— Будь осторожен, — сказала Джейн. — Он уже однажды оставил тебя в дураках.

— В дураках? — переспросил Грэшем. — Я бы сказал, что какое-то время он вынуждал меня задавать не те вопросы, которые следовало.

Генри заканчивал одеваться, готовясь к четвертому по счету визиту к Сесилу, и чувствовал себя гораздо увереннее, чем в предыдущие разы.

Грэшем прибыл во дворец без приглашения. За столом в приемной сидел другой клерк, послушный и исполнительный человечек с приятными манерами, который совсем сбился с ног и был чем-то сильно озабочен. Как всегда, в комнате собралась толпа посетителей, каждый из которых свято верил, что именно его дело является самым важным и с ним непременно нужно ознакомить главного советника короля.

— Сэр Генри, я передам вашу просьбу графу, — ответил клерк, — но боюсь, он сейчас очень занят и…

— Понимаю. Передайте, что сэр Генри Грэшем хочет его видеть по делу, связанному с государственной изменой.

При этих словах у изумленного клерка глаза вылезли на лоб, и он послушно затрусил в кабинет Сесила. Вскоре клерк вернулся и отвесил Грэшему низкий поклон.

— Сэр Генри, граф примет вас немедленно! Будьте так любезны, следуйте за мной.

Сгорбленная фигура Сесила восседала во главе стола, заваленного бумагами, среди которых Генри заметил письмо без подписи, написанное знакомой рукой и уже ставшее известным как «письмо Монтигла». Когда Грэшем впервые услышал это название, он только криво усмехнулся.

— Сэр Генри. — Голос Сесила звучал ровно и невыразительно.

— Милорд.

— Вижу, вы оправились от болезни, Примите мои поздравления.

— Я и не думал болеть и пошел на эту хитрость, чтобы отвлечь неуместное внимание вашей светлости от своей особы и спокойно заняться выяснением неких обстоятельств, которые вам очень хотелось от меня скрыть, — охотно объяснил Грэшем.

— Неужели? — Сесил удивленно приподнял бровь, сохраняя обычное ледяное спокойствие. — И вам удалось разгадать эту великую тайну?

— Да, милорд, удалось, — ответил Генри.

— И в чем она заключается? — поинтересовался Сесил, но на сей раз его голос звучал несколько натянуто.

— Гай, или Гвидо Фокс, известный также как слуга Джон Джонсон, был двойным агентом и несколько лет сотрудничал с католиками в Европе, но фактически работал на вас. Роберт Кейтсби, настоящий организатор «порохового заговора», или как там вы впоследствии сочтете нужным его назвать, наткнулся на него случайно, либо же их свел один из ваших агентов. Эти горячие головы искали подходящего человека, знающего толк в порохе и способного в нужный момент поджечь запал. Вы с самого начала знали о «пороховом заговоре» и использовали Фокса в качестве своего шпиона, вошедшего в доверие к заговорщикам. Вы наблюдали, как зреет заговор, чтобы, раскрыв его, привлечь к себе всеобщее внимание и таким образом добиться популярности для себя и короля. У меня нет доказательств, но я также считаю, что, позволяя заговорщикам плести интриги, вы надеялись опорочить одного из самых благородных дворян, приписав ему участие в заговоре и выставив этого человека перед людьми как одного из его организаторов. Возможно, вы хотели покончить с соперником, который всегда представлял для вас опасность. Скажите, вы намеревались впутать в это дело Рейли или собирались ограничиться Нортумберлендом? Как бы там ни было, вы призвали еще одного двойного агента, Томаса Перси, который внедрился к заговорщикам и действовал от вашего имени. Думаю, что Фокса подкупили деньгами и свободным выездом из страны. Возможно, ему даже пообещали почетное возвращение в Европу, где он станет сотрудничать с бунтарями-католиками, продолжая оставаться вашим агентом. Перси было достаточно пообещать графский титул.

— Как вам могла прийти в голову такая фантазия? Что за глупый вымысел? — Никогда раньше взгляд Сесила не таил в себе столько угрозы. Казалось, его скрюченное тело готовится к решающему прыжку.

