Но отдых он себе позволил. Выбрав стоящий на отшибе сарайчик, в который явно никто не заглядывал с прошлого или позапрошлого года, Рокотов полностью разделся и выложил на деревянную крышу всю свою одежду, оставшись в костюме Адама.

Солнце палило от души, и уже через час штаны, куртка, футболка, трусы и носки превратились из слегка влажных в совершенно сухие. За это время Влад ополоснулся водой из колодца и почувствовал себя значительно лучше. Пахнуть потом он не любил. Паспорт кипрского гражданина и триста тысяч долларов, надежно упакованные в полиэтилен, воздействию воды не подверглись.

На полочке в углу сарая Рокотов обнаружил полупустую бутыль старого и прогорклого подсолнечного масла. Но готовить на нем пищу он не собирался. Для его целей подошло бы любое масло, хоть машинное, хоть оливковое.

Владислав разобрал «Хеклер-Кох» и «Чешску Зброевку» и обильно смазал все части, окуная в бутыль тряпочку. Не забыл он протереть и патроны, и лезвия ножей. Насухо вытерев оружие мешковиной, биолог оделся, перешнуровал ботинки, сориентировался по компасу на часах и двинулся в обход Матки через холмы, заросшие шиповником и акацией.

До Скопье оставалось немногим более тридцати километров.

Российский Президент ослабил узел галстука, к которому еще с юности питал отвращение. Но протокол есть протокол, и Глава Государства обязан присутствовать на рабочем месте в деловом костюме и при галстуке. Даже если он встречается с Главой своей Администрации.

Президент мрачно посмотрел на чиновника.

Бородатый бюрократ заерзал в кресле и изобразил на лице почтительно угодливую мину. Президента он боялся до колик в желудке и не уходил со службы только потому, что место Главы Администрации было зело хлебным и приносило бывшему математику ежемесячный доход в несколько сот тысяч долларов. А в удачные месяцы — до миллиона.

Ради такой кучи зеленых бумажек можно было стерпеть все, что, собственно, Глава Администрации и делал. Ему приходилось сносить закидоны престарелого монарха, испытывать постоянный страх перед прессой, а также бесконечное нытье подельников, требовавших себе все больших льгот и послаблений в бизнесе.

Единственные, кто откровенно не наезжал, были его кураторы из-за рубежа.

Разведчики умеют строить отношения с ценными агентами, и от бородатого чиновника они не требовали невозможного. Достаточно было уже того, что вся документация, проходившая через аппарат Президента, еще до принятия по ней какого-нибудь решения оказывалась на столах сотрудников ЦРУ или Ми-5. Иногда кураторы просили Главу Администрации повлиять на непредсказуемого российского государя, но делали это ненавязчиво и не особенно переживали, если задача не выполнялась. В конце концов, бывший профессор математики — не Господь Бог. При жесткой необходимости Президента можно было начать шантажировать неправедными доходами членов его семьи. Но это был уже крайний вариант, до которого старались не доходить. Ибо такой шантаж срабатывал один или два раза, а затем объект вставал на дыбы.

Повторять ошибки, допущенные с панамским лидером Норьегой, которого США пытались заставить прекратить наркоторговлю, начатую с подачи ЦРУ и Госдепартамента, никто не собирался. Кратковременный успех не шел ни в какое сравнение с будущими проблемами. Тем более что Россия продолжала оставаться ядерной державой с десятками тысяч боеголовок. Президент мог внезапно подать в отставку, не выдержав давления, и передать власть человеку, с которым договориться будет крайне сложно.

Глава Администрации это понимал и не огорчался, если не всегда мог в полной мере повлиять на венценосное тело. Его гонорары в оффшорной зоне политика России никак не затрагивала.

— Ну, понимаешь… — просипел Президент, указывая искалеченной левой рукой на экран огромного телевизора, транслировавшего без звука прямой репортаж из зала заседаний Государственной Думы, — опять собрались… Третий день уже заседают… Все мою судьбу решить хотят. За Чечню обвиняют, за Верховный Совет. Эх, зря я им позволил тогда амнистию провести… Сейчас бы, понимаешь, сидели бы по камерам и не выступали бы. Пожалел…

— Тогда это было мудрое решение, — Глава Администрации наклонил лысую головенку, — в русле демократии. Все равно сегодня кончится ничем. Нужного количества голосов они не наберут. А даже если бы и набрали, то решение о вашем отстранении всегда можно заблокировать в Совете Федерации и Конституционном Суде.

