Данко не верил своим ушам. Преступник, паршивый сутенёр, так разговаривает с полицейским. Может, изо всех диких и абсолютно непостижимых явлений, которые довелось ему увидеть и услышать со времени прибытия в Америку, это было самым странным? Нет. Ещё более странным было то, что самому Ридзику такое поведение вовсе не казалось странным. Стрик продолжал верещать:

— У вас на меня ничего нет. Все это сучьё дерьмо! И ты, говноед, это знаешь!

С Данко этого было достаточно, даже если Ридзик и не реагировал. Он подошёл к Стрику, рывком поднял его на ноги, закрутил руку за спину и швырнул о бетонную стенку. Ридзик вздрогнул.

— Где Виктор? — проревел Данко в ухо Стрику. Ридзик пытался разнять мужчин:

— Данко! Какого хрена…

Данко надавил на руку Стрика. Тот закричал от боли. Ридзик пытался ослабить хватку Ивана. Только им не хватало арестованного со сломанной рукой. Да из-за этого по уши в помоях окажешься. Ридзик протиснулся между мужчинами и умудрился оттолкнуть Данко от злополучного сутенёра.

— Ведите себя культурно, — сказал Ридзик. Данко уставился на него, словно соображая, не вырубить ли ему сперва Ридзика, а потом уж Стрика. — Слушайте, Данко, это мой город. Я знаю, как здесь надо делать дела.

Иван Данко отошёл назад. «Ну и отлично, — подумал он. — Посмотрим, как будут действовать ваши американские методы». А к своим процедурам он ещё успеет вернуться, если дела пойдут не так, как, по мнению Ридзика, они должны идти.

Арт толкнул Стрика обратно на стул. Сутенёр поглаживал свою больную руку.

— Я не знаю, что это ещё за хрен, — прохныкал он, — но я вас обоих угроблю за жестокость.

— Эй, Стрик, Стрик, дружок ты мой, успокойся, — произнёс Ридзик утешающим тоном. — Мы просто хотим задать тебе пару вопросов. Прости моего приятеля — слишком много кофе выпил — знаешь, как это бывает. Мы просто хотим, чтобы ты малость просветил нас насчёт Бритоголовых.

— Иди на хрен, — огрызнулся Стрик.

— Это нехорошо, Стрик. Ведь сержант Ридзик может и разозлиться.

— А мне насрать. Я уже говорил, что рассказал Галлахеру все, что знаю.

Ридзик потёр руки. Он вытащил из заднего кармана бумажник, вынул из пачки банкнот хрустящую пятидесятидолларовую бумажку, аккуратно сложил её, лучезарно улыбаясь Данко, словно фокусник, исполняющий особенно сложный трюк. Данко же, в свою очередь, стоял, устремив на американского полисмена недоумевающий взгляд. Он платит заключённому за информацию! Ни разу в жизни Иван не слышал о подобном идиотизме. Данко знал гораздо более быстрые, более эффективные и при этом гораздо более дешёвые способы заставить людей говорить.

Ридзик воткнул сложенную денежку в карман пиджака Стрика. Сутенёр улыбнулся.

За услуги следует честно платить. Капитализм в действии, верно, Стрик?

— В этом величие нашей страны.

— Ну, а теперь предоставь нам оплаченные услуги. Стрик самодовольно ухмыльнулся:

— У Бритоголовых дела пошли на убыль. Я рассказывал Галлахеру. Больше не о чем говорить, — и, скрестив руки на груди, он снова откинулся на стуле, словно объявляя: твой ход, легавый.

— Он врёт, — сказал Данко. Ридзик, казалось, смирился с этим.

— Ну, понимаете ли, в этой стране у него есть Богом данное право так поступать, — Ридзик вздохнул. — Что ж, как нажито, так и прожито.

— Кстати, офицер, когда меня отпустят?

— Вы знаете, мистер Стрик, поскольку нам, кажется, не за что вас тут держать…

— Это верно.

