Гриффин выпрямился. Прошли уже долгие часы с начала переговоров. И он заметно вымотался.

— Что вы имеете в виду? Конечно, нам необходимо оборудование. Спасибо. Мы возьмем его.

Наступила долгая тишина.

— Почему мы этого не захотим? — спросил Джимми.

В ответ раздалось низкое ворчание, его издал один из трех хозяев, Гриффин даже не понял — который.

— Он говорит: «Вы не захотите, потому что проект закрывается».

— Что?!

— Он говорит: «Линия, в которой мы подарили вам путешествия во времени, подлежит уничтожению».

— Когда?

— Он говорит: «Сразу после окончания переговоров».

Начались восклицания и вопросы, возникла даже небольшая перебранка, не имеющая, впрочем, никакого смысла.

Просто сдаться без спора было чуждо человеческой натуре. Старикан пропустил большую часть и вернулся, снова забравшись в сознание Сэлли.

— А как же Гертруда? Она же из другой временной линии, а мы с ней встретились, и ничего! — услышал он. — Значит, вы умеете сводить эти линии? Зачем же тогда закрывать нашу? Почему бы вам не повторить то же самое, что вы сделали со мной и Гертрудой?

Долгое время говорил один из птицелюдей. Неизменный перевел:

— Она говорит: «Это сделано временно. Даже если бы это было возможно, это было бы невозможно».

— Я не понимаю!

— Она говорит: «Временная линия, которая содержит объекты нашего наблюдения, содержит также и нас самих. Мы знали это с самого начала. Мы знали, что, закончив изучение людей, мы вместе с ними должны раствориться во временной петле. Это цена. Путешествия во времени возможны только при таких условиях».

— Тогда зачем? — воскликнул Джимми. — Зачем вообще весь этот проект?

Говорившая показала клювом сперва на Гриффина, потом на Сэлли.

— Она сказала: «Они понимают».

Один из птицелюдей встал и подошел к дальней стене комнаты. За ним — второй. В углу поблескивал темной водой маленький пруд. Один за другим птицелюди прыгнули туда и исчезли.

Не дожидаясь, пока третья пойдет следом, Гриффин быстро произнес:

— Послушайте!

Та внимательно поглядела на него блестящими глазками.

— Если это не важно… Если уже ничего не важно… Тогда дайте нам прибор для спасения наших друзей.

Птицечеловек и Неизменный обменялись звуками, похожими на кудахтанье и попискивание.

— Она говорит: «Зачем?»

— Это чисто человеческое. Вы все равно не поймете.

В ответ раздался звук столь пронзительный, что у людей заложило уши.

Наступило долгое молчание. Гриффин решил, что у них снова ничего не вышло, но тут Неизменный заговорил:

— Она сказала: «Это будет сделано».

Пауза.

— «Уже сделано».

Пауза.

— «Великая честь находиться здесь, в присутствии человеческих существ. Как вы прекрасны. Как чудесны ваша смелость и ваше любопытство».

Щелкающий звук.

— Она говорит: «Вы ученые. Я тоже ученый. Всю свою жизнь я пыталась понять млекопитающих».

Чириканье.

— Она говорит: «Вы благородные существа. Без вас мир стал беднее».

Самка птицечеловека разогнула гротескно сложенную конечность и протянула ее через стол. Три пальца на уродливой ладони торчали в разные стороны.

— Она говорит: «Мы можем пожать друг другу руки?»

Старикан с неохотой подавил желание проводить Гриффина и его компанию домой. Он закрыл картину переговоров и распахнул другую. Отворилось окошко в мезозой. Всего в каких-то ста двадцати двух миллионах лет отсюда.

В этот день устраивали праздник урожая, и лагерь наполнял запах жарящегося на вертеле молодого анкилозавра.

Лейстер сидел в хижине и лениво счищал кожуру с болотных клубней. Краем глаза он наблюдал за Натаниэлем, который тряс сделанной для него Патриком погремушкой. Далджит ощипывала маленького пернатого динозавра. Лейстер взглянул на тушку в ее руках и похолодел.

— Это не… Это что за зверь?

— Просто маленький динозавр. С гарниром будет очень вкусно.

— Нет, серьезно, я такого не знаю. Это новый вид? Дай мне посмотреть его зубы.