— Среди заговорщиков был мой человек. Это я написал письмо, которое лежит у вас на столе, в надежде разрушить заговор до того, как он принесет непоправимое зло. Я отправил Ниветта с обыском на час раньше, чтобы успели схватить Фокса. И это я поджег порох в Холбич-Хаусе. Да, кстати, Томаса Перси застрелил тоже я.

— И вы посмели пойти наперекор моей воле?! — зарычал Сесил. На памяти Грэшема государственный секретарь и главный советник короля никогда прежде не терял самообладания.

— Наперекор вашей воле? Разве вы, будучи советником помазанника Божьего, одновременно являетесь самим Господом Богом?

— У вас нет никаких доказательств. — Голос Сесила снова стал тихим, а сам он откинулся на спинку кресла.

— Моему рассказу поверят, потому что его подтверждает множество фактов, а главное, он придется как нельзя кстати, потому что люди испытывают к вам лютую ненависть и готовы заподозрить во всех смертных грехах. У меня остались заготовки письма. Господи, сколько же времени ушло на его написание! Должен сказать, пришлось приложить не мало усилий, чтобы оно выглядело достоверным. Кроме того, я спрятал в надежном месте одного из заговорщиков. Его имя Фрэнсис Трэшем, и вам до него не добраться. — Последние слова вызывали большие сомнения. Если Сесил использует все имеющиеся в его распоряжении средства, то сможет отыскать что угодно, будь то даже крохотное, отмытое от грязи пространство на теле его величества. — У меня также есть несколько отчетов, написанных рукой Трэшема и заверенных его подписью. Они тоже спрятаны в надежном месте.

— Чего вы от меня хотите? — злобно прошипел Сесил.

— Для начала стул, чтобы присесть, — ответил с вежливой улыбкой Грэшем.

Сесил кивнул, не сводя с посетителя злобного взгляда.

— Вы меня ненавидите, Генри Грэшем?

В устах Сесила этот вопрос звучал странно, и Грэшем на мгновение задумался, прежде чем ответить:

— Да, безусловно. Больше, чем кого-либо на этом и на том свете.

— Вы хотите меня уничтожить?

— Вовсе нет! — Смех Генри озадачил Сесила, и он удивленно захлопал глазами, словно сова. — Видите ли, такой страной, как наша, может управлять только человек, душа которого насквозь прогнила и смердит, как сточная канава. Он должен быть убийцей, палачом, извращенцем, лжецом и мошенником. Все эти качества необходимы правителю. Разумеется, чтобы сохранить мир, некоторые люди должны умереть, их будут пытать на дыбе и казнят на площади перед толпой зевак. Конечно, некоторые из них не заслуживают такой участи, или же им просто не повезло и они оказались в неудачное время в неподходящем месте. Но все имеет свою цену. Мир и спокойствие стоят дороже всего остального, и самую высокую цену платит правитель, который наводит порядок в этой куче дерьма, именуемой политикой и человеческой жизнью. Правитель рассчитывается своей погубленной душой и вечностью, которую он проведет в аду. Да, Роберт Сесил, я вас ненавижу, и именно поэтому мне радостно, что за мир в нашей стране вы расплатитесь своей бессмертной душой. Мне бы хотелось вас убить, увидеть, как вы корчитесь передо мной в страшных муках, так же как вы не раз наблюдали за страданиями других людей. Но я делаю выбор, о котором говорил Макиавелли, и жертвую мелкими радостями во имя великого, всеобщего блага.

Несколько минут в кабинете стояла полная тишина.

— Так чего вы все-таки от меня хотите? — прервал молчание Сесил.

— Ничего.

— Ничего?

— Правда, ничего. Мне хотелось порадоваться, гладя на вас, когда вы узнаете, что я расстроил ваши планы. Ваша попытка заткнуть мне рот и направить по ложному следу провалилась, как и трогательное намерение меня подкупить. Думаю, мне нужно взять с вас клятву в том, что вы не станете предпринимать каких-либо действий, направленных против меня и близких мне людей. Никаких загадочных смертей в глухих переулках или продолжительных болезней, вызванных ядом.

— Разве с вас не достаточно архива папы римского? — спросил Сесил дрожащим от злости голосом.