— Понятно, — с некоторым облегчением пробормотал я, все же обходя распластавшегося лакея стороной. И, пытаясь загладить возникшую было неловкость, уточнил. — Э… А нам теперь куда?

— Да вот, пришли уже, — указал князь куда-то за колоннаду портика. — Далее с ветерком помчим, как на птице-тройке былинной!

Это его «как» я, правда, прослушал — хотя и попривык уже к необычному здешнему говору, иногда все же что-то по мелочи упускал — и решил, что нам и в самом деле предстоит поездка на конной тройке. Поэтому, когда увидел шагах в десяти от себя элегантный экипаж о четырех колесах, никем не запряженный, первой моей мыслью было: «Ой, а лошадок-то у князя увели!»

Впрочем, нет, один конь все ж таки там в наличии имелся — на треугольной эмблеме, прикрепленной к задку повозки. Значок напоминал хорошо знакомый мне московский герб: изображен там был всадник, поражающий дракона — правда, не копьем, а будто бы лучом света, но композиция, позы — все те же.

— Модель, конечно, не из последних, — по-своему понял очередное мое замешательство спутник. — Да и марка — увы, не «Руссо-Балт»… Но «Москвич» — сие даже по-губернски патриотично, и маны почти не расходует. В общем, дешево, надежно и практично — для казенных надобностей самое то! Забирайтесь, сударь!

Уже поняв, что передо мной местный автомобиль, судя по упоминанию маны — приводящийся в движение магией, я шагнул к экипажу. Дверей у того не имелось — чтобы попасть внутрь, следовало встать на откидную подножку и переступить через невысокий порожек, что я с успехом и проделал. Взору моему открылся обитый черной, малость потертой кожей широкий диванчик. Поискав глазами руль, рычаги или педали, но не найдя ничего даже отдаленно похожего, я чуть помедлил и уселся справа: скажут — передвинусь. Пересаживаться, однако, не пришлось: князь без возражений занял место слева — в привычных мне реалиях как раз водительское.

Пристроив у стенки свою трость, титулованный «шофер» повернулся ко мне, окинул задумчивым взглядом, словно выбрал наконец время внимательно присмотреться, затем, подавшись назад и чуть приподнявшись, свесил руку за спинку сидения и, пошарив, выудил оттуда — как видно, из своего рода багажника — линялую голубую куртенку.

— Наденьте, сударь, — бросил он добычу мне на колени. — Через город поедем, по чистым районам — негоже вам голым торсом сверкать, чай, не Аполлон Бельведерский.

Я послушно принялся просовывать руки в рукава.

Дождавшись, пока последняя пуговица моей обновки окажется застегнутой, князь одобрительно кивнул и затем вдруг сложил кисть правой руки в нечто типа рокерской «козы» — большим пальцем прижал к ладони средний и безымянный, а мизинец и указательный оттопырил. В тот же миг, словно только того и ждал, наш безлошадный экипаж плавно тронулся и, беззвучно, если не считать шороха резиновых шин по мощеному булыжником пандусу, покатил прочь от крыльца.

в которой я проявляю познания в архитектуре и музыке,

но не сдержанность в суждениях

Скатившись по пологому пандусу, наш «манамобиль» свернул на аллею из высоких и пышных розовых кустов, даже издали выглядевших негостеприимно-колючими, да еще и усыпанных крупными угольно-черными цветками — по-своему красиво, конечно, и, наверное, вполне в стиле хозяев усадьбы, но несколько мрачновато, нет? Здесь «водитель» вдруг обернулся через плечо, на оставшийся позади дворец — на автомате я сделал то же самое и, собственно, впервые увидел дом, в котором едва не погиб, со стороны.

