На каком этапе мы переводим нашу энергию с анализа на конкретные действия в стремлении что-то изменить? Это необходимо нам, чтобы поднять

поднимаюсь

поднимаюсь

поднимаюсь

поднимаюсь

поднимаюсь

Здорово, сынок.

Что это…

Сэнди…

– Ты стал лучше выглядеть, смотрика, Вет, а?

–Нуда, точно.

Пришел отец. Джон Стрэнг. Мама тоже вроде бы здесь. Верити Стрэнг, урожденная Портоус. Я начинаю вспоминать.

Игра.

ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

Я чувствую, как солнце светит мне в лицо и вижу, что Сэнди улыбается мне. У меня к нему возникает удивительное, близкое к эйфории, теплое чувство, будто мы оба съели по таблетке экстази и весь мир остановился и кончился на позитивной силе любви, которую мы чувствуем внутри и вокруг наших тел. Мы обнялись.

После долгого молчания я говорю:

– Прости меня, Сэнди. Я просто немного растерялся.

– Джип довольно… э… дерьмовый, вот что, – говорит он, меняя тему, чтобы рассеять мое смущение. Мы разнимаем свои объятия.

Я делаю шаг назад, и на мои органы восприятия обрушивается целый калейдоскоп образов, среди которых я вижу собственный кулак, бьющий по искаженному, гуттаперчивому лицу какого-то пидораса… это Бернард… нет… это Гордон, его сладкое, тошнотворное дыхание щекочет мне ухо, и хребет у меня трясется… что за на хуй.

Соберись: возьми себя в руки, мать твою.

Лучше.

Уже лучше.

Я замечаю, что мы уже не в джипе, а лежим в одном исподнем на берегу озера. Я с завистью глянул на мускулистые, натренированные ноги футболиста Джеймисона. Все это время охоты на Марабу я обходился с ним не лучшим образом; да и первоначальный импульс уже сошел на нет.

Сэнди смотрит на солнце и произносит:

– Не было там никакого пенальти, – я наконец-то понял, о чем он говорит. Вместо того чтобы довериться себе, поверить в свою способность реагировать на происходящее с достоинством и состраданием, я все пытался срежиссировать события в своем мирке, хотел полностью контролировать ситуацию. А что если оба моих мира сближаются? Может быть, таким образом я подберусь поближе к Марабу. Я не стал обрубать Сэнди, а наоборот, решил ему подыграть.

– Я склонен согласиться с тобой, Сэнди, – говорю я. Он тычет себя в голую грудь.

– Все ведь зафиксировано на пленку. Каждый Божий день я проклинаю это решение, Рой. Этот удар разрушил мои планы на медаль, вычеркнул меня из списка рекордсменов, лишил меня места в пантеоне бессмертных футболистов. Не было у них права так поступить со мной. – Он задыхался от гнева. – Кто дал ему право? Ни у кого нет такого права… – По загорелым щекам Сэнди катились слезы.

Ни у кого нет такого права.

Где я это видел?

Где я это видел? Я забеспокоился и пустился в нервные разглагольствования:

– Да ладно тебе, Сэнди, такого рода проколы – неотъемлемая часть игры. Да что говорить, взгляни на Шотландский футбол, на его безрадостное положение забытого сектанта: масонство, фанатизм, второстепенность, отсталость – вот его основные черты. Мы же говорим о Шотландии, ради Бога…

ШОТЛАНДИЯ. НЕТ. МЫ ЖЕ ВРОДЕ В АФРИКЕ, ИЛИ НЕТ, ИЛИ МЫ У МЕНЯ В ГОЛОВЕ, А ЭТО УЖЕ НЕ СТРАНА, НИЧЕГО ПОХОЖЕГО…

С минуту, открыв рот, я смотрю на Джеймисона, к счастью, он слишком погружен в себя, чтобы заметить мою оплошность.

– Сэнди, подумай, ведь его можно простить, человеку свойственно ошибаться. Может быть, он просто оступился.

Сэнди задумался, после чего повернулся ко мне, как будто в состоянии шока.

– …Оступился? – повторил он.

– Да, Сэнди, человеку свойственно ошибаться. Сэнди взглянул на меня, глаза просветлели, лицо озарила улыбка.

– Ну да! Конечно же, просто дурацкое недоразумение! Это же всего лишь игра – футбол: двадцать два придурка-переростка гоняют по полю мяч. Ничего страшного.

