Девушка сияла от пота и возбуждения, улыбка походила на гримасу. Совершенно очевидно, думал Гриффин, что это один из самых волнующих моментов в ее жизни.

— Вы идете, сэр?

— Сейчас, Джимми. Ступай вперед, я догоню.

Он дождался, пока животное благополучно водворят в клетку, и приблизился к девушке.

— Вы неплохо поработали сегодня утром.

— А?.. Спасибо, сэр.

— Я имею здесь кое-какое влияние и хочу, чтоб вы знали: я буду рекомендовать вас на должность администратора. Конечно, нет никаких гарантий, но при должной настойчивости с вашей стороны я надеюсь встретить вас через несколько лет в роли руководителя департамента.

Девушка посмотрела на него в ошеломлении. Он положил ладонь ей на плечо.

— Продолжайте в том же духе. Мы гордимся вами.

Гриффин пошел прочь, стараясь не оглядываться. Мысленно он видел, как она сейчас поворачивается к первому попавшемуся из своих товарищей и спрашивает: «Кто это?» Как глаза ее расширяются от ужаса, когда она слышит ответ.

Иногда, чтобы достичь своей цели, необходимо лгать. Он ненавидел эту ложь.

Станция Богемия: мезозойская эра, юрский период, верхняя юра (мальм), титонский век. 150 млн. лет до н. э.

Сэлли разбудило пение камптозавров.

Она вздохнула и, задев рукой сетку от москитов, потянулась на кушетке, но не поднялась. Сэлли всегда вставала с трудом,даже в такие дни, как сегодня.

Сегодня она собиралась изменить мир.

Никто не понимал, почему камптозавры поют. Сэлли считала, не имея, впрочем, никаких доказательств, что они делают это просто так, из чистого удовольствия. У нее были и другие смелые теории. Некоторые она опубликовала, об остальных говорила везде, где только можно. С младых ногтей Гертруда поняла, что в мире науки замечают, не сколько разты проиграл, но сколько раз выиграл. Одна большая удача полностью затмевает череду ошибок.

Поэтому она и пыталась доказать, что камптозавры поют, чтобы стадо держалось вместе. Что их песня — просто звуки, с помощью которых животные внушают друг другу уверенность, что все здесь и всё в порядке. Как бы озвучивая, таким образом, свое количество, они отпугивают хищников — брысь отсюда, держитесь от нас подальше, нас очень много. А может быть, динозавры так делятся друг с другом сведениями о вкусе и количестве съедобных растений.

Но в глубине души она была уверена, что это самые настоящие крики радости.

Снаружи зарокотал двигатель. Мимо ее палатки прошли двое, вяло переругиваясь по поводу филогенетической позиции сегнозавров. Кто-то ударил в гонг, созывая народ на завтрак. Как просыпающийся зверь, лагерь лениво потягивался, неохотно стряхивая с себя дремоту.

Перевернувшись на живот, Сэлли ощупала пол под кушеткой в поисках одежды. Наверное, стоит немного прибраться сейчас, пока день только начинается, — к полудню в палатке будет жарко, как в печи, а к вечеру, когда похолодает, она будет уже далеко. Но вообще Сэлли считала, что в жизни слишком много разных дел. Надо все время выбирать: потратить время на исследования или выбросить его, занимаясь домашним хозяйством.

Носки оказались достаточно свежими, чтобы проносить их еще день. Она восприняла это как хорошую примету.

Палатка-столовая была полна разговоров и запаха кофе. Сэлли взяла поднос и встала в очередь за сосисками и овсянкой.

Высмотрев пустой столик в дальнем углу палатки, она направилась туда, смутно надеясь, что Монк Каванаг проспал и она для разнообразия сможет побыть в одиночестве. Тщетно. Едва она принялась за еду, Монк плюхнулся рядом на скамью и включил магнитофон.

Историк был немолод, лыс и громогласен, с морщинистым лицом, напоминавшим папиросную бумагу. К лицу прилепились маленькие светлые усики. Каванаг приветствовал ее омерзительной ухмылкой, которую сам, по-видимому, считал очаровательной.

— Неважно выглядите. Не выспались, а?

— Почти всю ночь в полях, прямо как скаут. Только с той разницей, что у скаутов не бывает соседей по лагерю, приглашающих в свою палатку дружков и трахающихся до самого рассвета.

— Да ну? Кто ж это у вас там веселится?