— Руки прочь от обеда! — засмеялась Кати. Она вынула из чайника отмокающие там пальмовые листья и обернула ими клубни, которые собиралась испечь на углях. — Чисти давай, мне не хватает.

— Ну, девочки. Его же все равно потрошить. Вдруг это что-то интересное?

Далджит отложила тушку.

— Слышите? — напряженно спросила она.

— Я не… — начала Кати.

— Ш-ш-ш!

Снаружи раздавались незнакомые голоса.

— О господи, где моя рубашка! — вскрикнула Далджит.

Кати подхватила ребенка и молча выбежала во двор. Лейстер за ней. Последней, лихорадочно застегиваясь, выскочила Далджит.

Спасатели оказались военными — молодыми, коротко стриженными парнями, явно смущенными ситуацией. Но они привезли с собой журналистку, которая уже бегала с камерой вокруг палеонтологов.

— О чем вы больше всего жалеете? — спросила она. Несколько членов племени, отвыкшие от незнакомых лиц, смущенно попятились. Журналистка сунула микрофон под нос Джамалу. — Вы?

— Думаю, больше всего нам не хватало ботаника. При формировании экспедиции предпочтение отдавалось зоологам, в особенности специалистам по позвоночным, и мы дорого заплатили за это. Необходимо было включить в наши ряды специалиста по здешним травам.

— Аминь! — возбужденно воскликнула Кати. — Здесь обязательно должно существовать что-то, содержащее танин. И краски! Не давайте мне говорить о красках, а то я не остановлюсь!

— А вы?

— Я жалею, что у меня так ни разу и не вышел приличный глиняный горшок, — сказала Далджит. — Печь получилась очень хорошей, но я никак не могла подобрать нужную температуру.

— Вы?

— Я жалею, что не захватил с собой запасной маячок времени, — заявил Нильс.

Все захохотали, а он продолжил уже серьезно:

— Если бы я знал, что мы здесь застрянем, я бы взял больше медикаментов. И освоил бы кое-какие ремесла.

— Какие же?

— Например, обработка камня. Вы когда-нибудь пробовали сделать каменный нож? Уверяю вас, это нелегко.

— Первая вещь, — спросила журналистка, переводя камеру с Натаниэля на Кати, — которую вы собираетесь сделать, как только вернетесь в настоящее?

— Съем стейк!

— Выпью молочный коктейль!

— Чашку чая с лимоном и не буду жалеть сахара!

— Душ! Горячий!

— Точно!

— А я неделю тупо проторчу перед телевизором!

— А я прочитаю абсолютно новую книгу!

— Хочу поговорить с незнакомцем!

Стоя в отделении, Лейстер раздраженно пробормотал:

— А я убью Гриффина за то, что он втравил нас в эту историю. А будет время — так и Робо Боя.

Но его не услышал никто, кроме Старикана. И только Старикан увидел, как полчаса спустя, когда угли уже намокли от дождя, анкилозавра бросили на произвол судьбы, а спасенные и спасатели выстроились в очередь к воротам, чтобы вынырнуть из них в Кристал-Сити, Лейстер придирчиво выбрал тяжелый булыжник и спрятал его в карман.

Старикан вздохнул и открыл ящик стола. Там лежало восемь распоряжений. Он не торопясь прочитал каждое, а последнее порвал пополам.

Вторая попытка оказалась удачней. Только две смерти. Целиком заслуга Лейстера, он справился со своими обязанностями лучше, чем в первый раз.

Старикан, конечно, сожалел о смерти Лидии и молодого человека. Но что сделано, то сделано. Второй шанс выпадает в жизни так редко, что это можно считать чудом.

Он решил бросить последний взгляд на Гертруду, одинокую и прекрасную. Она была редкой птицей, rаrа avis, вероятно, самой редкой в своеобразном птичнике его коллег. И Старикану нравилось присматривать за старушкой. Время от времени он навещал ее, чтобы Гертруда не теряла связь с человеческим обществом.

Иногда они играли в шахматы. Он всегда выигрывал.

Лазарь-таксон [45] испарялся из записей палеонтологов, будто вымирая, только для того, чтобы, возродившись, появиться вновь. Старикану нравилось думать о докторе Гертруде Сэлли как о человеческом варианте лазарь-таксона. Пока она жива, люди не исчезнут до конца.