страшного

поднимаюсь

Единственного удара Дарена Джексона оказалось достаточно, чтобы «Нет Хибз» очередной раз прошли в финал Кубка Лиги, где они встретятся с « Рэйнджерс»…

– Вот что я поставлю нашему мальчику, про футбол ему сейчас неинтересно. Это мама.

– Да откуда тебе-то знать, Вет. Я тебя спрашиваю! Откуда ты знаешь, что ему интересно?

Как насчет пошалить-лить-лить,

Порезвиться, резвиться-виться?

Я могу показать тебе класс…

ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

теперь мы с Сэнди пьем коктейли в баре, находящемся в городе, возможно, это Найроби или какой-то другой африканский город, недостаточно красивый, чтобы быть Кейптауном; все плохо – эти две шлюхи, которых мы встретили, сидят тут же, а Сэнди заискивает перед ними и говорит:

– Могу ли я купить дамам выпить? Шлюхи сверкают на нас хищными улыбками. Я вмешиваюсь в разговор:

– Нет уж, шлюхи идут на хуй. Мы вдвоем отдыхаем, понятно? И не хотим, чтобы вы испортили нам приключения, помешали выполнению задания, отравили все веселье! Без баб! Только пацаны, пацаны, пацаны!

Я воплю на них, как разъяренная баба. Боюсь, что опозорился на весь бар, однако это выбило дамочек из колеи; сбросив личину, они оказались гигантскими богомолами в париках, одна в светлом, другая в темно-рыжем; по смертоносным, похожим на клещи челюстям насекомых размазана помада.

– Смотри, Сэнди, ты только взгляни на них, – улыбаюсь я, оправданный триумфатор. – Смотри, кто они есть на самом деле, эти шлюхи гребаные!

Сэнди отвернулся и улыбается белому, седому как лунь бармену.

– Эти так называемые «дамы», их компания нам ни к чему. – Он кивнул ему, подмигнул, после чего бармен вытащил из-под стойки бейсбольную биту.

– Вон! Проваливайте отсюда! – заорал он на насекомых. Послышалось какое-то механическое жужжание, и они неуклюже попятились к выходу. Дверь осталась открытой нараспашку. Нам видно, как по тротуару идут прохожие.

Я просто восхищен Джеймисоном, тем, как он повел себя в очевидно трудных обстоятельствах. Какое-то время я раздумываю, не сообщить ли ему об этом, и в итоге решаю: черт с ним, конечно, я скажу ему, и в этот момент вижу, как мимо паба, вперевалку и прихрамывая, семенит нечто неуклюжее.

Сэнди тоже это заметил. Он отставляет стакан. – Живо, Рой! Это же наш гребаный Марабу! Мы вылетаем из бара и бросаемся в погоню за тварью, которая, пробежав по улице, сворачивает в аллею

но вот я поднимаюсь

сейчас –

сейчас –

наверх

наверх

наверх

– Вот, Вет, это пленка для Роя…

И вот он поет свою любимую:

Из России с любовью

Лечу я к тебе,

Я многое понял

В разлуке с тобою…

КТО-НИБУДЬ, ВЫКЛЮЧИТЕ ЭТО ГОВНО

Поездив по свету,

К тебе возвращаюсь

Из России с любовью.

Помню, как Мэт Монро играл в «Птичьей клетке» в театре на Ферри Роуд. Звезда Мэта к тому времени уже закатилась, но маме с папой очень понравился тот вечер. С тех пор как Мэт сыграл Бонда и отец услышал эту песню, он стал отцовским кумиром, и старик весьма сносно ему подражал.

– А здорово, правда, Вет?

– Ну да.

– Нам вообще-то пора двигать, а то ведь чай ждет, да по телику сегодня новая серия Дэвида Аттенброу. Новый Аттенброу, знаешь-понимаешь. Там и про птиц будет. Тайная жизнь сипухи, часть первая. Видишь, что ты пропускаешь, Рой! Есть еще новости для нашего мальчика, а, Вет? Новости есть, говорю?

– Да нет, вроде все в порядке.

– Вот еще какие новости: в этот раз я не стал голосовать за тори на местных выборах, в знак протеста против этого гребаного подушного налога. Притом что протестовать следовало против гребаных лейбористов, которые сидят в горсовете, ведь это они дерут с нас бабки. Я проголосовал за НПШ (Национальная партия Шотландии), и не потому, что я верю в независимость Шотландии. Шотландцы создали империю, а эти придурки англичане не могут ею управлять. Вот такая моя позиция, правильно, Вет?