Марта вырвала руку:

– Я же сказала тебе – Марты, которую ты знал, больше нет. И без тебя догадаюсь, что делать… Пойдем не по тропе, будем подниматься по голым камням, где ребята навесили веревочные лестницы… как раз на такой случай. Как поднимемся, лестницы обрежем – и никакие дьяволы, степные или даже самые настоящие, из Преисподней, нас не достанут.

«Все-таки здорово она изменилась», – пронеслась мысль в голове Берта. Перепрыгивая через три ступеньки за один шаг, он обогнал Марту, оказавшись в зале первым.

Четыре головореза сгрудились за столом, на котором стоял, светясь раскрасневшейся мордашкой, Самуэль.

– А это… – тонко декламировал он, извлекая из кармана стеклянную колбу, – я назвал драконий зев. Одно из последних моих произведений, правда, еще не вполне законченное.

– Ишь ты… – уважительно реагировал одноглазый, – зев…

– Эй! – позвал из-за стойки громадный бородач. – Малец! Лучше расскажи еще раз, как ты упокоил дух Дикого Барона!

– Да что там Дикий Барон! – раздухарился Самуэль, подкидывая в ладони колбу. – Это пустяки. Я еще и не таких это самое… упокаивал… Плесните-ка мне еще, я вам сейчас…

«Вот трепло, – с досадой подумал Берт. – И когда он успел так назюзиться?..»

– Слушай меня! – выкрикнула Марта, спрыгивая с последней ступеньки. – Убрать свет немедленно и всем быть готовыми…

Крик ее заглушило трескучим грохотом – это Самуэль от неожиданности выронил свою колбу – взмахнув пьяными руками, попытался ее подхватить, но колба, отскочив от его пальцев, кувыркнулась на середину зала и разбилась о пол.

Узкие молнии ослепительного желтого пламени рванулись во все стороны, опрокидывая столы и стулья. Дымные клубы поднялись под потолок, и весь зал погрузился в клокочущую тьму, разрываемую лишь отчаянным кашлем и испуганными возгласами. Когда дым немного рассеялся, стало видно, что стены трактира потрескивают, охваченные языками огня, пламя облизывает выбитые взрывом, косо висящие ставни и рвется наружу – в снежную ночь.

– Факелы уже можно не тушить, – разрешил Берт, поднимая с пола Марту – ее растрепавшиеся волосы потускнели от копоти. – Самуэль, ты жив?!

Голос Самуэля звучал непривычно хрипло:

– Я здесь, хозяин! Я только немного… хотел разрядить обстановку… Ребята попросили…

Марта уже успела опомниться.

– Всем покинуть трактир! – закричала она. – Скорее! Уходим в горы!

– Нет! – воскликнул Берт, скривившись от резкого прикосновения холода к затылку. – Поздно! Здесь есть другой выход?

И тогда пылающий проем окна сыпанул снопом ярких искр – снаружи, пригнувшись к лошадиной шее, впрыгнул через окно всадник. Дверь, треснув, слетела с петель. Один за другим в зал – через дверь и через окна – вкатывались приземистые воины в коротких меховых куртках с изогнутыми саблями в руках. Одноглазый дико взвыл, выхватывая меч, и взмахнул им, отражая первый удар. Разбойник, стоящий рядом с ним, замешкался – и сразу получил страшный удар кривой саблей в шею. Разрубленный до середины груди, обливаясь кровью, он рухнул на пол. Одноглазый прыгнул к всаднику, но тот ловко увернулся, – сцепив кривые короткие ноги на спине лошади, он скользнул под ее брюхо. Меч одноглазого вонзился в лошадиный бок – животное, жалобно заржав, опрокинулось, всадник слетел с седла, точно приземлился на ноги, и снова кинулся в бой.

За несколько мгновений зал, объятый огнем и затянутый дымом, превратился в кромешный ад.

Степные дьяволы нападали молча. И это было много ужаснее, чем если бы они оглашали пространство трактира воинственными воплями. Словно обезумевшие звери, они бросались на неприятеля вдвоем и втроем, рубили саблями наотмашь, не заботясь о защите и о том, чтобы ненароком не задеть товарища. И впрямь – они были одержимы страстной жаждой убийства.

