— Успешной стрельбы, — произнёс Данко. Ридзик не мог понять, то ли Данко желает ему удачи, что-нибудь типа «удачной охоты», или просто иронизирует. Но решил, что скорее последнее.

— Держитесь поровнее. Я постараюсь подстрелить этот автобус.

Виктор снова свернул. Он прокатился по спуску, ведущему на Рэндольф-стрит. Он не заметил знака возле спуска, как не заметил этого знака и Данко — впрочем, это ничего бы не изменило. А вот Ридзик увидел: «ОБРАТНАЯ СТОРОНА. ПРОЕЗДА НЕТ».

Теперь уже оба автобуса катились по обратной стороне дороги. Автобус Виктора, словно ледокол, прорубал дорогу в движении, которое не успевало смыкаться, когда секундою позже следом пролетал автобус Данко.

Но плотный поток встречного движения, накативший у перекрёстка на Дирборне, Виктор прорубить уже не мог. Оставался только один путь. Он направил свой автобус вдоль тротуара. Прохожие бросились врассыпную, словно кегли. Одинокий постовой сунул в рот свисток и дунул, словно его попискивание могло остановить Виктора.

Нет, вместо этого полисмену показалось, что он лишь насвистал ещё один автобус. Данко с рёвом пронёсся мимо по тротуару. Постовой хотел было снова засвистать, но понял, что будет выглядеть идиотом.

Тем временем на пути Виктора выросло очередное препятствие: блестящая красная извивающаяся стальная масса скульптуры Александра Колдера, стоящая на широкой площади возле Дирборна. Она стоила целое состояние и весила около тонны. Виктор заметил её почти в ту же секунду, что и Ридзик.

Ридзик не питал особой любви к современной монументальной скульптуре, но был уверен, что почитающие искусство чикагцы не придут в восторг от того, что пара чокнутых русских уничтожит их всемирно знаменитое скульптурное творение. Он молча молился, прося пощады Колдеру.

Виктору каким-то образом удалось проскользнуть мимо скульптуры, и он проломил стоящий рядом огромный стеклянный стенд. Данко теперь уже следовал за ним по пятам, повторяя каждое его движение.

Автобусы пронеслись по лабиринту боковых улиц — Ридзик благодарил Бога, что они наконец-то выбрались из автомобильного потока, — распихивая и отбрасывая в стороны стоящие вокруг машины. Ридзик глянул через плечо и увидел длинный ряд искорёженного металлолома. Казалось, что некий злобствующий великан прошёлся по тихим улочкам, корёжа подряд все попадающиеся на пути автомобили исключительно по причине накатившей на него злобы.

Они выехали на Уэллс-стрит. Автобус Данко сшиб ряд парковочных счётчиков, словно это было ромашки. Двигатели обоих автобусов выли от перегрузки, но не сдавались. Виктор резко свернул налево, проломился сквозь ограду товарного склада и загромыхал по тёмному пустому пространству грузового парка железной дороги. Фары освещали помещение метров на сто впереди. А там тускло светилась сеть рельсов, упирающихся в кирпичную стену. Единственный выход отсюда лежал у него за спиной. И он был перекрыт Данко.

Автобусы смотрели друг на друга, словно бык с матадором. Данко остановил машину. Позади прокатился грузовой поезд. Данко нажал на кнопку и дверь открылась.

— Выходите.

— Не валяйте дурака. Данко резким рывком включил первую передачу.

— Это личное дело.

— А как же Галлахер?

— И за него тоже.

— За него вы не можете, — возмущённо ответил Ридзик. — Вы сраный русский, — он надавил на кнопку управления дверьми. — Поехали.

Данко снял ногу с тормоза и запустил двигатель. Колёса крутанулись вхолостую, потом нашли точку опоры. Гигантская машина рванулась вперёд, изрыгнув из выхлопной трубы клубы чёрного дыма.

Как только двинулся Данко, Виктор тоже пустил свою машину. Лучи света от фар автобусов встретились и скрестились, словно шпаги. Но машины неслись навстречу друг другу, как метеоры. Как на турнире, только вместо лошадей — машины: Данко — белый рыцарь, Виктор — чёрный. Автобусы питаются бензином, но ненависть питала гордость, решимость каждого из водителей уничтожить другого.