— Тогда… — Ридзик прервал свою фразу, нахмурился и стал принюхиваться, словно охотничья собака. — Эй, Данко, вы не замечаете, чем тут пахнет?

— Бандитом, — ответил Данко, — подонком.

— Нет, — сказал Ридзик. — Кое чем ещё. Более знакомым.

— Ридзик, что за дерьмо?

— Ага! — сказал Ридзик, чьё лицо осветила догадка. — Знаю, что это такое. Попахивает героином. Да, смачным и крепким.

Стрик вскочил на ноги:

— Да что за дерьмо такое?

Ридзик сунул руку в нагрудный карман Стрика и выудил оттуда небольшой пакетик с желтоватым порошком.

— Господи Боже мой, Стрик, — молвил он тоном обеспокоенного родителя, — и вы принесли это сюда? Вы принесли эту гадость на полицейский участок?

Стрик разразился воплями:

— Минуточку, сука! Ты сам сунул мне это говно! Ридзик покачал головой:

— Это серьёзно, старик. Очень серьёзно. Мы тебя отпустили под честное слово — и все такое прочее. А ты так плохо поступаешь, Стрик, — Ридзик прищёлкнул языком. — От трех до пяти лет. И понимаете ли, Данко, они ведь сами прибьют его, когда он туда попадёт: он же стукач. А они терпеть не могут среди себя осведомителей. И стараются, чтобы жизнь — и смерть — оказалась для тех как можно менее приятной. Разве неправда, Стрик?

Стрик прыгнул вперёд:

— Это все ваши легавские махинации. Дерьмо, чувак, поганое коровье дерьмо! — он ткнул в сторону Ридзика своим указательным пальцем, словно кинжалом. — Ты уволен! Можешь идти и забирать свои вещички, потому что в полиции ты больше не служишь, засранец. Да ты знаешь, какого я нанимаю адвоката? У меня такой юрист…

— Вернёмся к Бритоголовым, Стрик, — настаивал Ридзик. — Кто, где и когда?

— Да у меня такой адвокат, который сможет святых представить фашистами, старик. Он живёт за счёт выявления должностных преступлений всяких вонючих мусоров. А уж твою-то паршивую задницу он с удовольствием бесплатно засудит. Ни хрена я тебе не скажу. Слышишь? Ни хрена!

Данко покачал головой. Методы Ридзика они испробовали. Теперь попробуют советские. Он вскочил со стула, ухватил Стрика за руку, крутанул того, словно исполняя замысловатое танцевальное па, заломил руку сутенёра назад и шмякнул его лицом о бетонную стену.

— Шантаж и полицейская жестокость, — бормотал Стрик, прижатый губами к каменной панели.

«Жестокость? — изумился Данко. — Какая же это жестокость? Вот сейчас будет жестокость».

Рука Данко сомкнулась на одном из усеянных перстнями пальцев Стрика. Данко нажал и палец хрустнул.

— Сукин сын! — закричал сутенёр. Треснул другой палец. Так хрустит омар, когда вы разделываете его за ресторанным столиком.

— Господи! Ладно! Ладно! — Стрик быстро заговорил:

— Абдул Элиджа ведёт это дело из «Джолье»[5]. Через пару дней поступит товар. Я не знаю где, — он почувствовал, как ладонь Данко сжимает третий палец. Голос Стрика подпрыгнул на октаву от страха и боли:

— Клянусь яйцами, старик, я не знаю где!

— Он не знает, — сказал Ридзик.

Данко отпустил Стрика. Тот прижал изувеченную руку к животу и сполз вдоль стены на пол, ругаясь и постанывая.

— Абдул?

— О, вы в него просто влюбитесь, товарищ, — сказал Ридзик.

— Пойдём.

— Эй, Стрик, — произнёс Ридзик, склоняясь над ним и забирая обратно свои деньги, — как уже сказал этот человек, мы пошли. И знаешь, мне, правда, очень жаль, что ты, так неудачно прищемил дверью пальцы, — он слегка похлопал Стрика по плечу. — Нужно быть поаккуратней, старик.