Стоявшее на небольшом возвышении здание было сложено из красного кирпича и отделано белым камнем. Приземистое, двухэтажное, если не считать примыкавшей к фасаду слева часовой башни, оно отчасти напоминало рыцарский замок — хотя, конечно, в настоящей средневековой твердыне не могло быть таких огромных, разве что не панорамных окон. Колонны портика (проходя недавно мимо них, я этого не заметил — пришлось бы круто вверх голову задрать) оказались увенчаны фигурами полуобнаженных женщин, подпирающих мраморными руками огороженный балюстрадой массивный балкон. Кажется, такие статуи называются кариатидами (это я не, типа, такой прошаренный в искусстве, просто случай был в девятом классе: Светка, та самая, что вместе со мной вляпалась в холопство, как-то залезла под самый козырек школьного подъезда, чтобы тросик от праздничной растяжки закрепить, зацепилась там за что-то юбкой — ну и застряла, уперевшись локтями в потолок. А когда завуч с физруком ее оттуда снимали, кто-то из них и брякнул: «Ну ты, блин, прям кариатида». А у Светки еще и фамилия малость созвучная Каратова — вот с тех пор ее Кариатидой и прозвали. А я, не будь дурак, загуглил, что это за зверь такой. К Светке я тогда неровно дышал, подумал: если нехорошее что окажется — вступлюсь… И вот ведь где пригодилось!).

Эх, как-то там сейчас Светка? И другие наши? Может, у князя спросить? Они ж, по-хорошему, тоже своего рода свидетели — ему, небось, такие пригодятся…

Как бы только при этом к делу подойти по-умному, чтобы не вышло как с тем Ефремом, не приняли бы правду за нарочитую дезинформацию… Да, тут думать надо…

— Ага, засуетились, — насмешливо проговорил вдруг мой спутник. — Поздно, милостивые государи, поздно!

Задумавшись о судьбе друзей, на дворец я уже не смотрел, но теперь снова нашел его глазами: из-за колоннады на улицу гурьбой высыпали люди, человек шесть-семь. Мне показалось, я узнал среди них молодую графиню и громилу Федора, но разделяло нас уже никак не менее сотни метров — может, и ошибся.

— Они погонятся за нами? — встревоженно спросил я.

— Погонятся? Нет, зачем же? — покачал головой князь. — Проследить, конечно, не преминут, ну да нам скрывать нечего. А на что другое… На что другое не решатся. Не должны…

Мне показалось, или в его голосе не прозвучало непреложной уверенности?

Между тем, аллея закончилась, «манамобиль» повторно свернул, и дворец вместе с его непоседливыми обитателями скрылся от нас за плотной стеной разлапистых темно-зеленых елей. Песочек, по которому мы ехали среди черных роз, снова сменился под колесами булыжной мостовой. Ни малейшей тряски, впрочем, не ощущалось — словно наш патриотичный «Москвич» не по выложенной разномастными камнями дороге катил, а скользил по гладкому льду.

Перемахнув по горбатому мостику через весело журчавший ручей — сами мы, напомню, двигались почти бесшумно, так что плеск воды был отлично слышен — «манамобиль» пронесся сквозь широко распахнутые ворота, как видно, обозначавшие границу усадьбы. И вот здесь князь будто бы малость расслабился. Не скажу, что до того мой спутник был так уж заметно напряжен, но теперь выдохнул, откинулся на спинку сиденья, даже глаза ненадолго прикрыл. Эй, а за дорогой кто будет следить, Пушкин? Или волшебная колымага сама знает, куда ехать?

Сама, не сама, но веки «водитель» скоро разомкнул.

— Пожалуй, сударь мой, настала нам с вами пора познакомиться поближе, — проговорил он, поворачиваясь ко мне. — Итак, позвольте представиться: князь Сергей Казимирович Огинский, начальник Московской губернской экспедиции IIIОтделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, полковник жандармского корпуса — к вашим услугам.

— Огинский? — невольно вырвалось у меня.

— Слыхали о моей персоне, не так ли? — хитро прищурился мой спутник. — И, небось, что-то нелестное?

— Нет, — мотнул головой я. — То есть… Просто мелодия такая есть известная — полонез Огинского называется. Ну, в смысле, как есть… — стоп, что это я такое несу?! Вот же дурак: не из того мира реалию приплел…

— Полонез? — заинтересованно приподнял брови князь. — Забавно… — усмехнулся он. — Нет, в нашем роду спокон веку на ушах медведи топтались. На обоих, русский на одном, польский на другом. На заре жандармской карьеры у меня, правда, как раз оперативный псевдоним был — Композитор. Должно быть, в насмешку данный… Ну да о сем не нынче, — прогнал прочь с лица улыбку полковник. — Вас то, сударь мой, как звать-величать?