Данко склонился над рулём, крепко упираясь ногами в пол. И Виктор тоже забыл про наркотики, деньги, своего брата. Бритоголовых — про все, кроме начавшейся дуэли. В голове у него было легко, почти радостно — наступил последний раунд. Виктор подскакивал на сиденье, выкрикивая что-то по-русски и задыхаясь от смеха.

Однако Ридзику вовсе не нравилось происходящее.

— На такой скорости мы не успеем сообщить ему о его правах, — прокричал он в ухо Данко.

— У Виктора нет никаких прав, — процедил Данко сквозь сжатые зубы.

Автобусы сближались. Ридзик уже видел дьявольское лицо Виктора, освещённое огоньками приборного щитка.

— Знаете, как мы это называем? — прокричал Арт. — Мы это называем петушиным боем. Но, надеюсь, вы не станете играть в него автобусами?

— Это не игра! — заорал Данко. Ридзику казалось, что Виктор уже так близко, что он почти чувствует его запах.

— Нет, черт бы тебя побрал!

Автобусы летели навстречу друг другу, словно две пули, пущенные в одну и ту же мишень с разных сторон. Данко и Виктор, охотник и зверь, вложили в эти несколько секунд всю свою жизнь и ненависть. И оба были полностью захвачены этим моментом.

Но не Ридзик. Он стоял за спиной у Данко, глядя, как с каждой долей секунды все ближе и ближе сходятся визжащие тела гигантских машин.

— Так, — произнёс он тоном спортивного тренера, — готовимся свернуть… готовимся…

Но Данко не слышал его. Он вообще даже забыл о присутствии Ридзика. А Арт Ридзик, рождённый и вскормленный в Чикаго, вдруг сообразил, что эта пара сумасшедших идиотов собирается уничтожить друг друга — при помощи американских автобусов, в американском товарном складе, причём жертвой сего несчастного случая должен стать американский же полисмен. Он оказался теперь лишь эпизодическим актёром в этой безумной русской фантазии.

— Суки вы сумасшедшие! — заорал он, готовый в этот момент убить их обоих. Вовсе не так собирался он помирать. И жажда жизни, столь же сильная, как их стремление к смерти, охватила все его тело. Он вцепился в руки Данко, сжатые на руле. Все своё стремление к жизни вложил он в свои усилия, дюйм за дюймом сдвигая смертельную хватку Данко. И за несколько секунд до столкновения он успел повернуть руль на столько, что автобус Виктора пронёсся мимо в волоске от них. Но их автобус продолжал жить собственной жизнью. Словно не выдержав нанесённого ему оскорбления, он проявил свой нрав, кувырнулся на сторону, словно умирая. Но скорость была слишком велика. И огромная машина перекувырнулась ещё раз, и ещё — а внутри, словно крысы в банке, кувыркались Ридзик и Данко.

Виктор взревел от восторга, наблюдая это в зеркало. Когда исцарапанный и помятый автобус Данко наконец остановился, первые язычки пламени, вырвавшись из разбитого бензобака, поползли по его израненному телу. И тут, проламывая стекло, появился кулак — это Данко разбил окно. Разбив окно, он выкарабкался из автобуса, волоча за собой Ридзика.

Данко сбросил чикагского полисмена на землю. Голова и руки Данко были испещрены ранами и царапинами, но под шрамами лицо его побелело от гнева.

— Дурак! — прокричал он Ридзику по-русски. — Дурак!

— Какого хрена значит «дурак», ты, псих? — спросил Ридзик, испытывая наслаждение от того, что все ещё жив.

— Идиот!

А Ридзику-то казалось, что именно его быстрое и энергичное вмешательство спасло их обоих от верной смерти. И он вовсе не считал, что за это его следует награждать «дураком».

— Ты бы убил нас, кретин!

Ничего не понимают эти американцы!

— Зато и Виктора бы тоже! Дурак!

Да только Виктор не смотрел, куда он едет. И когда он пересекал железнодорожные пути, огромный тепловоз, выполняющий своё дежурство в эту ночь, вывернув из-за поворота, с грохотом врезался в автобус. Тепловоз катился небыстро — миль двадцать пять в час, — но весил семьдесят пять тонн; он был больше, сильнее и страшнее, чем та машина, что несла Виктора навстречу свободе. Поезд протащился ещё сотню метров по пути, прежде чем остановился. Автобус был смят, словно консервная банка.