Сэлли закрыла глаза и сделала большой глоток кофе.

— Не важно. На чем мы остановились?

— Вас попросили из университета.

— Господи! Мы обязательно должны вспоминать эту грязную историю?

— Что поделать, это часть нашей темы.

Четыре года назад Сэлли вляпалась в скандал из-за присвоения интеллектуальной собственности. Она спала со своим научным руководителем, человеком, который был более известен своими практическими изысканиями, чем преподавательской деятельностью, и некоторые его идеи нашли свое отражение в одной из ее работ.

— А он просматривал ваши черновики? — задал вопрос Монк.

— Конечно, просматривал. Точнее, мы просматривали их вместе, и в какой-то момент он разразился длинной речью и высказал все свои идеи по интересующей меня теме. Он сам связал их с тем, что писала по этому поводу я, и предложил мне их использовать.

— Поговаривают, что во время обсуждения вас застукали вместе в постели.

— Так и было. Но нужно знать Тимми, чтобы понять все правильно. Он сказал, что секс помогает ему сконцентрироваться. Я знаю, это звучит достаточно глупо, но я была молода и влюблена как кошка. Для меня он был чем-то средним между Чарльзом Дарвином и Иисусом из Назарета.

Монк подбадривающе закивал.

— Я и подумать не могла, что делаю что-то неправильное. Мысль, что идеи могут кому-то принадлежать, вообще не приходила мне в голову — я считала, что правда не принадлежит никому. И я честно пыталась показать ему окончательный вариант, но он только отмахнулся. Сказал, что верит мне. Ублюдок.

— Вас попросили покинуть университет, а в следующем семестре вы неожиданно вынырнули в Йеле [17]. Как это получилось?

— Я добилась встречи с руководителем и рыдала до тех пор, пока он не согласился сделать мне одолжение.

Сэлли засунула в рот сосиску и сжевала ее без остатка.

— Самый унизительный момент в моей жизни.

— Судя по всему, это был доктор Мартелли?

— Я поклялась себе, что больше никогда не буду делать двух вещей: плакать на людях и спать с палеонтологами. И я держу свое слово.

— Ну, вы еще молоды… Если я не ошибаюсь, вы много общались с Мартелли по Интернету. Он, можно сказать, стал одним из ваших учителей.

— И не только он. Я не хочу показаться нескромной, но, еще будучи подростком, я контактировала с доброй половиной палеонтологов с мировым именем. Боже, благослови Интернет.

— Прекрасно. А теперь проглядите, пожалуйста, это. — Монк положил листок бумаги рядом с ее тарелкой. — И скажите мне, если что-то не так.

Сэлли переложила ложку в левую руку и, продолжая есть, прочла:

«Любой из ее знакомых скажет вам, что Гертруда — просто подарок судьбы. Любой, кроме ее родителей. Когда ей исполнилось пять, девочка вырезала из атласа силуэты динозавров. Тогда же она сообщила матери, что за одного из них, по-видимому, выйдет замуж. В семь она закатила родителям истерику, так как они не согласились отпустить ее на раскопки в Китай во время летних каникул. Они вздохнули свободней только в старших классах школы, когда Гертруда обнаружила интересующие ее сведения в Интернете и погрузилась туда с головой, задавая сотни наивных вопросов и фонтанируя идеями. Одну из своих гипотез — о том, что динозавры вторично потеряли способность летать, — она отослала в научный журнал, когда ей исполнилось пятнадцать. К ее негодованию, статью не опубликовали. И к этому же времени Гертруда превратилась в баловня всего палеонтологического сообщества. В восемнадцать ее приняли в Чикагский университет, а в двадцать один она пострадала от серьезного научного скандала. В двадцать три, когда Гертруда Сэлли опубликовала сведения о своей находке — ископаемых останках пернатого текодонта, — к ней пришла слава, оказавшаяся, правда, кратковременной. Теорию, с восторгом подхваченную падкими на сенсации журналистами, ученые приняли весьма скептически. В двадцать четыре Гертруда повстречала Ричарда Лейстера, к которому прониклась мгновенной неприязнью. В двадцать пять ее пернатый текодонт был полностью дискредитирован, работа, в которой она раскритиковала книгу Лейстера, оказалась принята без особого энтузиазма, и Гертруда Сэлли, теперь уже не являющаяся самым юным экспертом по динозаврам, ощутила себя на грани провала».