— Это не дело, — заявил Президент. — Импичмент — это, понимаешь, подрыв авторитета…

— Да ведь все знают, что коммунисты и яблочники разыгрывают спектакль, — Глава Администрации позволил себе изобразить несогласие со словами Первого Лица. Президент любил демократичность, если она не переходила дозволенных рамок. — Предвыборный год, им нужны голоса избирателей… Другого такого шанса не представится. Да и Прудков их подзуживает. Мечтает о президентском кресле.

— Мечтает, — согласился Президент.

— Вот он и мутит воду. Как в ситуации с Генеральным Прокурором. Лишь бы выступить против вас, как-то напакостить. Когда мы неделю назад были на Совете Федерации, он часа два перед заседанием распинался о «режиме», бегал в обнимку с коммунистами, говорил, что москвичи импичмент поддерживают… Злобствующий подонок, одним словом.

Проституирующая позиция мэра столицы была широко известна, поэтому Президент лишь согласно кивнул. Обсуждать импульсивные телодвижения суетливого гнома, перебегающего из лагеря в лагерь, он считал ниже своего достоинства. Загубив экономику Москвы, градоначальник тщился сделать себе карьеру в руководстве страны, всерьез и не без оснований нацелившись на главное кресло. Для чего вступил в альянс с левыми политическими движениями и развернул на подконтрольных ему телеканалах оголтелую антипрезидентскую пропаганду.

За что тут же поплатился.

Журналисты почувствовали запах жареного и копнули мэра вместе с его семейством поглубже. Наружу тут же вывалился ком дерьма, как из забитого унитаза. Забрызгало всех, включая супругу градоначальника и его дальних родственников. По стране поползли слухи о скором аресте надоевшего всем Прудкова.

Но на защиту мэра встал отстраненный Генеральный Прокурор, подключивший к кампании по дискредитации Президента все свои связи. Как в России, так и за рубежом. Прокурору после того, как вся страна лицезрела его помятую задницу, терять уже было нечего.

Один другого стоил.

Мэр крал деньги прямиком из бюджета города, проводя их через подставные фирмы и доведя стоимость строительства московских объектов до запредельных величин. Его многочисленные и прожорливые родственнички не отставали. Прокурор напрямую не воровал, но за взятку был готов прекратить любое дело. Особенно он любил, когда взятка предоставлялась ему в виде парочки продажных девиц. На чем и погорел.

— Прудков меня мало интересует, — Президент вяло махнул рукой, — рано или поздно он сядет… Пока его трогать нельзя. Понимаешь, неприкосновенность… Пусть еще потрепыхается… Импичмент поважнее будет. Ты мне вот что скажи — почему это экс-премьер так себя странно повел? Вроде вы все оговорили, когда на Совет Федерации ехали… А он, понимаешь, выступить как надо не смог…

— Сложный вопрос, — Глава Администрации протер платочком вспотевшую лысину. — Возможно, сработал стереотип разведчика. Сам создал конфликт и не знал, как из него выбираться.

— Сам, говоришь? — задумалось Первое Лицо. — А что, в этом что то есть…

— Но вы его опередили, — напомнил чиновник, — вычеркнули из ситуации. Теперь у него ни власти, ни влияния. Единственный путь — к Прудкову в объятия. Куда он и намеревается упасть. Переговоры уже ведутся… Вчера к Максимычу приезжал ваш бывший пресс-секретарь. Он сейчас у Прудкова в команде. О чем-то два часа беседовали. Видимо, уговаривал войти в политсовет «Всей России» или «Отечества»…

В голосе Главы Администрации послышались раздраженные нотки.

Экс-пресс-секретаря с непроизносимой фамилией Крстржембский чиновник недолюбливал еще с той поры, когда они работали в Президентском окружении. Даже придумал фонетическую скороговорку на произношение слитных согласных по ассоциации с фамилией коллеги. Фразочка «Крстржембский встревоженно взбзднул» долго гуляла по кремлевским коридорам. Даже тогда, когда пресс-секретарь был отстранен от должности и перешел под крыло московского мэра.