ужо, потешился бы!

Удар! И кровавая полоса по спине! И крик. Страшный крик боли. Не удержалась Флавия, закричала.

Еще удар! Брызги крови. И снова крик.

Пробегавший мимо Марко остановился, не замечая, как с опущенной жаровни сыплются ему на ноги раскаленные угли.

– Что встал, змееныш? Быстро в амбар! Неси гостям вина.

Все чаще доносились из-за ковров в углу крики. Все больше в них было боли. Никто не обращал на них внимания. Ни обкурившиеся гости, ни танцовщицы, ни старуха Хаспа. Лишь во дворе, в амбаре, прислонившись к большому кувшину с вином, плакал навзрыд маленький Марко…

Грязно-бледный диск луны уныло освещал Тунисскую гавань. Желтая волнистая дорожка бежала через всю бухту, от величественного «Тимбана» к мелким рыбацким суденышкам – доу, фелюкам, лодкам. Среди этой мелочи затерялось и причалившее судно Гасана, мелкого стамбульского негоцианта.

Гасан привез в Тунис серебряные блюда, украшенные прихотливой чеканкой, крепкие башмаки работы знаменитого мастера Мюккерема-аги и – контрабандой – с десяток больших амфор румийского вина – исключительно для лечения правоверных.