Устраивать на французской базе бойню, подобную той, что Рокотов сотворил на американской, не хотелось. Русские всегда питали к французам странную с логической точки зрения нежность. Даже несмотря на Отечественную войну восемьсот двенадцатого года.

Да и та война явилась лишь досадным недоразумением, связанным с обидой Наполеона Бонапарта на Александра Первого, который отказался выдать за горячего корсиканца одну из великих княжон. По причине малолетства последней. Наполеон возмутился явной «отмазкой» русского государя и через непродолжительное время отомстил. Сложись все по-другому — и Россия с Францией образовали бы единое государство. И та же Германия никогда не начала бы две мировые войны, зажатая с двух сторон рукавами Великой Империи.

Так всегда бывает, когда правитель действует исходя из собственных амбиций, а не из соображений блага государства.

К сожалению, такой подход для России всегда был и остается скорее нормой, чем исключением. Все вожди, включая и коммунистических, и новых демократических лидеров, упивались собственной властью и мало думали о стране.

Ильич не добил германскую армию, Виссарионыч переколошматил половину населения, Никита не пошел на альянс с США в военной области, хотя мог это сделать, слабовольный Николай Второй развалил страну, Горби прокакал все, что можно, царь Борис завершил начатое Меченым…

Извечная проблема России в том, что к власти почему-то никогда не приходят умные люди. Пробивные, тупые, настойчивые, жадные, лживые — сколько угодно, а вот разумных нет. В других странах подлецы хоть разбавлены нормальными политиками, а России продолжает не везти.

Владислав неслышно вздохнул.

Его, как и любого гражданина Великой, но бывшей Империи, не могло это не раздражать. И нынешнее его положение, когда он был вынужден скрываться от преследователей, пробираться на Родину окольными путями, испытывая неуверенность в собственном будущем, было напрямую связано с человеческими качествами тех, кто засел в Кремле. Будь по иному — и Рокотов в первую очередь связался бы с российским посольством и спокойно бы ждал, когда за ним прилетит специальная группа.

Можно сколько угодно ругать Штаты и Израиль, но граждане этих стран за рубежом знают, что им на помощь по первому зову явятся «морские котики», и авианосец подойдет к берегам нарушившего международные нормы государства, и министерства иностранных дел мгновенно подадут все необходимые ноты, и послы напрямую обратятся к начальникам полиции.

«Однако я отвлекся… Подумать о глобальном еще будет время. Так, вода увезена. Ужинают они после шести. Соответственно, будет уже темно. Когда начнется паника, мне надо выбираться… — Влад провел рукой по алюминиевому листу, из которых был собран ангар. — Пусть даже дверь будет заперта. Плевать! Толщина алюминия — миллиметра два. За пять минут вырублю отверстие для выхода. Мачете есть, так что эта проблема снимается… Основной вопрос — как выйти на оперативный простор. Через забор — отпадает, там колючка. Причем не простая, а спираль Бруно. В лапшу перережет. Говорят, что спецы и через такую прыгают, но я не знаю методики. Наброшенный брезент, боюсь, не поможет… К тому же там еще могут быть провода под током. Не вариант… Остаются ворота. Но на них — вооруженная охрана. Можно, конечно, попробовать протаранить их грузовиком. Но, опять же, возникают некоторые сложности. Где грузовики? И будет ли в замке ключ зажигания? Без ключа я машину могу не завести. Все же я биолог, а не угонщик… Ага, а вертуха? Что вертуха? Там замка зажигания нет, кнопка одна… Мелочь, но именно она может сорвать все мероприятие. Ага, уходят…»

Капрал запер дверь, опять оставив Рокотова торчать на складе.

Влад воспользовался одиночеством и подготовился к побегу, дабы не отвлекаться уже в процессе. Перекусил, попил воды, проверил снаряжение, похлопал на прощанье биотуалет по зеленому боку, запихал в рюкзак пару плиток шоколада.