Двое из людей Рыжей Бестии пали, не успев обнажить оружия. Остальные, молниеносно оказавшись в кольце неистовых безмолвных убийц, встали спина к спине. Берт углядел мельком, как Самуэль с визгом сиганул за стойку. А сам отступил назад, заслонил собою Марту. Сразу три раскосых желтых морды замаячили перед ним. Поднырнув под замах первого, Берт пропустил нападавшего себе за спину и всадил меч в грудь второго воина. Обратным движением – выдергивая клинок из плоти врага – он, не глядя, сшиб ударом локтя в лицо стоящего сзади, который уже поднимал саблю для очередного удара. Третий, перепрыгнув через труп товарища, рубанул Берта, метя в голову. Ловец с трудом парировал удар, парировал второй и третий, отступил под бешеным натиском – но желтолицый вдруг выронил саблю и повалился навзничь, хватаясь за рукоять ножа, торчащего у него из горла.

Берт оглянулся.

Марта стояла на середине занимавшейся уже огнем лестницы. Из выбитых окон хлестало холодным ветром, ветер развевал волосы Марты. Ветер сдул с них копоть, и они вновь сияли ярче огня. Не глядя, она сняла с нагрудной перевязи еще два ножа, кивнула Берту и – кинув вдруг взгляд куда-то мимо него – метнула оба ножа сразу. Первый пронзил грудь желтолицего, только еще ворвавшегося в зал снаружи, и тот рухнул на пороге. Второй угодил в правое плечо воина, почти вплотную подобравшегося к Берту. Воин не выронил оружия и даже не застонал. Он перекинул саблю из правой в левую руку, но в тот миг, пока он делал это, Ловец проткнул его насквозь мечом.

«За Марту можно не беспокоиться, – решил он, пригибаясь под свистнувшим над головой комком пламени, – это Самуэль из-за стойки додумался, наконец, внести свою лепту в ход сражения. – А вот за себя побеспокоиться стоит…»

Через окна хлынула новая толпа нападавших. Гонец не соврал – степных дьяволов оказалось не менее двух десятков. После нескольких минут схватки пятеро или шестеро желтолицых были убиты метательными ножами Марты и точными выпадами меча Берта, но остальные сражались отчаянно, будто не жалкая горстка разбойников была перед ними, а многократно превосходящий их по численности отряд тяжеловооруженных гвардейцев.

Берт оказался в плотном кольце врага. Он отбивал удары, прилетавшие к нему с разных сторон, крутился между смертоносных кривых сабель волчком, ухитрялся делать выпады сам. Реальность слилась в единую сумасшедшую, звенящую сталью кровавую круговерть. Подхватив с пола табурет с обломанными ножками, он использовал его в качестве щита. Все его чувства и инстинкты были сосредоточены лишь на одном – выжить любой ценой. О том, что борьба бессмысленна, свирепых врагов слишком много и от неминуемой гибели его отделяют жалкие минуты, он не думал – недоставало времени и сил думать об этом. Берт не мог видеть, что происходит вокруг. А между тем разбойники, сражавшиеся спина к спине, давно были погребены под ворошащейся кучей раскосых убийц. Последним погиб одноглазый – сразу две сабли вонзились в его грудь, и, когда он упал на колени, кто-то из степных дьяволов могучим ударом снес ему голову. Самуэль, все еще живой оттого, что за едким черным дымом, рассекаемым языками пламени, его не было видно, опорожнял запас адских искр. Не один желтолицый рухнул, извиваясь, на пол, пожираемый пламенем от горючей смеси. Марта, чьи ножи все до одного нашли пристанище в телах нападавших, умело отбивалась мечом от дьяволов, атакующих лестницу.

В какую-то минуту Берт почувствовал, что натиск степных воинов ослаб. Расколов саблю ближайшего к нему степного дьявола, он коротко рубанул его мечом по шее и отскочил, стирая рукавом кровь, заливавшую лицо. Кто-то прыгнул ему на спину, Берт, почуяв резкое движение, едва успел отбросить расщепленный табурет, перехватить меч острием к себе и вложить под мышку – напрыгнувший сзади противник, нанизав себя на клинок Ловца, захрипел. Но хватки не ослабил. Берт, чье горло было сжато мертвеющими уже руками, распластался на полу, накрытый удушливо воняющим потом и кровью тяжелым телом врага. И закрыл глаза. Ловец был едва жив после страшного напряжения битвы, он почти терял сознание: ему требовалось хотя бы несколько секунд передышки.