Но дни неминуемо складывались в месяцы и годы. Коврик старел и уже не мог заботиться о Ножках так, как раньше. А Ножки росли, становились всё более самостоятельными, и им уже не требовалась опека старого Коврика. Коврик всё чаще думал о том, что скоро пробьёт его последний час и свою смерть он встретит на помойке.

Но вот однажды (ах, сколько этих «однажды» было в долгой жизни Коврика!) кто-то мохнатый и тёплый потыкался в него чем-то мокрым и холодным, схватил чем-то твёрдым и потащил в угол между кроватью и окном. Довольно тявкнув, Мохнатый уютно свернулся на Коврике калачиком и сладко засопел. Коврик был очень смущён — он не знал, как относиться к этому Мохнатому. Новый знакомый был совсем не похож ни на Тапочки, ни на Ножки. Он не был склонен вести задушевные беседы и совсем не выглядел трогательно-беззащитным… Он был очень шумный, с него лезла шерсть, а иногда он случайно цеплял когтем за какую-нибудь нитку на Коврике, и тот вздрагивал от ужаса, думая, что его вот-вот раздерут в клочья. Но пришёл тот день, который расставил всё по своим местам…

В доме снова готовились к встрече Нового года. Через щель под дверью Коврик видел ёлку, под которой разноцветной грудой лежали подарки, а среди них — большая красивая подушка, перевязанная лентой. Нехорошее предчувствие зашевелилось в его душе…

…А потом был нескончаемый топот многих незнакомых Коврику Ботинок и Туфелек, музыка, шуршание бумаги, снимаемой с многочисленных коробок и коробочек, радостные и удивлённые возгласы, звонкий лай Мохнатого… Коврик был слишком стар, чтобы спать под весь этот шум. Он промучился до утра и только на рассвете забылся тяжёлым сном. А когда он пришёл в себя, то обнаружил, что лежит на мусорной куче в окружении пустых консервных банок и мокрых газет. Самые страшные его мысли стали явью.

Вся жизнь пронеслась перед Ковриком чередой счастливых и грустных дней, удивительных открытий и горьких разочарований, неожиданных встреч и печальных потерь… «Вот и всё!» — подумал он, но в этот момент совсем рядом раздался радостный визг и прямо перед ним оказался Мохнатый. Опять, как и в первый раз, крепко сомкнулись зубы, и вскоре Коврик оказался в знакомом и таком родном углу. По всей спальне валялись клочья, ещё совсем недавно бывшие большой подушкой (видно, над ней основательно поработали чьи-то зубы и когти…). Но сейчас Мохнатый не обратил на это ни малейшего внимания. Он был так рад, что нашёлся его чудесный Коврик! Никакие сокровища в мире не смогли бы заменить его. И тут Коврик понял, что у него появился самый настоящий друг. Старому потёртому Коврику стало так тепло на душе, что он запел… И пусть певец он был никудышный и в его песне не было ни размера, ни рифмы, но разве это имеет значение? Когда поёт душа, нет нужды в критиках. Даже если это душа всего лишь старого Коврика.

Оля кончила читать и закрыла книжку. Все молчали, Настя закусила нижнюю губу…

— Ну и что же мне делать?

А Никита ничего не сказал, но взял за руки маму и папу и молча повёл их вокруг ёлки. Тогда Оля и Володя взяли за руки Настю и тоже присоединились к хороводу. Один круг они прошли в полной тишине, а потом запели:

— В лесу родилась ёлочка, в лесу она росла…

И Настя пела вместе со всеми. Потому что песенка про ёлочку хотя и совсем старенькая, но без неё хоровод как-то не получается.