И устроился на гряде бумажных мешков. Поближе к выходу…

Крики свидетельствующие о том, что с личным составом французского полка что-то не в порядке, биолог услышал в семь двадцать пополудни.

Сначала издалека послышались возбужденные голоса. Потом, через пять с небольшим минут — чей-то стон прямо возле стены склада. Опять голоса, в которых прорывались истерические нотки.

Рокотов удовлетворенно кивнул.

Вода — это вода. Ни один из французов, что поужинал в столовой, не мог избежать дозы хлорида бария. В любом блюде, в любом стакане чая или растворимого сока, в любом графине была отрава. И степень болей зависела только от количества яда, проникшего с пищей в организм.

Крысиный яд специально делается безвкусным, чтобы серые четвероногие, славящиеся своей предусмотрительностью и осторожностью, ничего не заподозрили. Крысы в тысячи раз лучше человека определяют отраву на вкус. Так что вещество, которым можно отравить грызуна, идеально подходит и для хомо сапиенса.

Хлорид бария — штука крайне неприятная. Симптомы не снимаются промыванием желудка или активированным углем. Требуется квалифицированное врачебное вмешательство, стационар и капельницы. В полевых условиях отравленный будет только мучаться. И помрет через сутки, если его не доставить на больничную койку.

На двери брякнул звонок, и в помещение влетел капрал.

Влад успел упасть на мешки и теперь наблюдал за французом в щель между бумажными пакетами.

Капрал повертел головой, сбегал в каптерку и вернулся с пачкой разграфленных листов в руке. Пробежал до конца штабеля с ящиками консервов и сверился с ведомостью, шевеля губами и водя пальцем по строчкам.

«Ага! Думает, что консервы были несвежими… Оч-чень хорошо!»

Француз недоуменно почесал затылок и красным маркером крест накрест перечеркнул висящий лист с данными на провизию.

Прошел чуть дальше и остановился, слегка покачиваясь взад вперед.

По нему было не похоже, что он находится под воздействием яда.

Рокотов медленно приподнялся на колени и обхватил руками мешок.

Француз был совсем рядом. Метрах в семи.

«Только бы он не пошел в глубь склада?»

Капрал с минуту постоял, повернулся и деловой походкой двинулся на выход.

Влад задержал дыхание, поднял мешок и обрушил его вниз.

Француз в последнюю секунду резко остановился, наклонился, заметив пробегающую крысу, и тридцать килограммов муки прошли в десяти сантиметрах от его головы.

Взлетевшее вверх белое облако было похоже на взрыв.

Бумажный мешок разорвался пополам, и в воздух взметнулась мучная взвесь. Капрал оказался засыпан перемолотым зерном с ног до головы.

Жан Кристоф Летелье с яростью отшвырнул от себя пачку листов.

Говорил же он этому идиоту из Марселя, что мешки с мукой надо укладывать аккуратнее!

— Merde![69] — громко сказал капрал и принялся отряхивать форму.

Первыми ощутили на себе действие хлорида бария караульные на вышках и в автопарке. Они ужинали на полчаса раньше остальных. Из шестнадцати рядовых на постах трое потеряли от боли сознание, а остальные связались с караульным помещением и сообщили старшему смены о своем состоянии.

В ружье срочно подняли дублирующий состав.

Но ситуацию это уже не спасло. Ровно через двадцать минут после того, как замена прибыла на посты, с ней произошло то же самое. Солдаты сначала ощутили позывы к тошноте, потом — головокружение, и в финале — резкую режущую боль в желудке. С такой болью не то что службу нести, с ней и просто лежать-то сложно. Изнутри поднимается горячий, расширяющийся с каждой секундой пульсирующий шар, в ушах шумит, ноги и руки как ватные, зрение плывет, кишки словно наматывает на зубчатый барабан…

В помещении штаба дежурный офицер успел связаться с генералом Буссэ, которому напрямую подчинялся полк, изложил в двух словах происходящее и завалился на стол. На пищащую трубку он уже не обращал внимания — такой сильной была боль.